Существует расхожее мнение о том, что в России каждое последующее поколение хуже предыдущего. Мысль эта кажется крамольной, капитуляционной, тупиковой, слышна в ней попытка самооправдания, возвышения себя за счёт принижения других. В подобных суждениях звучит шепоток того, кто сидит на левом плече.

В русской литературе проблема поколений всегда решалась глубже, с учётом, что называется, контекста эпохи, с вниманием к вине одних, ответственности других и трагедии третьих. Всякий честный предшественник, прежде чем судить о последователях, спросит с себя, потому у нас на самых ярких страницах золотого века написано и пушкинское «здравствуй, племя младое, незнакомое», и лермонтовское «печально я гляжу на наше поколенье».

Но существует особая бытийная закономерность, по которой чем гуще исторические события, чем скоротечней обесценивание ценностей, тем интенсивней смена поколений, тем явственнее расхождения между ними. И если раньше речь шла о конфликте отцов и детей, то сегодня уже назрел конфликт старших и младших братьев. Этому посвящена первая книга поэта Ивана Ерпылева.

 

Автор начинает именно с себя, со своего поколения, определяет его родство – генетическое, историческое, метафизическое:

 

Вот мы выросли.

Вот я стою –

           родившийся в прошлом веке,

мало того –

           в прошлом тысячелетии,

при советской власти

(всё равно,

           что при Мао Цзе Дуне).

Как я ощущаю свою древность!

Всё-таки память моя – оттуда.

 

На долю этого поколения выпало не только испытание временем – рубеж тысячелетий, – но и испытание пространством, когда произошёл имперский тектонический разлом, и семена, предназначенные для взращивания в одной почве, были высажены в другую, ещё совершенно не обработанную. Отсюда такая «древность» поколения, будто личинку, ровесницу мамонтов, обнаружили в вечной мерзлоте и разморозили в XXI веке.

Но если «дети ядерного мая и свободной России», уже успевшие поиграть в тамагочи, детство своё всё же начали с советских плюшевых медведей, то идущее вслед поколение нулевых в большинстве своём не купали кукол и не играли в солдатиков с ППШ, они не знают сказок Александра Роу и «Ёжика в тумане»:

 

Дети нового века – индиго,

Тыкающие в айпад на уровне интуиции,

Вы – заложники аниме и виртуала.

Я не завидую вам.

У вас не будет жвачки Love is…

И того изобилия,

                          которое рождается недостатком.

Какие же вы модные,

ненатуральные, смешные,

Способные повеситься из-за ЕГЭ

И потерять девственность в шестом классе,

Да еще и хвалиться этим!

Бедные мои учителя! Как же будут они

Говорить вам о Наташе Ростовой?

 

Метафорой этого нового поколения, больного исторической амнезией, стал капучинатор, подобный Молоху, пережевавшему и выплюнувшему свою жертву:

 

Тебя смешали с миллионами капель.

Тебя вскипятили.

Прогнали сквозь фильтр.

Ты слился с молекулами кофеина

(не сказать, что это приятно).

Тебя выплеснули в стаканчик.

А сверху – молочная пена.

Она оседает, ты карабкаешься

ей навстречу,

Но чёрные крапинки кофе

стали твоей частью.

Только сливки всегда наверху.

Кофейная гуща

                          растворилась в канализации.

 

Если на долю предыдущих поколений выпадали тиски, молоты и наковальни, мясорубки, то при нынешней бесхребетности, бесформенности нет необходимости ни перемалывать, ни выжимать. Сливочная пена и кофейная гуща, борющиеся за существование в пластиковом стаканчике, более зыбки, чем даже песок, уходящий сквозь пальцы, но способный застрять хотя бы единственной крупинкой на линии жизни.

Но старшим и младшим братьям предстоит жить в одном веке, где не будет ни золотого солнца, ни серебряной луны; где «никакой зарплатой не прикроешь духовной наготы», где «популярно отбеливание зубов, но не совести». Грядёт век неметаллов, который Иван Ерпылев назвал «полынным». Здесь и тоска степного горького безлюдья, и «блеск и нищета» гламура, отражённого в стакане абсента:

 

Сквозь сахар

           глянцевых обложек

лениво растекается

маслянистая капля абсента

марки «Болотная совесть».

 

И в этом отливающем ядовитой зеленью стекле, как в кривом зеркале, с ног на голову перевернулась действительность, возникла роковая подмена:

 

...ковер-самолёт – это боинг,

а скатерть-самобранка –

грязный макдоналдс за углом.

 

Из руин хрустального дворца соорудили комнату смеха, где окружённые лукавой свитой, своими фантомными нарядами любуются голые короли. Будь то отечественный «дворец дожей»:

 

Открыты для удобства россиян

повсюду мавзолеи-филиалы,

где мертвецы

           в наглаженных рубашках

по праздникам

           общаются с народом

и милостиво

           жертвы принимают –

букеты, и конверты, и пакеты

 

или оранжевое болото, на поверхности которого плавают бриллианты Сваровски, затянутые тиной иностранной валюты:

 

Снова в моде носить оковы

собственного бесстыдства

и греметь ими

           на всех перекрёстках.

 

Но главная заслуга Ивана Ерпылева в том, что он умеет не просто указать на лживое преломление действительности, но и словом, как камнем, выпущенным из пращи, разбить кривые зеркала, с прямотой и откровенностью ребёнка, который никогда не врёт, сказать: «А король-то голый...». И получается это у него по-шекспировски ёмко, афористично, когда речь идёт о живых трупах в «филиалах Мавзолея»:

Лукавы стали деятели зла,

коль мзду берут за то,

                          чтоб зло умножить

 

или о сытых революционерах, ничему не научившихся у святой истории:

 

...хотя уже две тысячи лет

мы живём под звездой

проповедника из Галилеи,

не призывавшего пикетировать

резиденцию римского прокуратора

 

или о поэтах, потерявших в неоновых мегаполисах солнечный свет и почву под ногами:

 

Топчите грязными ногами

Драгоценную пыль времени,

коль не можете откопать в ней

нефтяную жилу смысла.

 

Итог подобной борьбы за чистоту смысла, за очищение его от шелухи и коросты бессмыслицы непредсказуем. Иван Ерпылев делает апокалипсическое предостережение: в туманных видениях ему грезится пробуждение мамонтов как символ той самой реликтовой памяти и гибель человечества:

 

Город умер. Саркофаг из дёрна

ласковая степь ему готовит.

 

Полынный век может завершиться звездой Полынью, которая не оставит следа ни от капучинатора, ни от Мавзолея, ни от Болотной площади. Оттого двум входящим в силу поколениям наступившего века предстоит из «горделивых обломков поруганной империи былой» создавать новые триумфальные арки и «города всеобщего благоденствия».