Стихи пишет с начала девяностых годов. Публиковался в «Литературной России», в журналах «Москва», «Молодая гвардия», в ежемесячнике «День литературы», в альманахе «Гостиный Двор». В «Вечернем Оренбурге» печатается со дня основания еженедельника.

Автор двух сборников стихотворений. Член Союза писателей России. Сегодня мы печатаем стихи Владимира Шадрина, присланные им на конкурс «Мой город любимый».

Тайна
Придёт октябрь, от туч лохмат и грозен,
Огонь листвы швыряя на страну.
Старик сосед кивнёт на небо: «Осень...»,
Зарыв ладонь в густую седину.
Затихнет лес торжественно и странно,
От мест родных к теплу заморских стран
Начнёт свой путь и в глубине тумана
Исчезнет с криком птичий караван.
Настанет будней серых череда,
И многое представится в ней поздно.
И вдруг поймёшь, что прежде так серьёзно
О жизни ты не думал никогда:
«Ну вот, должно быть, предстоит и мне
Опустошенье иль преображенье...» -
Так на воде рождается движенье,
Когда уж что-то канет в глубине.
И, тронув отражение своё,
Поверишь в то, что осень - это тайна!
Коснись её, казалось бы, случайно,
И станешь сам частицею её.
И над землёй совсем исчезнет просинь.
Пойдут дожди, настанут холода.
Сосед, вздохнув, кивнёт на тайну: «Осень...»,
И ты, смеясь, ему ответишь: «Да!»

Вальс цветов
Какая жара! А газета ещё за февраль.
И ты перечтёшь объявления в старой газете
О том, что по низкой цене продаётся рояль,
О комнатных розах, дарующих память о лете.
А ты хоть сейчас в феврале очутиться готов,
Чтоб пела метель, чтобы окна морозно сияли,
Где розы в букетах и звуки из «Вальса цветов»,
И кто-то играет, забыв про часы, на рояле…

Сегодня особо жара ударяла в виски,
В горячем затылке пульсируя часто и глухо.
Бригада надсадно таскала с цементом мешки,
И ты пошатнулся, и кровь побежала из уха.
Ты долго держался на этом пути ломовом,
Но годы настигли тебя, беспощадны и тяжки,
И ты отвернулся, чтоб вытереть кровь рукавом,
Чтоб зоркий начальник твоей не заметил промашки,
Чтоб он не увидел, как грузные годы висят
И давят на шею и плечи опавшие эти...
Ты думал о том, что жара, что тебе - пятьдесят,
Нелепые, как объявления в старой газете...
Забыть и забыться...
И вот уже звёзды видны.
И всмотришься в душное небо измученным взглядом,
А красные розы выходят из жёлтой луны,
Растут и живут и танцуют на цыпочках рядом.
А бредящий мир духота захлестнула петлёй,
Где ты, задыхаясь, увидишь иль, может, представишь,
Как чёрный рояль, словно туча, летит над землёй
И звуки дождя низвергаются с огненных клавиш...

Железная дорога
Всё было так и будет после нас:
Возобновляясь без конца на свете,
Опять весна придёт, как в первый раз,
И в новом веке, и в тысячелетье.
Как будто бы, очнувшись ото сна,
В пределах круга вечного земного,
Вся в озареньях явится она
Так обострённо, трепетно и ново,
Как в первый раз...
Я позабыл его.
Но после весён в жизни было много.
Через посёлок детства моего
Вела в весну железная дорога.
Изогнутая хищною дугой,
Она звала.
И, жертва своенравий,
Мой друг упал с отрезанной ногой.
И кровь текла на щебень и на гравий...
А годы шли, и паровозы шли,
Там были люди, танки, самосвалы...
А я вбивал стальные костыли
В крутой смолой пропитанные шпалы.
Здесь в перевоплощение моё
Врезался летоисчисленья гребень.
Паслись стада, хрипело вороньё,
Метели грудью падали на щебень...
Полсотни зим остались позади.
Но, выйдя за железную дорогу,
Как в первый раз, я удивлюсь: «Гляди,
Идёт весна!»
Ну вот и слава Богу...

* * *
Ненастье. Осень. Ночь. За стенкой кто-то плачет.
Раздумий и проблем запутанная нить.
А я опять не сплю, пытаясь жизнь иначе
Представить и понять и, может, изменить.
А я опять один и, глядя в мрак осенний,
Прислушиваюсь вновь к полуночным шагам.
Часы идут путём вопросов и сомнений
По медленным своим, мучительным кругам.
И бьют, и бьют, и бьют, надрывны и упруги,
Дождинки по стеклу, при свете фонаря.
И вспышки, и глаза, и звуки, звуки, звуки,
И плачут за стеной, о чём-то говоря...
Потом придёт рассвет.
Для всех я буду - некто,
Хотя и стану жить с толпою сообща
И всё в себя вмещу: поэзию проспекта,
И графику дождя, и музыку плаща...

Баня
Тоска на сердце по полной мере,
А воздух тяжек, как будто копоть.
«Откройте окна, откройте двери!
Сегодня будет гроза, должно быть!»
Над нами туча грядой нависла,
И полыхнуло огнём из чада:
«Как вы живёте совсем без смысла?
Вы все живёте не так как надо!»
Ну что ж, я окна и дверь открою,
Чтобы дышалось родному крову,
А за весельем и за здоровьем
Отправлюсь к Коле Александрову.
«Живём без смысла...», -
Ну что тут скажешь?
Я и не спорю, и не буяню.
У Коли двери и окна - настежь,
Он что-то гонит и топит баню.
Пусть жар в парилке и жар в стакане
Тоску и хвори разгонит разом,
Ведь тот, кто мылся у Коли в бане,
Кручёным дымом к грозе привязан.
Тоска выходит со стоном длинным,
Здесь для веселья не нужно денег,
По нашим кровью налитым спинам
С горячим боем проходит веник.
И пухнут жилы, и крепнет кожа.
Хлещи сильнее! Хлещи, старайся!..
Я весь багровый. И Коля - тоже.
Мы раскраснелись, как два Чубайса.
И станет легче, и скажет Коля,
Что смысл подобен горячим лавам,
Где пляшет веник и гонит соли
По нашим спинам и по суставам;
По нашим болям, по жизни нашей
И по армейской, и по гражданской...
Вот эта метка - от такелажа,
Та - от кастета шпаны елшанской...
Над баней в небо открыта дверца
И плещет туча дождём обильным:
«Эй, тот, кто вырвет тоску из сердца,
Тот станет вольным и станет сильным!»
И мы крепчали. И мы на пару
Тоску хлестали и вырывали.
«А ну поддай-ка, Никола, жару!»
И мы старались, и поддавали...

Разговор
Меж острых гребней синих крыш
Сады кудрявятся, как дым.
Ты мне о чём-то говоришь.
Ну что ж, давай поговорим.
Слова сумбурные слегка,
Но ты других и не ищи.
Ты говоришь: «Тоска, река...»,
Я говорю: «Костры, лещи...».
Ещё о том, что пал Союз,
И разворочан Белый дом;
Ещё о том, что яблок груз
За ветки держится с трудом.
О том, что всюду вороньё,
А в эпицентре - я да ты –
Всё поколение моё...
Ты говоришь: «Костры, кресты...»,
О том, что вот ушли друзья
И нам недолго, может быть...
Что новых песен петь нельзя,
А старых, видно, не забыть.
Все маяки уже вдали
Погасли с прошлым заодно.
В вождей мы верить не смогли,
А в Бога, видно, не дано.
А из осенней стороны
Уж песня тихая слышна.
В ней - ни достатка, ни жены,
Лишь только родина одна...
Давай любить её!
С трудом!
Любить навек! Любить всерьёз
И этот сад, и этот дом,
Где чёрный кот и рыжий пёс...
Как много веры и любви
Несут родимые края,
Где и скворцы, и соловьи!
А в эпицентре - ты и я...
Слова, похожие на бред,
Но смысл для нас обоих прост.
Над маячками сигарет –
Хрусталь рассыпавшихся звёзд.
Огни да небо без конца,
Да звуки наших голосов...
И ночь, преследуя Стрельца,
По следу гонит Гончих Псов.

Холмы (поэма)
С романтикой солнечной вместе
Укрылись холмы у реки
За калейдоскопом предместий,
Где высятся особняки.
Гротескного быта примета:
Контрасты дворцов и лачуг,
Где стали смешны силуэты
Поэтов, собравшихся в круг.
Героев иных именами
Играет уже детвора,
И век громыхает над нами:
«Полезным заняться пора!»

И несообразно, и грустно
Порой мы сознанье несём
О том, что земное искусство
Сказало уже обо всём.
Всё выразило и открыло,
Всё предугадало до нас,
И мы созерцаем бескрыло
Событий случайный пасьянс.
Минувшего века поэты,
Следим за предместьями мы.
Туда, где кончается лето,
Вагоны идут за холмы...

Мы тоже сегодня другие,
В нас быт практицизмом пророс.
И, слово держа, ностальгия
Растянет по-чеховски: «Холм-с...»
И тут же возникнет фигура
Меж нами и молвит: «Так-так...»
И Холмс под навесом прищура
Раскурит вирджинский табак.
И мы, засмолив сигареты,
Припомним, на слово крепки,
Как некогда русских поэтов
Везли поезда в Соловки.
Талантливых, вольных, красивых –
В холмы, средь снегов иль травы...

Будь, Холмс, Вы в то время в России,
Могли б оказаться и Вы
В силках Соловецкого списка,
Где меры и жалости нет,
Романтик всемирного сыска,
Дедукции вольный поэт.
И некто, потворщик наветов,
Сжимая в зубах «Беломор»,
Открыл бы Вам плановый метод
С тычком и с наганом в упор:
«Пишите, порушить Советы
Задумали с Ватсоном мы...»

Заходят в вагоны поэты.
Вагоны уходят в холмы...

Но, может быть, в Вашем транзите
Всё вышло бы вовсе не так?
Играйте на скрипке, любите,
Курите вирджинский табак,
Блистайте в отменных сюжетах,
Неопровержим и здоров...

Я видел творенья поэтов
Близ мусорных контейнеров.
В грязи современной России
Сверкали фамилии там:
Есенин, Корнилов, Васильев,
Цветаева и Мандельштам.
Их гений венцами отметил,
Невежда - на свалку отнёс.
Средь них я случайно приметил
И Вас, независимый Холмс.

Мне образ Поэзии дорог,
Хоть он от достатка в бегах.
Мы выйдем с друзьями за город
В облитых росой сапогах.
Про время худое забудем,
Нужды не стесняясь ничуть.
Пойдём, непрактичные люди,
В холмами отмеченный путь,
Где солнце полнее и краше,
Как дивной поэзии весть,
И светлая родина наша
Нам лучше откроется здесь,
Где, выставив в поле треножник,
Порвав с городской кутерьмой,
Заспорил упрямый художник
В искусстве с природой самой.
И в неутолимой работе,
Забыв похвалу и хулу,
Запечатлевает в полёте
Мечту, и звезду, и пчелу.
Исследует творческим взглядом
Природы безмерную часть.
И мы остановимся рядом,
Витийствуя и горячась.
И быта надсадного гиря
Рванётся, как шар, к облакам,
Чтоб, мысли и чувства транжиря,
Мы спорили по пустякам.
Чтоб верили в счастья приметы,
С природой и волей на - ты,
Минувшего века поэты,
Пришедшего века шуты,
Взыскующие за искусство
Не деньги, а слёзы и смех.
Неопровержимостью чувства
Стремясь обнаружить для всех
Поэзию чуда земного,
Где быт преломляется наш.
Где, мучаясь, снова и снова
Художник рисует пейзаж.

Поэты грядущего - с нами,
Поэты минувшего - все! –
Незримые между холмами
Пройдут по звенящей росе
Путями затмений и света,
Сквозь сполохи их и дымы,
Туда, где кончается лето
И звучные, словно поэты,
Вагоны идут за холмы.

* * *
Среди картин открытого салона
Одна - необычайна и свежа.
На ней сова на фоне небосклона
Летит, фонарь светящийся держа.
Остановившись на сюжете этом:
«Какая чушь» - волнуется толпа.
«Чудна сова, летящая со светом,
Ведь если свет - сова почти слепа...»
И ты, помедлив около картины
Всего лишь на секунду, на ходу,
Опять шагнёшь в движение рутины,
В неудержимой жизни суету.
С сиренами и скрежетом металла,
Всосёт тебя житейский кавардак.
Лишь перед сном, тоскливо и устало,
Припомнится художник:
«Вот, чудак!
Жизнь прагматична. С каждым часом ближе
Её финал. Состаримся... Умрём...» И вдруг увидишь:
Над соседней крышей
Летит сова с горящим фонарём!

Чудак
Вот пузыри летят по ветру - посмотри!
Там кто-то мыльные пускает пузыри.
Там кто-то важный и усатый, вот ведь как!
Должно быть, этот человек большой чудак!
А он спешил, пока не лопнули, скорей!
Он строил важное из мыльных пузырей,
Он строил вечное, чудак, он был таков,
Ведь делать вечное - обычай чудаков.
Быть чудаком, а это значит - быть творцом,
Чтоб расточать себя с сияющим лицом,
Чтоб пропускать сквозь сердце вечность и игру.
И пузыри, смеясь, летели на ветру!

* * *
С улыбкой на лице и в выраженьях бодрых,
Свой фотоаппарат кантуя так и сяк,
Мне говорил один заслуженный фотограф:
«А я имел таких подружек в пятьдесят!
Всего полсотни лет - не возраст для мужчины,
Не хмурься, улыбнись, примни седую прядь...»
Мне тоже пятьдесят, и на лице морщины,
И в смысле красоты мне нечего терять.
Я верю, ты мастак в озвученном вопросе,
Фотограф, на меня напрасно не ворчи.
Я много тяжких зим трудился на морозе
И поднимал в жару бетон и кирпичи.
Должно быть, я держусь действительно картонно.
Все образы мои на фото - лешаки.
Я в объектив гляжу, как в зеркало затона,
Где разрезают синь сазаньи плавники.
И пусть черты мои неярки и неброски,
И грубы...
Но когда один бываю я,
Мне хочется сказать лирической берёзке
Иль яблоне в саду: «Любимая моя!»
Мне хочется сказать: «Жестокая! Святая!
Стремительная жизнь, ты так мне дорога!»
А осень на дворе такая золотая!
А за спиной моей уже метёт пурга...

* * *
А я никогда не бываю один,
Открыт вдохновенью мой внутренний взор.
На тюлевом фоне полночных гардин
Я ставлю ночник на бессрочный дозор.
Мой внешний достаток едва различим,
Но внутренний мне не даёт унывать,
И я для упадка не вижу причин,
Есть кров у меня, и еда, и кровать,
А стало быть, можно, свободу любя,
Поэзией вольного чувства дышать.
Ведь тем, кто другим раскрывает себя,
Раскрыться не в силах никто помешать.
И я отворяю себя изнутри,
Своих впечатлений и мыслей музей:
«А ну, не зевай, заходи и смотри
И скептик-мудрец, и простак-ротозей!»
А если дела отчего-то плохи,
Невзгодам и бедствиям наперекор,
Я сердце открою, и хлынут стихи
На яблочным духом наполненный двор.
«Дивитесь, как много явлений благих,
Волшебных созвучий и чудных картин
Для тех, кто себя распахнул для других,
А значит, вовеки не будет один!»

Март
Повадки февраля уняться не успели,
На улицах снега, как прежде, холодны.
Но крики воробьёв и музыка капели
Уже преподают теорию весны.
И вот уж до поры отложены вязанья,
Насущные дела, беседы за столом...
Сидеть и ждать весну - такое наказанье!
К ней хочется бежать навстречу, напролом.
Спешить и забывать хандру и огорченья,
Увенчивать весной стремления и ум.
И хочется срывать с расчётов облаченья,
И пролагать пути до счастья наобум.
Предчувствием полны и снега одеяло,
И сад, и дом, и стол, и стулья, и кровать...
Когда мечта весны природу обуяла -
Не время унывать или недомогать.
А ветер говорит заждавшейся отчизне
О том, что власть весны уже не далека,
И молодость спешит заимствовать у жизни
По статусу творца, а не временщика.