В считанные дни офицерское общежитие на верхних этажах Чкаловского лётного училища (Советская, 1) опустело. Почти сразу к Анастасии Алябьевой, любившей и умевшей гадать на картах, зачастили соседки. Раскладывали пасьянс, наивным, но хоть немного утешающим путём пытались выяснить: где сейчас кормилец? Жив или нет? Когда вернётся? Гадалка Настенька старалась приободрить всех, и бубны с трефами сулили скорую победу, возвращение и непременное счастье.

Однако больше половины оренбургских лётчиков, направленных в составе 616 и 617 авиационных полков под Курск, погибли в первом же бою… Михаил Алябьев в Оренбург всё-таки вернулся. Но никогда уже не стал прежним весельчаком и балагуром…

Ловлю на себе его светлый, полный горького знания взгляд с чёрно-белого портрета. Он в сыновней квартире стоит на почётном месте – под стеклом, в «окладе» из собственных орденов и медалей…

Жмых - на десерт
- Сквер имени Ленина – городская достопримечательность. Со всех концов Оренбурга приезжают, чтобы здесь погулять. А я в нём провёл всё своё детство. Играли в войну – в ротонде устраивали «засаду». На цепях вокруг памятника качались, как на качелях, - вспоминает Юрий Алябьев.

Юрий Михайлович, обладатель почётной грамоты «За благоустройство города Оренбурга», полученной от мэра Геннадия Донковцева, принадлежит к числу советских тружеников, своими руками строивших современный Оренбург, и к поколению детей войны, на долю которого выпали все лишения сороковых, но которому не досталось ни льгот, ни славы.
…Молодые супруги Алябьевы в начале тридцатых приехали в Оренбург из Пономарёвки. Михаил поступил в Чкаловское военное авиационное училище (его командиром и преподавателем был полковник Сергей Мохов, чуть позже учивший летать и Гагарина), а Настя устроилась работать в столовую при том же ЧВАУ. Судьба подарила им сына Витю, а чуть позже – и Юру, которого отец почему-то любил больше и называл не иначе как «Юрочка-Снегурочка».

Жизнь в историческом центре довоенного Оренбурга, где Урал разливался до самого бульвара, а под окнами маршировали курсанты, была спокойной и размеренной, хотя и не особенно сытной. Даже офицерские семьи в ту пору не шиковали. По крайней мере, мальчишки не слышали о сахаре и не знали шоколада. Вместо конфет - сладкие цветы акации на набережной. А настоящим праздником были визиты дедушки из Пономарёвки. Он привозил душистый деревенский каравай с запечённым внутри, по казачьему обычаю, яйцом…
В военные годы «десертом» стал жмых, который малышня воровала в ближайшей конюшне. Сторож на это смотрел сквозь пальцы. Небольшой участок земли, выделенный семье в Авиагородке, Настя в отсутствие мужа засеяла подсолнухами и картофелем… Мёрзлая картошка и жареные семечки зимой 41-го, 42-го и 43-го были почти Лукулловым пиром.
И ломились почтовые ящики от писем, которые солдатам писали родные, обезумевшие от тоски в тылу. Письма валялись грудами на земле у Главпочтамта, их не успевали отправлять… А в ответ – долгие месяцы тишины.

«Змей, найди фрица!»
Но если ворованный жмых чкаловским мальцам сходил с рук, то другие забавы могли закончиться плачевно. Мальчишки, как им и полагалось, лазали и шастали везде, часто видя то, что видеть не положено. Ошивались вдоль колючей проволоки в Зауральной роще, где шли учения, залезали в бомбоубежища, совсем недавно вырытые у спуска к Уралу (помните «пещеры» под мостом на Беловке?). Забирались на крышу, где стоял настоящий боевой пулемёт.

Так, пару раз с крыши запустили змея, привязав к хвосту гранату: «Пусть она на фрица упадёт!» А ещё иногда бросали в костёр патроны. И с хохотом разбегались, когда те начинали трещать перед взрывом…

И вот за этой забавой Юру (все удрали, а он не успел) за ухо поймал один из офицеров.
- Кто папа? Лётчик на фронте? А мама в столовой работает? Что ж ты позоришь таких родителей! – И припугнул чекистами.
Отпустить-то, в конце концов, отпустил, но вот угроза была нешуточная – «воронок» во двор общежития сворачивал через день. В конце концов, «репрессировали» и семью Алябьевых.

- По какой статье, вспомнить уже сложно. Но ясно, по какой причине. Кому-то из вышестоящих чинов понадобилась наша квартира – по тогдашним меркам, шикарная. У нас на четвёртом этаже была даже церковь: отдельная комната с образами. Неофициально, но до поры никто не запрещал…
Так семью участника войны переселили с «элитного» четвёртого этажа Чкаловской лётки в подвал близлежащей армейской прачечной.

Пирожное Победы
Конечно, никакое это было не пирожное. Кусочком хлеба, посыпанным сахарным песком, угостила Юру соседка в честь Победы. О ней только что объявил торжествующим голосом по радио диктор Левитан.

- Мы с братом весь день прыгали на кровати и кричали: «Ура! Войне конец! Ура! Мы победили!»
А осенью 1946 года, после Берлина и Японии, вернулся отец. Он привёз с собой немецкий трофейный аккордеон, отрез шёлка на платье жене, хромовые сапоги, две медали: «За боевые заслуги» и «За освобождение Варшавы».

На фронте Михаил Егорович почти не летал. Был тяжело ранен в первом бою и после выхода из госпиталя попал в механики авиации. Под любым обстрелом и бомбёжкой оренбуржец работал хладнокровно и на совесть: заправлял самолёты, ремонтировал площадки, расчищал взлётные полосы. Курск, Могилёв, Сталинград, Гомель, Барановичи, Варшава…
А вот в Оренбурге достойную работу Алябьев-старший нашёл далеко не сразу по возвращении. После долгих мытарств устроился техническим приёмщиком на аэродром в Кушкулях. На работу и с работы нередко приходилось ходить пешком.

- От такой жизни отец исхудал, как скелет, - вспоминает Юрий Михайлович. – В старости не мог спокойно смотреть телевизор. Когда показывали лётчиков, плакал…
Жизнь фронтовика и труженика в мирное время оборвалась нелепо. В конце семидесятых он возвращался с дачи на мопеде и был сбит пьяным водителем трёхтонки.
Этому человеку не суждено было дожить до наших дней. Увидеть, как преображается город, пожать руку полковнику Рашиду Тагирову, воспитывающему новое поколение прославленной Оренбургской лётки… Но имя Михаила Алябьева золотыми буквами оттиснуто на гранитной тумбе у Вечного огня на проспекте Победы. Оно же – на устах его сына, когда в полночь 22 июня Юрий Михайлович уже по традиции ставит на подоконник зажжённую свечу…

Снимок из семейного архива Ю.М. Алябьева