Юлия Щербинина

Журналист - человек подневольный. И работает он в регламенте своих строк. Даешь в номер четыреста – свободен пока, не даешь – битым на планерке будешь. Однажды под тяжким бременем обязательств перед газетой впадаешь в бешенство: а гори-ка все синим пламенем! И пишешь заявление об увольнении. Но потом в обратной перспективе вдруг видишь дни, прожитые в формате сдачи полос, брифингов, планерок, новостных лент, аппаратных совещаний, телефонных звонков, диктофонных записей, а главное – блаженного (смешного, доброго, лукавого, многоликого и др.) МЕЖДУСТРОЧЬЯ, понимаешь, что ты от этого уже никуда не денешься…

А если и денешься, то все равно будешь с тоской цедить воспоминания о необыкновенных днях журналистского бытия.

Без шуток!

На время отпуска фотокора Ларисы Терентьевой в «Вечерку» устроился Николай – по характеру диаметрально противоположный непоседливой, неугомонной шумной Ларисе. Он приходил ровно в девять утра, садился за стол, как за парту, по-ученически сложив руки перед собой либо подперев лицо ладонью. И смотрел прямо перед собой. На планерках он все тщательно и аккуратно записывал в блокнот. В своем спокойствии и невозмутимости он был, как в броне. Как-то обсуждали, как сделать пару снимков из летнего кафе. Редактор предложил сфотографировать официантку. Я живописала себе молоденькую девушку в короткой юбке, снующую между столов с подносом.

- Когда фотографировать будете, сделайте ракурс снизу, – пошутила я.

- Ракурс снизу? – переспросил Николай. И не дожидаясь ответа, невозмутимо записал в блокнот мелким почерком: «ракурс снизу»…

Высший пилотаж

Понедельник. Сдача номера. В шесть часов вечера на первую полосу еще нет снимка. Катастрофа! В таких ситуациях Лариса мечется и паникует: «Все, заявление напишу! С меня хватит!» Но Николай по своему обыкновению абсолютно спокоен. Я ему посочувствовала.

- Что ж теперь делать будете?

Николай положил одну руку поверх другой и с полной невозмутимостью изрек:

- Будем показывать свой профессионализм…

Под его многозначительное молчание я, сдав свои строчки, пошла домой.

На следующий день рассказали, что в запарке про Николая все забыли. Редактор с ответсеком перерыли архив и Интернет, и дизайнер Володя Кашин сверстал первую полосу. Когда ответсек Светлана Николаевна в половине одиннадцатого ночи наконец вернулась в свой кабинет, Николай сидел в полной тишине, сложив руки перед собой. Он ждал, по всей видимости, своего «звездного» часа. Увы, этот час прошкандыбал мимо.

Самый короткий анекдот

- Я в поезде всю дорогу вязать буду, - сообщила, уходя в отпуск, фотокор Лариса. Представить ее хотя бы пять минут спокойно сидящей на одном месте - не хватит никакой фантазии.

Запарились…

Нам с Ларисой за час надо было успеть сразу на три мероприятия. Оттрубив на двух, едем на редакционной машине на третье. Глаза у переносицы, языки на плече – две бешеных белки. Вдруг я вспоминаю, что я забыла в редакции диктофон. Звоню с сотового. Трубку взяли, но тут я в сумке обнаруживаю пропажу. Пока я звонила, у Ларисы сработал синхрон: трубка ее запиликала.

- Странно, кто-то звонил и сбросил, - говорит она и начинает тыкать кнопки.

Тут запел мой телефон.

- Здравствуйте, вы мне звонили? - спрашивает меня женский голос.

- Нет, - говорю я, узнавая в голосе знакомые нотки.

Я поворачиваю голову: нос к носу - Лариса и разговаривает со мной по телефону! Оказывается, вместо номера редакции я в запарке набрала ее номер…

А в рюкзачке-то что?

Сергей Германович – завхоз. Он живет в пятидесяти метрах от редакции. Причем балкон смотрит как раз на парадную дверь здания.

- Сергей Германович, - как-то раз начала доставать его я. – А зачем вам на работу пешком ходить? С 16-го этажа спускаться, потом подниматься. Протянули бы канат с балкона прямо к входной двери работы.

- Представляете, утром - вжжжжи-х! – и на работе. А после работы рюкзачок на плечи надеваете, колесико крутите и – наверх.

- А в рюкзачке у него что? А? – забеспокоился редактор.

Телефон доверия

Светлана Николаевна ест пирожок и правит текст. Я читаю газету. Раздается звонок. Ответсек несколько минут слушает гражданку в период осеннего обострения. Разговор затягивается.

- На, послушай, - просит она меня. – Я хоть дожую.

Я беру трубку.

- Так вот, Светлана Николаевна, - и бабушка мне в мельчайших подробностях рассказывает, как соседи «морзяночку» ей выстукивают. – Вы уж примите какие-нибудь меры… Они ж хотят меня из дома выжить…

Прошло минут пятнадцать. Светлана Николаевна доела пирожок, выправила два текста и взяла, как переходящее знамя, у меня трубку.

- А знаете, вы пока никуда не звоните, - неожиданно меняет просьбу выговорившаяся бабушка. – Хотят - пусть стучат, - уже совсем успокоенно резюмировала она. И простилась. Наверное, до весны…

Диверсия

Валентина Сановна писала про пожары. Пока она добирала материал, фотографию уже заверстали на первую полосу. Подпись была следующей: «Спасайся, кто может! В пожарах погибло 156 оренбуржцев». Валентина Сановна - женщина почтенная и основательная, увидев распечатку, в панике вбегает в кабинет:

- Где взяли эти цифры? Я такое не писала!

Она, трясясь, садится за стол и начинает искать цифры в черновиках. Их нет!

- Нет, откуда взяли такую информацию?! – продолжает возмущаться Валентина Сановна.

Оказалось, что это Вова-верстальщик пошутил. Шутка чуть не закончилась сердечным приступом для слишком серьезного журналиста.

Как с гуся вода

А над Вовой пошутила я. Нарядилась в чью-то шубу, красивый черный парик, очки. Получилась довольно-таки солидная бабенция. И пошла по коридору. Навстречу Сергей Германович.

- А вы не знаете, где редактор? - деловито поинтересовалась я.

- Александр Васильевич уехал, - отрапортовал Сергей Германович, подозрительно оглядывая незнакомку.

Я - к верстальщикам. Князь Владимир один-одинешенек в кабинете.

- А редактор где?

- В Караганде, - спокойно отвечает Вова.

- А вы кто? – спрашиваю я.

- Я верстальщик.

- Плохая верстка, очень плохая. Я уже давно хотела на вас пожаловаться…

Вова на мое выступление отреагировал с присущим ему пофигизмом:

- Ну и до свидания…

Журналист – не жилец

В Степном - очередная сдача нового дома. Мы приехали до начала мероприятия за полчаса. Поэтому я успела пообщаться с новоселами. Телевизионщики подоспели тютелька в тютельку. Пока произносились речи, журналистка с «Региона» подкралась ко мне, заговорщицки улыбнулась и громким шепотом спросила:

- А вы жилец?..

- Нет, не жилец, - обреченно вздохнув, ответила я.

«Они Галича не знают!..»

В праздник редакция собралась за столом. Александр Васильевич взял гитару в руки.

- Спойте, пожалуйста, про хлеб, - попросила я.

- Про какой еще хлеб? – удивился он.

Я напела мелодию.

- Евгения Ароновна! – трагическим голосом воскликнул редактор, обращаясь к нашему самому главному специалисту по культуре. – Они Галича не знают!

Евгения Ароновна, повидавшая на своем веку уже не одно поколение молодой журналистской поросли, снисходительно и всепрощающе махнула рукой: мол, они еще много чего не знают. А слова в этой песне замечательные, правда, про хлеб только одна строчка: «И ладана запах, как запах приютского хлеба, ударит в меня и заплещется в сердце моем».