В настоящее время в одном московском издательстве выходит большой сборник стихотворений. Страницы нового сборника Дмитрия Коноплина мы сегодня и представляем любителям поэзии.

* * *
О, кандидатов пышные посулы!
От щедрых слов до золотой посуды,
благодеянья навсегда, во всём:
коней кормить отборнейшим овсом,
холопам - с барского стола объедки,
рабочим - грандиозные объекты,
земля – надёжа наша и оплот –
крестьянам. Ну а там, как в речке лёд,
пойдёт само, и все земные блага
в смирении к стопам твоим возлягут –
сыр, масло, по два двадцать колбаса
 (как встарь!)
О, наша простота святая! –
в тиши, под сенью затворённых ставен
мечтать, о чём порой не зная сам.
04.12.98

* * *
Идёт за полосою полоса,
но светлых нет пока. И стоек колер.
Но даже зрячему идти легко ли
по темноте - о том подумай сам –
к чужим прислушиваясь голосам,
будь то в лесу дремучем или в поле?
Но ты идёшь. По полю, по лесам,
никто не гонит, сам своею волей,
не вопрошая в праздности: доколе?
Ни вилы не помогут тут, ни колья,
увы, ни чин влиятельный, ни сан.

...Дойти до сути, ну а как - пешком ли
иль, если повезёт, домчит "ниссан" –
тому, увы, не обучают в школе.
04.12.98

* * *
Быть сытым - расточительная мода
по нынешней разбойничьей поре.

Не утолясь картофельным пюре,
к ночи приемлю хлеб с цветочным мёдом.
Кому-то, может, покажусь я мотом
(вполне бы мог утешиться компотом!),
а для того - и вовсе я сдурел.

Двадцатое столетье на дворе
в исходе. Призрак коммунизма бродит
в заштате во саду ли, в огороде,
подобен тени Гамлета отца.

Давно в отставке Робин Гуды, Тили.
Но вот же ведь пока что не остыли
в умах броженье и пожар в сердцах.
20.10.98

* * *
Начало благодатная земля,
Где зреет всё желанное для чрева,
берёт не от Кремля, но от комля
на нём укоренившегося древа.
Дубы, осины, кедры, тополя
(да пощадят их шелкопряд и тля)
от веку здесь свои пустили корни.
Их вовсе не подачками Кремля –
земля своею благодатью кормит.
Но не Кремлю здесь воздаём укор мы,
его небокоптителей кляня.

Мехи воловьих кож годны для горна,
орлу опорой чистый воздух горный,
ковыльное безбрежье - для коня.
20.10.98

* * *
Сударыня, грязнуха* на дворе,
октябрь в исходе, холодеет воздух.
Планеты положенье в сферах звёздных
свидетельствует о лихой поре –
подумать бы и о тылах не поздно,
ремонт затеять, где дыра к дыре,
забор подправить, крышу залатать.

Осенняя пора не золота
была и предрешилась в летних кознях
жары. Но выпал снег, земля сыра.
Льдом скованы Ворона, Цна, Сура,
хотя бегут по зарослям сирени
потоки говорливые Сурени,
но с северов повеяли ветра.
27.10.98
*Параскева-грязнуха - 27 октября.

* * *
Я жизнь воспринимаю налегке,
житейские не колупая язвы,
вот только чертыхнусь порою разве,
но всё ли удержать на языке!
А уж куда идти или за кем –
тут без путеводителя всё ясно –
лишь за собой. Сыпь в собственные ясли
овёс и позаботься о муке
в сусеках, о кумысе в турсуке,
не береди души мечтой о яствах
изысканных - ты не орёл, не ястреб:
поймал синицу - так держи в руке,
не сокрушайся в суетной тоске,
а главное - терпеньем будь запаслив.
22.10.98

* * *
Мороз трещал. Синицы ели сало.
Хозяину их было жаль до слёз,
его и самого давил мороз,
отведать сала был не прочь и сам он,
но где взять столько сала - вот вопрос?

...О, белизны декабрьской снежный саван –
случился б самой светлой из полос!
Так, видимо, от веку повелось,
что рядом быть должна душа живая
в покрове перьев, шерсти иль волос –
не чучело, не идол, не колосс –
ангорский кот или безродный пёс,
когда житейства ход отлаживая,
ты делишь с ними мясоед и пост.
02.12.98

* * *
Зима в начале. А по декабрю
и стужа. Ну а нам, гиперборейцам,
костюм из валенок и ватных брюк
не в диво и удобен - лишь бы греться.
...Наш паровоз скрипит по стылым рельсам –
к коммуне вожделенной делать крюк
приходится - лихой фортуны трюк:
как выяснилось, нет прямого рейса –
кратчайшие связующие хорд
порушены и надобно в обход
и, значит, снова нам идти по кругу –
он бесконечно прав, Екклезиаст.
...Трещит мороз. Поскрипывает наст.
А там, глядишь, февраль закружит вьюгу.
01.12.98

* * *
В своём упорстве превзойдя осла,
плюя на политические шашни,
свой хлеб ращу на каменистой пашне,
покуда жаждой жизни не ослаб,
что важно для любого ремесла.
За мной богатый опыт - день вчерашний,
река, которая мой чёлн несла,
и капали на гладь воды с весла
секунды, дни, года - им несть числа...
Не суждено в кости слоновой башне
тончайшим дегустатором услад,
знать, отсидеться. В той потехе зряшной
и некого спросить: а что ты дашь мне?

Я сам забот планирую расклад.
07.12.98

* * *
Рыдальщики, позвольте возразить –
покудова жива ещё натура.
Да, мы уже не возим руды в Тулу –
не по карману, скажем так, транзит,
но ремеслу погибель не грозит –
не все ещё вконец омуртазели
и очубайсели. Проветрим зелье,
покуда совесть есть, и честь, и стыд.
Пускай не каждый день в неделе сыт,
мы вытерпим, авось Господь простит.
Покуда есть в запасе реквизит
(что не дотла вождями разворован), -
наш интеллект (он только нам дарован),
нам, повторюсь, погибель не грозит.
08.12.98

* * *
История – не хроники листы
верже, александрийская, папирус,
пергамент и скрижали. В ней скопилось
такое, что, дай Боже, разгрести
и разобрать, и снова на места
восстановить, не руша очерёдность,
жаль только – не проверить очевидность
и достоверность каждого листа.
Не спросишь ведь, с какого он куста
иль генеалогического древа.
О, мёртвые древесные уста,
взывает летописец: отзовитесь!
…И обхожу я тёмные места,
чтоб не сказали: врёт, как очевидец!
10.04.98

* * *
Я чуток и во сне, и наяву.
Я каждый день итожу, как последний.
Я самому себе во всём посредник.
Карбас мой стар, но всё же на плаву.
Я выхожу на стрежень и плыву.
Всё позади: пороги и прижимы,
и оттепель, и строгие режимы –
меч миновал беспечную главу
в ряду иных беспечных глав, и пусть я
прошёл уже три четверти до устья,
а может, больше – может, пять шестых,
лишь одного страшусь: чтоб выход в море,
когда мой след истает за кормою,
меня на вахте спящим не застиг.
09.03.98

* * *
Я ревизую жизненный багаж –
баулы, чемоданы, сумки, свёртки.
По счастью, я не стал ворчливым свёкром,
хотя порой тошно, но не в бега ж,
пока ещё ближайший план не свёрстан.
Что впереди – палас, с пушистым ворсом
ковёр персидский, камни на тропе ль,
урман, в котором бездорожье вовсе? –
всё то, о чём уже не раз пропел…
Уходит август, на пороге осень.
Пора и в путь, довольно багажу
я времени отдал. Калач я тёртый –
для опыта в дороге хватит торбы,
когда вернусь, ужо переложу.
26.03.98

* * *
Меж прошлым днём и нынешним межу
забвения пока не провожу.
Стоит в углу без дела циркуль-сажень,
грачи на поле, в речке – осока…
Не крою лаком и не мажу сажей,
и не смотрю надменно, свысока.
Он – это я. И как бы ни был прожит,
я в нём ни от чего не отрекусь.
Он – был, и оттого озноб до дрожи,
он был, как песня, как трава, как куст,
как дерево, как плод. Особый вкус
в нём был, в том дне, увы, ушедшем в нети.
И, как вчера, я в новом дне пекусь –
увы, и он уйдёт всё в те же сети.
26.03.98

* * *
Уже «достали» мы и небеса –
планета не промерена пока что.
Дотошная ревизия покажет
края, где не загублены леса,
где водятся и заяц, и лиса,
река, где воды так чисты, что видно
на дне песчинки, где и бобр, и выдра
живут безбедно, из злодеев лишь
судак да щука, где шумит камыш
на отмели, где птичьи голоса –
дрозда, кукушки, горлинки, синицы,
где не найти и след от колеса…
О, Красной книги скорбные страницы,
и нам не миновать туда вписать!..
10.04.98