— Геннадий Корнеевич, чего же в Вас всё-таки больше – от солдата или от врача? И как Вы пришли сначала к одному, а затем к другому?

— Врачом я мечтал стать с самого детства. Я родился в 1934 году в Шарлыке, и другом нашей семьи был знаменитый хирург Александр Афанасьевич Барынин. Когда он шёл по селу, старики с окладистыми бородами перед ним останавливались, снимали шапки и кланялись до земли. Вот какое было уважение к врачам!

Конечно, глядя на Александра Афанасьевича, и я горел желанием стать доктором. Но моя сестра сама намеревалась поступать в медицинский институт, и родители поговаривали, что тяжеловато будет обоих детей выучить. А тут как раз налегал на молодёжь военкомат. Ходило веяние, что после войны задиралась на нас Америка, и нужно было укреплять советскую армию. Так что военком мне с 9-го класса твердил: «Пойдёшь в военное училище, и никаких гвоздей!».

Ещё я мечтал об авиации. Во время войны мы, пацанята, насмотрелись на лётчиков. Зимой 1943-го и 1944-го сотни самолётов прилетали из Чкалова в Шарлык, и в кабины загружались туши баранов и телят под лозунгом: «Всё для фронта, всё для победы». Мы с тех пор заинтересовались авиацией. Но потом подумалось, что в лётчики я по состоянию здоровья мог не попасть. Так что я пошёл в Оренбургское зенитно-ракетное училище. А оттуда попал в Тоцкое.

Кстати, на полигоне я часто видел маршала Жукова, который руководил операцией «Снежок». Невысокого роста, крепко сбитый, с волевым лицом, он постоянно ходил без всякой охраны. Разве что с адъютантом.

— Вы были свидетелем взрыва в Тоцком…

— Я помню, как мы сидели в окопе и услышали звук взрыва — треск, похожий на тот, с которым молния ударяет в громоотвод, но гораздо сильнее. Нам буквально сдавило уши! Вдобавок ощутили тепловое излучение. На мне были гимнастёрка, плащ-палатка, противогаз, пилотка, через плечо – скатка… И несмотря на всю эту амуницию, ощущение было, будто меня опустили в чан с кипящей водой.

Ударная волна была такой мощи, что нас в окопе закачало, как в лодке на волнах. Пласты земли сдвинулись, нас засыпало по пояс. Мы потом еле выбрались из окопа… В лесу неподалёку все деревья были повалены, листва обгорела. Самый тяжёлый танк времён Великой Отечественной войны – ИС («Иосиф Сталин») — стоял, перевёрнутый, весь в потёках расплавленного металла. Оторванная башня валялась в нескольких метрах от него…

Но страшнее всего было увидеть, что случилось с подопытными животными. Мне до сих пор их жаль до слёз! Например, у лошадей после взрыва вся сторона, обращённая к эпицентру, была сплошной обугленной раной. И они, ослепшие от излучения, ничего не понимающие, постоянно кружились на месте в поисках света. То в одну сторону, то в другую. И это тогда назвали «вальсом лошадей».

— Да, жуткое зрелище. Вы бывали на полигоне с тех пор?

— Нас, ветеранов подразделений особого риска, возят туда каждые пять лет.

В прошлом году отмечался 75-летний юбилей нашего зенитного училища. Выпускников собралось примерно восемь сотен. И были мы построены по батареям, по взводам. Какая была горечь у меня на душе, когда я стоял рядом с сослуживцем! Нас, выпускников 1954 года, осталось только двое, и оба — атомные солдаты…

— В Венгрии Вам, наверное, тоже пришлось нелегко?

— Ну, в Венгрии я сразу попал под пули. Это было в 1956 году. После Тоцкого меня направили в Одесский военный округ, это было престижно. А потом, когда начался мятеж в Венгрии, нас бросили туда.

В Венгрии мы прошли огонь, воду и медные трубы. И пули были, и гранаты, и бутылки с зажигательной смесью… А после войны я там остался служить. Здоровье стало шалить, и я попал в госпиталь в Будапеште. Я там часто простывал, не отходил от ангин, и, в конце концов, в госпитале мне удалили гланды. Тогда я твёрдо решил стать врачом-отоларингологом. И написал рапорт об увольнении.

— И как Вы воплотили свою давнюю мечту?

— Вернулся в Оренбург и поступил в медицинский институт. Когда пришёл подавать документы, председатель приёмной комиссии заглянул в них и обрадовался: «А-а-а, вояка! Всё, ты идёшь у нас вне конкурса!». И действительно, хоть я сдал экзамены не очень здорово (и четвёрки там были, и даже проскочила одна тройка), да ещё через столько лет после окончания школы, меня зачислили! Кстати, наша 13-я группа была лучшей в институте.

Ну а после выпуска, на распределении, услышав, что у меня родители живут в Шарлыке, заведующий облздравотделом Василий Иванович Вялых сказал: «Поедешь в Шарлык фтизиатром, они там нужны». А ректор института ему: «Да вы что! Он у нас с четвёртого курса занимается отоларингологией. Он истинный ЛОР-врач!». Тут все главврачи наперебой заговорили: «Дайте нам его! Нет, нам!». В итоге меня направили отоларингологом в Орск, с предоставлением квартиры. Я как сказал об этом одногруппникам, так они в коридоре меня качали на руках!

Три года я проработал в Орске. Потом вернулся в только что отстроенную областную больницу, поступил в ординатуру. Тогда Василий Иванович Войнов, наш знаменитый нейрохирург, позже народный врач СССР, говорит мне: «Можешь продолжать учиться, но у меня будешь больничным ординатором». С 4-го курса я уже стал сам оперировать. Больные даже не знали, что я студент, — принимали меня за доктора. (Ну, тут ещё и возраст позволял, я ведь закончил институт в 31 год, а не в 25, как другие.)

В областной больнице я проработал 7–8 лет. А затем меня направили строить первую городскую.

Тогда горбольница №1 представляла собой одни стены. Её только что разгородили от колючей проволоки, ведь здание строили заключённые. Я стал набирать аппаратуру, монтировать оборудование, достраивать здания до конца. Изучил все чертежи, диэлектрики, канализацию, водоотведение; потом набирал персонал. И в 1977-м году сдал больницу. Меня назначили заместителем главного врача по клинико-экспертной работе.

— Это же огромная ответственность...

— Да, очень каверзная работа. Нужно досконально знать все тонкости не только в своей специальности, но и в специальностях всех остальных врачей. Ведь на тебе — все ошибки врачей и жалобы пациентов, оформление на инвалидность, направление на МСЭК (медико-санитарно-экспертную комиссию).

В городской больнице №1 я проработал 37 лет. Ушёл только в конце прошлого года. Последние два года работал просто врачом отоларингологом. И должен сказать: прошёл годы врачебной службы без сучка и задоринки. Я всегда старался сделать так, чтобы и врачи, и пациенты были довольны. В других больницах коллеги, бывало, попадали под суд, а меня Бог миловал.

— Вы, человек советской закалки, советского воспитания, верите в Бога?

— А как же! Даже в советское время многие, будучи членами партии, и молились, и церковные праздники отмечали. У отца моей жены, Татьяны Григорьевны (мы живём вместе уже 53 года), был маленький, простой образок Казанской Божией Матери, который ему дала бабушка. С этим образком он, полковник, штурман, пролетел через всю войну и сражался под Берлином. Матерь Божия его берегла.

Сам я не был крещён до того момента, как получил звание офицера. А случилось так: в 1956 году, перед венгерскими событиями, я приехал в отпуск домой. И моя бабушка, Агриппина Андреевна, очень набожная женщина, вдруг стала передо мной на колени: «Геннадий, ты прости нас. Мы твою сестру, Валентину, украдкой крестили, а тебя, когда ты был маленький, не смогли. Согласись, ради Бога, сейчас креститься». Она думала, что я сейчас взорвусь, закричу: «Что ты, зачем?!» Но я ей честно сказал: «Бабуля, я этого давно жду». Ведь с детства знал молитвы, обращался к Богу, когда было плохо… Тогда бабушка с тётей, ставшей моей крёстной, даже заплакали.

Моя тётя ездила в Оренбург и там договорилась со священником, чтобы меня окрестили в Никольском соборе. После крещения бабушка зашила мне крестик в китель. Потому что если б в те времена его у меня нашли, то мне бы несдобровать.

До сих пор я прихожу в Никольский собор и вижу тот угол, где меня крестили. А молитвы читаю утром и вечером. Кстати, когда я служил в Одесском округе, меня хотели отправить на Дальний Восток, а я уже и полк свой полюбил, и Одессу, и свою заслуженную дивизию. Тогда я обратился к Святому Николаю Чудотворцу, чтобы меня оставили с ребятами. Он помог. И до сих пор по четвергам я читаю ему акафист.

Тоцкий полигон получил известность благодаря проводившимся на его территории 14 сентября 1954 года тактическим учениям войск под кодовым названием «Снежок». Суть учений состояла в отработке возможностей прорыва обороны противника с использованием ядерного оружия. Учения были подготовлены и проведены под руководством маршала Жукова. Общее число военнослужащих, принявших участие в учениях, составило более 45 тысяч человек.

 В 1994 году на Тоцком полигоне в эпицентре взрыва установили памятный знак — стелу с колоколами, звонящими по всем пострадавшим от радиации.

Венгерское вооружённое восстание против просоветского режима было подавлено в октябре-ноябре 1956 года советскими войсками. Оно стало одним из важных событий периода холодной войны, продемонстрировавшим, что СССР готов военной силой поддерживать нерушимость Варшавского Договора (ОВД).