Поэт Владимир Курушкин родился в деревне Азимган Зиянчуринского района Башкирии. После окончания школы окончил лесной техникум в Бузулуке и техникум декоративного цветоводства в Нальчике. После армейской службы работал механиком холодильных установок, лесорубом на Дальнем Востоке.

Окончил Высшие литературные курсы  при Литературном институте имени А.М. Горького. Член Союза писателей России. Автор книг стихотворений «Первоцвет», «Снегири», «Звездочёт». Печатался в журналах и альманахах «Молодая гвардия», «Москва», «Дон», «Брега Тавриды», «Наш современник», «Каменный пояс», «Гостиный Двор», а также в антологиях «Мы из России ХХ века», «Утро Победы». Неоднократный лауреат конкурсов «Мой город любимый» и имени С.Т. Аксакова. Постоянный автор «Вечёрки». Сегодня мы печатаем новые стихотворения Владимира Курушкина.

 

                          * * *

Всё изменится само

Без твоего вмешательства,

Солнце выйдет всё равно,

Сядет председательствовать.

И зелёные леса

Над твоим топориком —

Посмеются, и лиса

Вспыхнет рыжей зоренькой.

Мир по-прежнему богат,

Мир ещё не выдохся.

Он единственный гарант

Выхода из кризиса.

 

                          * * *  

Там, на небесах, Чубайс и Гайдар,

Раскаявшиеся,

           ждут в приёмной у Ленина.

А он смотрит в окно,

                          и революции пожар

Доносит до него кумачовое пение.

«Вот вы какие, —

           обратившись к ним, —

Иуды перестроечные, поганое семя».

И Чубайс, бледнея: «Братан, блин…»,

И Гайдар — испуганно

                          на дедушку Ленина

Глядят. А зарево всё сильней за окном,

И страшный «Интернационал»

                                          поют пролетарии,

И сажают Чубайса

                          на электрический трон,

Гайдара на стульчик,

                          не велик барин-то.

И что им в последний мерещится миг?

Россия без света, культуры и истины.

Но ветер донесёт до них,

                          как скажет мужик:

«Россия выстоит».

 

                          * * * 

Я смерти не боюсь, она прекрасна,

Мгновение – и вылетел в трубу.

И всё, что здесь привиделось неясно,

Я чётко рассмотрю на дальнем берегу.

 

Чёрный рэп

Я танцевал в галошах чёрный рэп,

Я ел с ножа сырое мясо дроф.

А ты, глаза сужая, пряча гнев,

Просила, чтоб не наломал я дров,

Когда я прыгал на ходу в вагон

И, руку высунув, махал тебе: «Прощай»,

Ты слёзы, закипевшие потом,

Роняла в крепкий недопитый чай.

Когда я жил в китайской тесноте

И спал под гром веселья, без затей,

Ты сообщала о своей беде,

Что ты одна живёшь среди людей.

Я груды мусора возил и представлял,

Что покорю Париж, как Растиньяк,

А ты спокойно знала — я пропал,

Шепча сквозь зубы: «Ну какой дурак!».

Я выходил опять на этот ринг,

Где, как всегда, дерутся только львы,

Но я-то знал, что я непобедим,

Пройду сквозь пламя, выйду из воды.

И шапка непонятная на мне,

Но я заткну за пояс сто царей.

Ты вышла замуж, это же вполне

Разумно для любовницы моей.

А я опять танцую чёрный рэп,

Галоши скинув, босиком в траве.

Смотри и негодуй: да, я поэт

С кузнечиком на лысой голове.

 

Новости

Новости передают плохие,

Новости передают — дерьмо,

Опускается моя Россия

На дно.

 

Я не хочу таких новостей –

Жён без детей,

Домов без гостей,

Жизнь без затей.

 

                          * * *

В. Бондаренко

Пока не сыграли Шопена,

Не вынесли красный мой гроб,

Смеюсь: «Это что за антенна

Над веткой, проткнувшей сугроб».

 

Шагаю по улице снежной,

Скрипят музыкально шаги.

Пока я, как бабочка, нежный,

Берите на мушку, враги.

 

Их нет, не нажил — вот задача,

Ну что ж, буду жить до конца,

Ведь это шальная удача –

Избегнуть креста и свинца.

 

Там двери всегда нараспашку,

Не надо просить и греметь,

Мне дали всего лишь поблажку

За рано ушедших допеть.

 

Чтоб Пушкин одобрил: «Прекрасно».

Чтоб Лермонтов выдохнул: «Так!».

Изрек Кузнецов громогласно:

«Чудненько малюешь, простак».

 

                          * * *

Ну что, журналист, откопал,

За ночь накропал,

Даже не спал.

Чёрный, как нал?

Что ты в эфир дал

Нам?

 

Дождями залитый летний сезон,

Кофе пропитый, Тальков убитый.

Гремит и гремит в эфире

Плохих новостей вагон.

 

Затыкаю уши, не лезьте в души,

Новости о бесполости.

Новости о неЗДОРО80СТИ.

 

Наступит день, зазвучат

Весёлые песни наших девчат.

Наши парни возьмутся за дело так,

Что в Россию снова вернутся

                                          улыбка и такт.

 

И журналист, говорящий

Лягушками и мошкарой,

Сгинет со своим телеящиком

В туман моровой.

 

Ушла

Сермяжная правда ушла,

Железный поток испарился.

Объяла кромешная мгла,

Туман опустился.

И голос зловещий читал

С какой-то невидимой сцены,

Что был сотворён идеал

Безбожной системы.

«Утопия!» — голос гремел.

Напитаны кровью страницы.

И ад под ногами гудел.

И Бог не желал заступиться.

И знамя валялось в пыли.

Толпа равнодушно глядела,

Как сыто-богатые шли

В туман беспредела.

 

Другой коленкор

Не травлюсь я сизым дымом,

Да и горькой водкой сыт,

И от женщины любимой

Я уйти хотел бы в скит.

Простодушно улыбаясь

Всем там найденным друзьям

И к берёзам прижимаясь,

К берестяным их грудям,

Потемневший, просветлею,

Соскребу с себя всю гарь,

Не врагу, а другу-змею

Дам намоченный сухарь,

А пичужкам, птахам, птицам

На плечах моих сидеть,

Как на жизнь их не дивиться,

Не мечтать их обогреть,

Будем вместе мы зимою

Выходить на снежный двор

И порошей голубою

Заволакивать свой взор

До весенних, тёплых, длинных

Первых дней, что так ясны,

До летящих строгим клином

Журавлей в страну весны.

И бабочка расписная

Мне до уха доползёт

И, оттуда пролетая

Мимо носа, пропоёт:

«Всё бери, сколько захочешь,

Злата-серебра, тепла».

И невольно захохочешь:

А сама-то сколь взяла?!

Жить-то с солнышком артельным —

Коленкор совсем другой.

И цветочек первоапрельный

Поднимает хвост трубой.

 

                          * * *

Твоя красота… Обезумев,

Стою у дверей.

Ты выйдешь, меня образумишь

Улыбкой своей.

В глазах твоих синих увижу

Мечту, идеал.

О, как же обидно Парижу,

Что он у тебя не бывал.

 

                          * * *

Под ключ живой воды я встал,

                                          чтобы омыться,

Чтоб вновь себя вернуть

                          божественной судьбе,

Чтоб на устах моих

           всегда цвела молитва,

Чтоб менее всего я думал о себе,

Чтобы меня Христос

           в броню одел мечтами,

Чтобы сама любовь

                          на сердце снизошла,

Не к женщине, о нет,

                          а к этой панораме,

Где жизнь со всех сторон,

                          как родники, текла,

Душа, прими скорей

                          восторг дневного света,

Пока ещё роса сверкает серебром,

Пока во всём видать

                          незримые приметы.

Что будет мир спасён,

                          что будет мир спасён,

Не на коленях, нет, я поднимаю руки

К высоким небесам,

                          где царствует заря.

И радость без конца

                          прогонит мои муки,

Что жизнь проходит зря.

                          Нет, не проходит зря.

 

На даче

Чтоб в тоску не вдаваться собачью,

Чтоб не сгинуть в бездонье вина,

Полюбил я работать на даче

От темна дотемна.

Там с-под яблонь

                          за мной наблюдает

Жёлтым глазом своим чистотел

И вода поливная сверкает

Семицветием радужных стрел.

«Не грусти», — говорит облепиха,

Ежевика твердит: «Не грусти».

И бежит моя неразбериха,

Соловей ей вдогонку свистит.

Улюлюкает ветер-бродяга,

И ромашка смеётся со мной.

И с душой, полной светлого лада,

Возвращаюсь домой.