Узнаете ли вы русских в подобном описании: аскетичный, равнодушный ко всем материальным благам, братолюбивый, общинный, богобоязненный, послушный властям народ, мечтающий о том, чтобы отдать ближнему последнюю рубаху и надорваться, выполняя великую миссию («землю в Гренаде крестьянам отдать», восстановить «Третий Рим», на худой конец спасти Ливию от натовской агрессии)? Живя с русскими и среди русских полвека, мы подобных экземпляров не встречали. Честно говоря, очень сомневаемся, что русские и в прошлом когда-нибудь были такими, как их воображают некоторые народолюбцы, хотя и признаём допустимость подобных суждений. Нам в истории видится одно, а другим наблюдателям – иное.

Однако настоящее-то для нас всех общее. И это настоящее позволяет с высокой надёжностью судить-рядить о том, какие русские на деле, а не в отвлечённых полётах теоретической мысли. Разве не практика лучший критерий истины? Ах, как это по-марксистски пошло, скривит возвышенный носик иной поклонник высших сфер. Но как тогда быть с евангельским, что вера без дел мертва есть? То есть именно дела людские и позволяют судить о том, что есть человек и чего он хочет. Как быть со знаменитым «человек есть не то, что он есть, а то, что он делает»?

Так вот если исходить из практики, точнее из массовых практик, то есть повторяющихся моделей поведения миллионов русских людей, народ наш являет собой полную противоположность тому, что помысливает о нём историософия.

Ничтоже сумняшеся, произнесём кощунственное: русские – вполне буржуазный и обычный европейский народ, мечты, надежды и желания которого самые что ни на есть буржуазные и обычные. Если коротко, это желание спокойной, обеспеченной и свободной жизни, бытия без всяких духоподъёмных химер и желательно подальше от излишне стеснительной и загребущей длани государства.

Разве не к этому идеалу стремится каждая нормальная русская семья, разве не ради него вкалывает всякий нормальный русский человек? Правда, для подавляющего большинства русских сей скромный идеал почти так же недостижим, как взыскание Града Небесного или окончательная победа коммунизма. Но это уже вопрос к чудовищно несправедливому устройству нашей социально-экономической системы, а не к весьма умеренным русским желаниям и надеждам.

Страшный и неизбывный грех «русской историософии» в том, что она фактически оправдывает систему почти колониального угнетения и издевательства. Послушайте, как витии – иные сладко и вкрадчиво, другие – горласто и напористо – уверяют, что мы, русские, не такие, как другие народы, что наше дело – аскеза, напряжение и жертвенность ради высокой цели, а жизнь в достатке и спокойствии нам заказана. Стало быть, все другие народы России и мира могут плодиться и размножаться, строиться и обогащаться – что они, кстати, и делают, – одним русским предназначено жить в вечной нищете.

Где, на каких скрижалях истории, в каком божественном завете отчеканена эта вопиющая несправедливость? Не говорим уже, что в подобной историософии отсутствует элементарная логика. Разве высокая цель отменяет комфортную жизнь? Нравится нам или нет, но именно американцы – сейчас самый мессианский народ иудеохристианской цивилизации, однако попробуйте им сказать, что они должны прозябать в нищете во имя «сияющего града на холме». Плюнут в глаза – и правильно сделают.
Слава богу, русский народ умнее доморощенных учителей аскетизма, которые, кстати, сами предпочитают жизнь комфортную и сытую. Он продолжает заниматься своим делом – обустройством личной жизни, которое и есть обустройство России. Русские больше не верят никаким духоподъёмным идеям. Их не заманишь в рати и трудовые армии строителей утопии, как бы она ни называлась и под каким бы соусом ни подавалась. Русские хотят жить здесь и сейчас, не понимая, почему и ради чего они должны отрывать от себя и своих детей добытый тяжёлым трудом кусок.

Возможно, когда-то мы и были народом для других, но сейчас совершенно точно стали народом для себя. Из бесшабашной и полной избыточных сил юности народ наш перешёл в трезвую зрелость. Это ни хорошо, ни плохо. Это – неопровержимая реальность.

Хотя русские желания и мечты скромны и ограниченны по любым западным меркам, добиться их осуществления чаще всего не удаётся. Почему? Русские винят в этом власть. Не ссылаясь на обширную социологию, опять же посоветуем обратить внимание на то, как мы относимся к власти, всем её институтам и проявлениям, как ведём себя по отношению к ним. Презрение – это ещё самая политкорректная эмоция, испытываемая русскими к власти. Ну а какие чувства они могут испытывать к бессмысленной и беспощадной силе, без зазрения совести третирующей свой в общем-то послушный, терпеливый и работящий народ?

Власть, которую хотят иметь русские, – это не монархия, не «сильная рука», а обычная (для кого-то – вульгарная) демократия. Они хотят, чтобы общество могло влиять на власть, а та была ответственна перед обществом; хотят разделения властей и независимого суда; хотят свободных выборов и многопартийной системы; хотят свободы слова, неприкосновенности личности и гарантий прав собственности.

Русские боятся произвола властей, их не устраивает правовая и гражданская беспомощность, им не нравится ограничение политических свобод и свободы слова. Не азиатская деспотия или советский социализм, как бы он ни был хорош, а европейское устройство власти и европейский уклад жизни – вот магистральный выбор современного русского народа. И если он не вписывается в чьи-то теоретические схемы и возвышенные рассуждения, то это беда схем и их авторов, а не вина русских.

Реальность жизни опровергает расхожий компендиум «русской характерологии» почти по всем пунктам. Русские вовсе не бессребреники, они хотят иметь собственность и свободно ею распоряжаться. Они не хотят жить в нужде и надеются, что хотя бы их дети будут от неё избавлены. Разве это не естественное желание нормальных, живых людей? Аскетический идеал, он для монахов и немногих избранных, но не для большинства общества.

Большинство же это, несмотря на формальное крещение, ведёт себя совсем не по-христиански. Русская душа вообще скорее язычница, чем христианка, и, вероятно, была такою и в прошлом. На «обезбоженном Западе» христианское братолюбие и христианский уклад жизни встречаются не в пример чаще, чем в нашем богоспасаемом Отечестве. Россия же, увы, юдоль скорби, печали и социальной жестокости.

Называть современных русских коллективистами? У нас даже соседи по лестничной площадке знать не желают друг друга, а при строительстве загородного дома первым делом возводится высоченный забор. Пресловутый индивидуализм Запада – апофеоз общинности в сравнении с русской атомизацией. Только сейчас, под давлением тяжелейших обстоятельств, в прямом смысле слова перед лицом смертельной угрозы русские проявляют поползновения к самоорганизации, сплочению и самозащите. Наиболее яркий пример такого рода – знаменитая Сагра, когда в ситуации блистательного отсутствия власти русские люди вынуждены были взять в руки оружие, чтобы отстоять своё неотъемлемое право жить на Русской земле по русским правилам.

Кстати, такая самоорганизация и есть формирование пресловутого гражданского общества, то есть общества, независимого от власти, говорящего с ней на равных и, если потребуется, способного давать ей отпор. Неудивительно, что власть всячески перечит и препятствует этому процессу, ведь он подорвёт сами её основы. Вопреки расхожей пушкинской фразе в современной России народ - значительно больше европеец, чем азиатски помыкающее им государство.

И этот европейский народ всеми своими жилками жаждет справедливости. Его угнетают вопиющая ложь, неправда и несправедливость, которыми буквально пропитан воздух. Требование справедливости чуть ли не единственное, объединяющее все слои нашего общества снизу доверху, от бедных до богатых. Хотя разные люди и разные социальные слои вкладывают в понятие справедливости разные смыслы, все они ощущают её острый дефицит. Как свидетельствует история, именно массовое убеждение в неправедности власти и служит главной причиной политических и социальных потрясений. Хотим подчеркнуть: это универсальное правило, равноприменимое ко всем странам и народам, а отнюдь не следствие обострённой тяги именно русского народа к Правде (так любят писать это слово особенно возвышенные знатоки «русского характера»).

Русские как раз не очень охотно вступаются за правду и справедливость, предпочитая выжидать и до последнего надеясь, что, может, «оно как-нибудь обойдётся, само рассосётся». Ни один европейский народ никогда не потерпел бы того, что русские терпят уже два десятка лет. Любой европейский народ сразу же и объединясь выступил бы против подобного издевательства над собой. Так что если и говорить об особых отношениях русских с правдой и справедливостью, то они не в особой чувствительности, а в особой нечувствительности нашего народа к этим моральным императивам.

Потребовалось очень долго убивать русских, бить их по головам (нередко в прямом смысле слова), плевать им в душу, потребовались долгие годы оскорблений и унижений, дабы они стали наконец подниматься за свои права, за справедливость. Знаменитое «восстание Спартака», народный сход на Манежной площади 11 декабря прошлого года, было по своей сути выступлением против вопиющей неправды и несправедливости, творимых в отношении русского народа. Это событие знаменовало собой начало поистине тектонического сдвига в нашей истории. Пока ещё не очень заметный, скоро он станет очевиден всем без исключения.

Так что русские точно такие же, как и другие европейские народы. Конечно, мы многим отличаемся от них: широта души и щедрость, добродушие и смекалка и ещё многое другое – всё это и в самом деле наше и про нас. Но это различие не отменяет и не может отменить главного сходства: мы – европейцы, наши желания, мысли и мечтания также вполне европейские. Если сто и даже двадцать лет назад это было ещё не вполне очевидно, то сейчас не вызывает ни малейших сомнений.

Русские – нормальный европейский народ с нормальными европейскими потребностями. Но разве от того, что они не соответствуют чьим-то иллюзорным схемам, он стал хуже? Разве мы любим своих детей и родных только за то, что они какие-то особенные, непохожие на всех? Мы любим их просто потому, что они есть, что они – наши. И уже поэтому они единственные и неповторимые.

Точно так же и любовь к собственному народу ни в малейшей степени не зависит от того, что об этом народе навыдумывали и ещё навыдумывают – неважно, возвышенного или низменного.
«ЛГ»