— Батюшка, икону в истории культуры определяли по-разному: «богословие в красках», «духовное око», «окно в вечность». Как бы Вы могли образно определить икону?

— Все приведённые определения верны и хороши настолько, что лучше и не скажешь. Икона – это действительно «богословие в красках», «окно в вечность», это — молитва иконописца, который, создавая образ Слова, помогает верующим прикоснуться к Истине. Но всякая молитва – это не медитация, не мантра, уходящая в никуда, а живой диалог с Богом, поэтому, перефразируя Станиславского, нужно искать не себя в иконе, а икону в себе. И только тогда, взирая на неё физическим зрением, мы способны обрести зрение духовное.

 — О. Павел Флоренский писал, что «Троица» создана не Андреем Рублёвым, а Сергием Радонежским, благословившим иконописца. Было ли в Вашем иконописном творчестве подобное благословение?

— На написание икон иконописца всегда благословляют. В начале моего иконописного пути меня благословил владыка Леонтий. И тогда, ещё до рукоположения, я в 1994 году поехал в иконописную школу в Дубну.

 — Как человек с художественным образованием согласны ли Вы с тем, что современная икона испытывает огромное влияние живописи: индивидуальная манера художника, вопреки соборности – всеобщему единению в Боге, ярко выражена?

— Существуют два иконописных направления: каноническое, основывающееся на духовном опыте святых отцов, на протяжении веков формировавших особый язык иконы, способный с помощью изобразительных средств максимально полно передать догматическое учение Церкви; и академическое, в котором заметно влияние мирского искусства в стремлении к чувственно-эмоциональной передаче частного религиозного опыта. Как бы там ни было, важно, чтобы через икону иконописец не стремился выразить себя, выставляя своё мастерство и оригинальность во главу угла, а открывал сердце, чтобы через него говорил Бог, чтобы с помощью таланта, данного ему Творцом, он мог создать образ, открывающий путь к Первообразу.

Канон при этом не отвергает индивидуальных особенностей иконописца, ведь мы же различаем Андрея Рублёва и Феофана Грека. Но есть, например, канонические и апокрифические Евангелия: апокрифы не канонизированы  оттого, что в них много авторского, личного, а не соборного, в них Христос утрачивает полноту Истины, и именно канон помогает наиболее полно раскрыть Её и приблизиться к Ней.

— Можно ли говорить, что в том или ином виде существует оренбургская иконописная школа или традиция?

— Думаю, что нет, ведь иконописные школы в России складывались на протяжении многих веков. Наша же епархия относительно молодая: была образована, когда основные иконописные школы уже существовали. У нас были и есть интересные иконописцы и художники, но говорить на сегодняшний день об иконописи Оренбуржья как о чём-то индивидуальном и самобытном не приходится. Хотя в будущем с Божией помощью всё возможно.

— Среди написанных Вами икон встречаются самые разные образы и сюжеты? Какая из икон Вам особенно дорога и почему?

— Один из любимых иконописных образов – Образ Нерукотворного Спаса. Именно его по традиции пишет каждый начинающий иконописец. Нерукотворный Спас помогает осознать, что современные попытки восстановить облик Христа по плащанице бессмысленны и по большому счёту ничего не дадут. Что изменится, если мы узнаем, был ли Христос блондином или брюнетом, был ли у него прямой нос или с горбинкой? Более того, научные изыскания  подтверждают, что иконописцы в своём боговдохновенном творчестве приблизились к истинному лику Спасителя.

 — Одна из самых поразительных икон в Вашем творчестве — достаточно редко сегодня создаваемая «Не рыдай мене, Мати». Воплощением чего является для Вас эта икона?

— В этом Образе  всегда поражает ощущение того мирового ужаса, той всемирной трагедии, совершившейся и совершающейся в истории человечества – тварь распинает Творца. И в то же время это ощущение не приводит в состояние уныния и отчаяния, но рождает в сердце человека покаяние и надежду на прощение. Видя Мать, держащую на руках умершего Сына, скорбящую и страдающую, сердце человека не может остаться равнодушным, но, осознавая собственную причастность к происходящему, мы меняемся. И в нашей душе возникает не тупиковое чувство утраты, а надежда на воскресение, не отчаяние, а молитва.

— Какую из икон Вы бы могли назвать символом современной России? Символом её спасения?

— Россия сегодня, как и во все времена, находится в состоянии борьбы. И эта борьба всегда идёт либо вовне, либо внутри государства. То же происходит и в душе человека: можно искать внешнего врага и пытаться бороться с ним, что неизбежно будет усугублять вражду и порождать зло, а можно увидеть внутреннего врага и начать противостоять ему. И только победив его, человек увидит истинное положение вещей и сможет принять правильное решение относительно внешнего врага, который к тому моменту может перестать быть врагом. Я не имею  в виду агрессию со стороны других государств и освободительную войну, в которой должен быть готов участвовать каждый нормальный человек, любящий Бога и Родину. Поэтому, на мой взгляд, не случайно именно икона Георгия Победоносца, побеждающего змея, украшает герб не только Москвы, но и многих городов русской земли и является тем самым вневременным символом России.

А символом спасения и России, и всего человечества был и остаётся Крест Господень, потому что спасение возможно только во Христе.

Беседовал Михаил Кильдяшов.