Люция Махмутова

 

Про ежа

Молча скрываем дрожь

В вытянутых руках.

К нам приблудился ёж,

Замер в иголках страх.

 

Только зрачки блестят

И шевелится ус.

Тучи сурово следят,

Кто из ребят не трус.

 

И потихоньку ладонь

Тянется к «нло».

Фыркает ёж: «Не тронь!»

Как же мне жаль его!

 

Ласки ему людской

Не испытать, увы.

Вот бы коснуться рукой

Маленькой головы!

 

                        * * *

Долго его звала,

Но соловей умолк,

Крепко осела мгла

В тихий наш уголок.

 

Злобно её гнала!

Но соловей и мгла

Знали, что никогда

Ты не придёшь сюда!

 

                        * * *

Уносит её по спирали

В объятья безумной луны.

И ум ещё всё бы исправил…

Но думы сердцам не нужны.

 

И будут ей света дороже

Касания ласковых слов,

Настой отрезвит её позже

Из слёз и обманутых снов.

 

Забыла я…

Забыла я, какой у дома моего

Снег нестерпимо ослепительный,

                                               как свет!

На миг один, совсем ослепнув от него,

Я стала девочкой одиннадцати лет.

 

Когда в сугроб с разбега

                                   хочется упасть

И на язык снежинки сладкие ловить!

Вновь стала девочкой,

                                   умеющей мечтать!

Вот только перьев бы

                        для крыльев накопить!

 

А в доме кукла ждёт обновок от меня,

И снова, пальцы исколов, я буду шить.

Она принцесса!

                        Я царица и швея…,

Какое счастье платья пышные кроить!

 

И кроме радости —

                        в карманах ничего!

И на подмогу вновь приходит мой отец!

Того кольца из медной проволоки его

О, не затмить и блеску золотых колец!

 

Потом в восторге

                        от цыганских глаз огня

Мечтала я цветной наряд надеть — и в пляс!

Совсем забыла я, как в детстве у меня

Снег круглосуточно светил,

                                   светил, не гас.

 

                        * * *

Это кто не идёт, а вальсует?

И кого это солнце целует,

И скворец для кого распевает,

И кого ветерок догоняет?

 

И кому улыбнулись ромашки,

Перед кем расступились букашки?

Это кто не идёт, а порхает?

И по ком это месяц вздыхает?

 

Для кого ароматы из сада?

И на ком восхищённые взгляды?

Это кто рассмеялся звеня?

Это я! Это я! Это я!

 

О нём

А так не хочется ловить

закат застывшею слезою,

Тепла усталого просить

у солнца, что уходит спать.

 

Не отпускать!

Оно одно осталось у меня живое!

Крадётся ночь в моё окно

                        меня молчаньем истязать.

 

                        * * *

Там за окном весна,

Сладкое пробужденье,

Манят, пьянят, краснят

Солнца прикосновенья.

 

Там за окном скворцы

В клювах разносят счастье,

В кривенькие дворцы

К милым скворчихам мчатся.

 

Тает земли броня,

Солнцу земля открылась…

Только вот у меня

Изморозь поселилась.

 

                        * * *

Я напишу тебе письмо

О том, что бременем повисло,

Переложу на белый лист

Комок, что в сердце мне попал.

Я напишу, как дом остыл,

И без тебя наш кактус высох,

Зачем ты светом для него,

Любимый, стал, потом пропал?..

 

Я напишу, как без твоих

Шагов я тихо погибала,

Пока одаривал других

Теплом, забыв моё «люблю»…

Я напишу, освобожусь,

Расставлю знаки препинанья

Солёной тушью, а с утра

Конверт с «сердечком» отошлю…

 

 

Анастасия Николаева

 

Страшное название «Идиот»

(Зарисовка)

Всю жизнь в дороге я, всю жизнь в пути. Хотя за пределы Оренбурга редко выезжаю, пути-дороги мои — в школу, на кружки, к репетитору, на мероприятия. Вот и сегодня, в этот солнечный день, я опять куда-то спешу. Вернее сказать, опять опаздываю. Завернув за угол, вижу, как устало плетётся к остановке автобус. К счастью, у меня скорость больше, чем у него, успеваю добежать и плюхнуться на сиденье…

Как всё-таки приятно отдохнуть, расслабиться ненадолго, как советуют школьные психологи. Закрываю глаза и по очереди расслабляю руки, ноги, шею. Расслабиться полностью не получается — мой взгляд приковывает девочка лет четырнадцати, она сидит прямо передо мной, взъерошенная, как галка. В руках у неё была книга со страшным названием «Идиот».

Вид у неё такой, будто за ней бежала стая голодных собак, и она наконец-то от них убежала (может, за ней бежали люди?), и ей было наплевать, как она выглядит: чёрные волосы растрёпаны, шнурки на одном ботинке развязаны, шарф на тонкой шее висел хомутом. Её пронзительно-зелёные глаза были заняты чтением.

«Вот это да! — удивилась я. — Неужели на свете остались дети, которых интересует классическая литература?»

Закончив читать, она посмотрела в окно такими глазами, которые нельзя забыть. Они были удивлённые, как будто она увидела этот мир впервые, и непонятно почему — ласковые.

Автобус резко затормозил, и она, словно очнувшись от долгого сна, пошла к выходу. Кондуктор дружелюбно улыбнулся ей, и она вышла.

С этим ласковым и добрым взглядом она шла навстречу необыкновенному, странному миру. На остановке пьяные подростки матерились, у них не хватало денег на пиво.

 

 

Надежда Юткина

 

Поршни для Русалочек

Мне купили зимние сапоги. Стою верчусь перед зеркалом: и боком ножку поставлю, и носочком, и каблучком притопну — нравится обновка! Бабуля вздыхает:

— Куда такой каблук? Цепляться будешь. Да и холодно в них, наверное, узкие, вон ноги обтянули — ведь с носком шерстяным не полезут.

— Что ты, бабуля, они из натуральной кожи, и мех натуральный, смотри, какой толстый, мягкий.

А бабуля уже посмеивается:

— И кто это тебе сказал, что он натуральный? Вот мы ходили в натуральном, и обувка по меркам шилась, у каждой «склюзивный» экземпляр.

Посмеивается, а сама тут же вздыхает:

— Да, гляжу я на тебя, внучка, и себя вспоминаю: такая же маленькая да худенькая была. Как всё выдерживала? Самой не верится...

И вспоминает:

— В годы войны нам, 12-14 летним подросткам, приходилось работать наравне со взрослыми: землю пахали, хлеб сеяли, сено косили. Тракторов было мало, а какие были, то работали — дернут да встанут. А землю пахать надо. Вот мы и пахали, и сеяли, и косили на быках-болкунах. В бригаде нас было 20 девчат: по две на упряжку быков, в упряжке их три пары; одна быков направляла, подгоняла, а другая за ручки плуга держалась. Гоны были по два километра: два туда, два обратно — походи-ка целый день.

Вот, чтобы ноги стернёй не наколоть, шили нам обувку, поршни называлась. Вырезались из невыделанной шкуры коровы или быка куски, вдоль краёв проделывались отверстия, в них вставлялась верёвка или узкая кожаная полоска, с помощью которой поршень стягивался вокруг щиколотки. Чтобы утром можно было надеть такую «модельную» обувь на ноги, на ночь её клали в воду: кожа-то невыделанная, сырая, ссыхалась. Надевались поршни шерстью внутрь да ещё на шерстяные, ручной вязки, чулки. Пока отработаешь в них до обеда, ноги как в колодки закуёт: шкура высыхает, коробится, ступни стягивает, пальцы скрючивает. В обед на стану собирались, первым делом скидывали поршни да в воду суляли их, чтоб отмякли, чулки — на солнышко сушить. После обеда опять натягивали чулки, поршни — и до вечера. А вечером босыми ногами пять шагов до постели пройти нельзя было — подошва за целый день в сырости распарится, белая, сморщенная, ступать больно, хоть на коленях ползи. Ну, прям, как Русалочки из сказки, что с тобой читали. Помнишь?

Конечно, помню. Помню и то, что читать бегло я научилась тоже благодаря бабуле. Всё лето после окончания первого класса я прожила у бабули (в тот год в мае умер мой дедушка, и я своим присутствием помогала ей пережить это горе). Принесла из дому все сказки, которые были, и мы с ней читали их. Вернее, днём читала я, сидя рядом с бабулей, занимавшейся домашними делами. Она просила чётко, выразительно произносить слова вслух — ведь ей тоже интересно сказку послушать. Прочитав несколько страниц, я оставляла закладку-ленточку. Бабуля вечерами, когда я уже спала, тоже заглядывала в эту же книжку и оставляла свою закладку-открытку. Проснувшись утром, я видела, что она обогнала меня, и старалась прочитать больше, чтобы моя ленточка была впереди открытки. До сих пор бабушка не признаётся, читала ли она действительно те сказки или это была с её стороны маленькая хитрость, чтобы вызвать во мне азарт, но к началу второго класса я свободно читала любые книжки.

______________________________________

* болкун — упряжка волов.

* поршни — обувь из одного или нескольких кусков кожи (главным образом, из конины, лучшие — из свиной кожи), стянутая на щиколотке ремешком. Постолы — обычно носят летом, на покосе; рыбаки надевают поверх бахил.