Сложные отношения прошлого и настоящего стали одной из основных особенностей, определивших самобытность русской культуры. Не разорвав метафизической связи с циклическим временем, мы по-прежнему верим, что всё когда-нибудь повторится, сделав виток по бытийной спирали, вернётся на круги своя. Оттого мы и не дробим ось времени на отдельные отрезки, а ведём две параллельные прямые истории и действительности, готовые в стране с непредсказуемым прошлым пересечься в любой момент. История в России больше, чем наука: русская душа не желает отдаваться во власть сухого факта, за всякой летописью мы хотим видеть живого Нестора.

Проникнутая мифологемами и творческим духом, история в одночасье у нас может стать литературой, а литература – историей. Неслучайно Отечественную войну 1812 года мы себе представляем не по трудам С.М. Соловьёва, а по толстовской эпопее, Смутное время – не по Карамзину, а по пушкинскому «Борису Годунову». Так, новой попыткой художественного осмысления, погружающей нас во времена польской интервенции, стала драма Надежды Кондаковой «Любовь и смерть Марины (Мнишек)».

Видимо, так уж устроено в человечестве, что каждый новый век непременно начинается смутой. Бумеранг истории, пущенный из XVII века, вернулся в век XXI, но уже не под настораживающим всех именованием «интервенция», а под ореолом благой и неминуемой «глобализации». Продвигаемая под знаком всеобщего ансамбля культур глобализация на самом деле – это прокрустово ложе, стремящееся отсечь всё, что не подойдёт под «вестернизированный» шаблон.

Можно долго рассуждать о том, что мировая история – это история войн и революций, но, по Надежде Кондаковой, это прежде всего мозаика биографий и трагических судеб. В пьесе отсутствуют Минин и Пожарский, не на первом плане оказываются Отрепьев и Тушинский вор – летопись Смуты увидена глазами польской пани Марины Мнишек.

Пушкин после написания «Бориса Годунова» планировал вернуться к «странной красавице», опьянённой одновременно любовью и властью. Именно эту антиномию женской натуры стремится подчеркнуть Надежда Кондакова: что перевесит, когда на одной чаше любовь, а на другой – королевское величие: «А что такое великая судьба? Она включает в себя женское счастье? Или… исключает его?». Такой Гефсиманский сад и стал эпицентром драмы: «быть Клеопатрой, выглядеть – рабой…», терпеть борьбу «добра со злом, ума – почти с безумьем, рассудка с сердцем…». Но жребий брошен – и шапка Мономаха, сгоревшая на воре, оказалась обугленным венцом на голове иноземки, отданной на заклание политическим интригам. Пассион Марины Мнишек – это «путь в шипах и розах», на котором «розы все увяли».

Вечный конфликт женского ума и женского сердца неразрешим, страсть овладевает и тем и другим:

Тщеславие и гордость, злые сестры

смирения и нежности… но вместе

они живут, друг друга побеждая,

где в сердце женском зреет женский ум.

И слишком поздно приходит осознание, что «без любви на этом свете жизнь – как в Аду…», ведь «женщина всегда виновата, если оказывается в водовороте событий, на вершине которых власть… или деньги… или мужчина, которого она готова полюбить за власть и деньги».

Вот так разрушаются стереотипы, снимаются штампы, за исторической маской политической интриганки проступает живое лицо женщины, которой вещая кукушка не смогла накуковать и двадцати восьми лет.

Идейными остриями драмы стали две максимы Ларошфуко, цитируемые Мариной Мнишек в минуты самых острых душевных терзаний: «миром правит судьба и прихоть» и «ум у сердца вечно в дураках». В этих афоризмах сосредоточена полярность мира со всеми его взаимными притяжениями и отталкиваниями. Неслучайно пьеса состоит из «действий» и «противодействий». «Сила действия равна силе противодействия» — закон, когда-то выведенный и физиком Ньютоном, и метафизиком Шопенгауэром. Противостояние истории и судьбы, холодного расчёта и страстного просчёта – это и определяет динамику истории.

Как сама история, динамична и пьеса Надежды Кондаковой, это драма одновременно и для чтения, и для постановки. Драматург создаёт здесь, что называется, «поле режиссёрской деятельности» – эпизоды, где всё целиком и полностью будет зависеть от воли постановщика. Например, сцена нападения на Димитрия или эпизод с пением слепцов и конвульсиями пророчицы перед коронованной Мариной.

Историей литературы не раз доказано, что каждая эпоха перемен рождает свои магистральные произведения – стихи, романы, пьесы, становящиеся духовным ядром периода. Если у Пушкина «народ безмолвствует», то у Надежды Кондаковой шуты в финале задаются вопросом: «А разве народу нужна правда? Ему нужна только иллюзия правды…». И, видимо, лишь ощутив реальность истории, мы сумеем очистить действительность от иллюзий и обрести не только земную правду, но и божественную Истину.