Александр Васильев

В этот день Президент Путин отправился за полторы сотни верст от столицы в тверское сельцо, чтобы там, в маленьком храме, встретить Рождество. Мы же поехали на утреннюю службу в монастырь - за несколько десятков километров от Оренбурга, в местечко с холодным и звонким названием Студенцы. Аналогия двух событий на этом, собственно, и заканчивается. Что видел Владимир Владимирович за окошком автомобиля на дорогах Отечества, о чем при этом думал и почему вообще поехал - нам неизвестно.

Церковь

За стеклами нашей машины стояла ночь, еще не разродившаяся утром, но в мир уже пришел Младенец и, словно празднуя это событие, в лучах автомобильных фар танцевали нарядные снежинки. На выезде из города, за виадуком, мы обогнали... велосипедиста. Мужчина в бушлате, меховой шапке, с рюкзаком и торчащей из него удочкой крутил педали к одному ему известному водоему. "Душ ловец, ты вышел на рассвете...". Сказано в Библии: если накормишь человека рыбой, то избавишь его от голода, а если научишь ловить рыбу, он будет сыт всегда. Симон с братом были рыбаками, а значит, были сыты, однако бросили всё и пошли за Спасителем, потому что не хлебом единым хотели жить. И мир узнал их как пламенных апостолов Христовой веры под именами Петра и Андрея.

...Село погружено в древний сумрак, разбиваемый редкими уличными фонарями. На фоне неба едва различимы очертания церкви Покрова Богородицы. В ноябре ей исполнилось сто сорок лет. Удивительно, в Оренбурге безбожники не один год взрывали каменный кафедральный собор, а здесь сохранилась нетронутой деревянная церквушка, уничтожить которую можно было бы одной спичкой. Лишь несколько лет назад ее обложили кирпичом.

У ворот монастыря выключаем двигатель, и нас, горожан, привыкших к круглосуточному шуму, обступает звенящая сельская тишина. Кажется, мы заехали не просто в глухой угол, но еще и в позапрошлый век.

В церкви идет служба при свечах. Дрожащее пламя выхватывает из темноты фигуры прихожан - преимущественно женщин в длинных юбках, темных полушалках на плечах и с белыми платками на головах. Перед голубым с темной позолотой иконостасом, размахивая кадилом, служит батюшка в валенках.

Прямо на стенах церкви нарисованы святые и ангелы. У входа, рядом с преподобными Василием и Даниилом, - ангел со свитком, записывающий входящих в храм. На самой двери - белый лист бумаги с пугающей надписью, сделанной на компьютере: "Разговаривающим в храме Господь посылает скорби". Может быть, поэтому разговоров не слышно. Лишь маленький мальчик в красной кофточке, еще не умеющий читать и не подозревающий о скорбях, пищит и теребит бабушкину юбку. Та отвлекается от молитвы, шуршит бумажкой, разворачивая конфету, откусывает половинку и сует в рот малышу. Оставшееся она снова заворачивает в фантик. Малец на время затихает.

За спиной поминутно скрипит дверь, за которой суетный мир, полный страстей и пороков. А здесь, в мягком сумраке, как бы остановившееся время и теплый покой, ласкающий душу, потому что здесь дом ее Отца. Не за этой ли отрешенностью бежал из Первопрестольной Президент от бешеного нашего века, в котором трудно жить и почти невозможно молиться?

Кроме компьютерного листка на дверях единственные атрибуты современности в церкви - электрический чайник на столе у окошка да красное пластмассовое детское ведерко со святой водой. Из него в конце службы окропляют прихожан, подходящих ко кресту. Кроме стен, разрисованных когда-то, по-видимому, местным богомазом, старых икон в храме немного. Выделяется среди них тонким, нежным - нездешним письмом - образ Георгия Победоносца. Святой изображен с крестом в правой руке и с пальмовой ветвью вместо привычного копья в левой. Станичники заказывали икону, чтобы молиться казачьему покровителю на войне. Об этом свидетельствует надпись: "В память мировой войны в 1914-1915 г. от казаков Пречистенского проселка, находящихся в действующей армии против немцев в 14-ом Оренбургском казачьем полку".

Игумен

Хора как такового в церкви нет. Несколько женщин в темных платьях и нарядных платочках поют нестройными голосами в левой части храма. Справа, стоя за конторкой с нотами, мужскую партию исполняет сам игумен - больше некому. Отец Викторин - монах, лет шестидесяти, с пронзительным взглядом, в черной рясе и клобуке. Он поёт грамотно, распев звучит чисто, строго, иногда, кажется, даже сурово.

Игумен - бывший регент Никольского кафедрального собора. Историю зарождения монастыря он с юмором после службы рассказывает нам в своих покоях - большой светлой комнате с гардеробом, столом, кроватью и несколькими шкафами с церковными книгами и старыми иконами на них.

- При покойном митрополите Леонтии это было. Спрашиваю у владыки: переводить меня будете или отпуск дадите?

- А ты разве в отпуске не был?

- Давно не был, владыка.

- Ну тогда езжай строить монастырь. Там и отдохнешь.

Так и "отдыхает" отец Викторин вот уже одиннадцать лет. В помощь ему дали дьякона из Бузулукской церкви, где раньше служил отец Викторин. Ныне тот дьякон - отец Венедикт, тот самый батюшка, который служил утром в храме. Помогал ему иеродиакон отец Дорофей. Вот и все монахи мужского монастыря. Все остальные - человек тридцать - духовные чада отца Викторина и монахами не являются. Надо сказать, в другие времена количество обитателей доходило до ста двадцати человек. Но очень мало кто выдерживает тяготы монастырской жизни. Приходят сюда люди, как правило, битые жизнью, по своей или чужой воле скатившиеся на ее дно, которые не то чтобы без духовного хлеба - без куска насущного остались. Многие хорошие мастера - каменщики, облицовщики, сварщики - это их руками возведены гаражи, склады, коровники, свинарники и пустующие ныне жилые корпуса. Но едва оживут, отогреются эти люди - вместо того чтобы Бога благодарить за спасение, пускаются опять во все тяжкие. Пьянство, дебоши, гульба не совместимы с монастырской жизнью, а потому не раз игумену приходилось и палку в руки брать для воспитания своих чад, и прогонять их с глаз долой.

Худо-бедно, "на перекладных", однако строилось и развивалось хозяйство. За здоровье и процветание "Газпрома" и лично Рэма Храмова в Оренбуржье молятся во многих церквах. Благодаря ему в обители, например, есть газовое отопление, которое никогда монастырь не смог бы провести на свои деньги. Помогают денежными пожертвованиями, товаром, транспортом предприниматели из Оренбурга, Орска, Бузулука. Многие миряне приезжают сюда на несколько дней, чтобы бесплатно поработать во славу Божию. Семья каменщиков из Бузулука, выкраивая время и используя выходные и отпуск, обложила церковь кирпичом.

Триста гектаров сельхозугодий арендует сегодня монашеская обитель. В хозяйстве вместе с молодняком около пятидесяти голов рогатой скотины, несколько тракторов и комбайн. Сеют в обители хлеб, выращивают картофель. С пшеницей монахи пока в убытке, а вот картошку и мясо прошлой осенью продавали в город. На вырученные деньги приобретают в основном стройматериалы: собираются строить мастерскую и кузницу. Одна беда - нет верующих, мастеровитых насельников. Но игумен верит, что время монастыря в классическом его понимании еще придет.

Иеродиакон

- Церковь - это передовая невидимой духовной брани с врагом человеческим. А на передовой труднее всего, - отец Дорофей, третий из монахов, показывает нам территорию монастыря, занимающую сегодня вместе с постройками около трех гектаров. - В монастыре люди приезжие начинают грызться друг с другом, в семьях возникают ссоры и раздоры.

Местное население бывшей казачьей станицы, сегодня состоящее в основном из переселенцев из Казахстана, сильно противодействовало организации и строительству монастыря. Не в силу конфессиональных различий: безбожие - вот корень всех разногласий, которое использует враг. Свято место пусто не бывает - именно про это пословица. Одно время монахам пришлось обращаться за помощью к казачьей общине. Казаки ходили по дворам, где словом, где делом вразумляя вредителей. И до сих пор обитель подвергается хищениям и разору со стороны местных жителей.

Объяснение всему этому отец Дорофей дает простое:

- Враг здесь закипает. Иной раз откроешь Евангелие, а тебя аж всего заворачивает. А от церкви отошел - и ничего! Чем дальше от храма, тем спокойнее, чем ближе к Богу, тем сильнее искушения и противодействие.

Сам отец Дорофей испытал многие искушения и страдание и в свои тридцать лет пережил и изведал такое, о чем вспоминать без душевного содрогания не может. В монастыре он нашел спасение и во всем в своей судьбе видит Промысел Божий. Следы чуда отец Дорофей обнаруживает повсюду. Поехал на заготовку дров, спилил ветку клена - а сердцевина является ему вместо привычного круга в виде креста православного. Видел он вместе с другими обитателями монастыря изображение Богородицы на облаке. Те несколько минут, которые длилось видение, молился, стоя на коленях.

Живет отец Дорофей в церкви, в помещении почти без отопления, позади алтаря. В морозы спит, не снимая валенок. Иногда по указанию игумена выезжает в город по хозяйственным делам.

Духовные чада

Между монастырских построек с горки катаются на лыжах местные ребятишки. Среди них, веселых и разноголосых, женщина лет тридцати пяти. Не сразу ее заметишь и отличишь.

- Это наша София.

- А кто такая?

- Послушница. Шьет монахам облачение, другую работу выполняет. Кошек, собак любит без меры. Летом гоняет на велосипеде по указанию игумена.

Наша попытка заговорить с послушницей оказалась неудачной.

- София! - зычно крикнул ей отец Дорофей.

Услышав и увидев нас, София схватила в охапку лыжи и бросилась бежать.

Странная в общении с другими, послушница незаменима в монастыре. Как и другая насельница - Люба, вот уже десять лет ежедневно моющая полы в церкви. Есть и другие женщины, на которых держится хозяйство. Но ведь монастырь мужской! И здесь должна жить мужская братия, как, например, в саракташской Андреевке, про которую студенцовские монахи говорят с уважением и легкой, как показалось, завистью.

Рассуждая так в обратной дороге, я поймал себя на фарисействе. Ведь и фарисеи ждали Мессию для себя, а Христос сказал им, что пришел не для праведников, а для грешников, потому что именно они и нуждались в спасении. Не так важно, что попадающие в монастырь люди не становятся монахами. Заблудшие и искалеченные, часто многократно судимые люди получают пусть короткую, но передышку в жизни, кусок хлеба, человеческий кров и участие. В том, что они душой не прикипают к Богу, не только их вина. Десятилетия рвали православную цепь, скреплявшую поколения верующих. Мы, нынешние, разучились и верить, и веровать. Многие сбились с пути и, пустив в душу пороки и страсти, потеряли человеческий облик, надругались над Божиим подобием. Монастырь в наши дни выполняет новую для него функцию - не столько спасительную, сколько пока собирательную. Время жатвы еще не пришло, но падают семена веры в озябшие и заблудшие души. И пока молятся за нас в монастырях, есть еще время для спасения и есть для этого путь.