Конкурс "Мой город любимый" в разные годы открыл немало одарённых литераторов, прозаиков, поэтов, журналистов, которые сегодня стали состоявшимися литераторами, выпустили первые свои сборники, опубликовали большие циклы стихотворений и рассказов в коллективных сборниках и журналах, приняты в Союз писателей России. Среди них - Татьяна Немкова, Алеся Фокина, Влада Абаимова, Дарья Тишакова, Михаил Кильдяшов, Иван Ерпылёв, Алексей Гнеушев, Анастасия Кольцова и другие.
Сегодня "Мастерская" представляет поэтическую подборку кувандычанина Владимира Курушкина. Приглашаем наших читателей принять участие в конкурсе. Итоги будут обнародованы в августе - в День города.

Владимир Курушкин

* * *
Так ещё солнце никогда не всходило,
Во весь мах опаляя собой горизонт,
Будто вылетела огненно-рыжая кобыла
С рассыпающимся золотыми лучами хвостом.

Синяя бездонная чаша
Переполнилась до краёв,
Расплескалась васильками, ромашками,
Зазвенела в переливах ручьёв.

В океански могучих деревьях
Запели символы светоносным теплом,
Откликаясь на ласку щедрым доверьем
Своих изумрудно шелестящих крон.

Заяц, шевеля ушами, застыл –
Какая лиса придёт тут на ум.
Свет со всех сторон ушатами на него лил
В миллионы киловатт-лун.

И только в мутном телевизионном раю
Плакались дикторы на палящий зной,
А нормальнее люди не скрывали радость свою,
Восхищаясь красотой земной.

* * *
Гляжу оторопело на берёзу,
Она уже наметилась цвести,
А только что был снег, кукожили морозы,
И уходили вдаль белёные пути.

Приходит день, когда не остановишь время,
Так рвётся с поводка, что и не удержать.
И ландыш, кем он был, лопушное растенье,
Как бриллиант, вдруг стал средь зелени сверкать.

Мне хочется понять мгновенность наступленья
И переходов тех из мая да в июнь,
Крапива вся стоит в серёжках обновленья,
Похожая на всех невестящихся Дунь.

Рассаду притулив на руль велосипеда,
Помчусь на огород весёлым утром я,
Ликуя, что зима закончилась победой
Берёзок, трав, цветов и звонкого ручья.

* * *
Розовощёкая орава –
Мы мчимся к речке слева, справа.
Босые ноги лупят штиль –
Шестидесятых этот стиль.
Тогда обувки не хватало
И в пудру мы мололи пыль.

Разин
П. Гудину
Стенькой Разиным по Волге-то плыть
Да на яхте выхваляясь, герой.
Не на площади казнённому быть
Пред собравшейся глумливой Москвой.

Поглядел ли он, да вот же народ –
Толстомордые купцы впереди,
Чернь с поднятыми клоками бород –
Неужели не помогут уйти.

Неужели для того лишь пришли -
Поглазеть на твою смерть, атаман?
Ты на верном был пути, отцвели
Твои струги, да по волжским волнам.

Эти могут только ныть в кабаках,
Не для них был твой великий почин,
Пусть смердят они в своих батогах,
Ты был прав и ты своё получил.

Они будут ещё петь-горевать
Да искать захороненный твой клад.
Как никто сумел ты повоевать
За их счастье, ты навеки им брат.

А молчат они, но гуд в их душе
Красной площади, красней твоя смерть,
И во дни своих великих торжеств
Про челны твои ох как будут петь.

То не яхты ж ведь, любуясь собой,
Выводила Русь на вящий простор,
То на волю рвался духа напор,
Где за други своя пасть мог любой.

То не выход был, но всё же вперёд
Потащила эта удаль страну,
Потому-то и народ всё поёт,
Как за борт швырнул ты в Волгу княжну.

* * *
Отпускай на волю душу,
Не держи её в узде,
Голоса людей послушать,
Стать кругами на воде,
Покачаться на травинке,
С воробьями пошалить.
И вернувшись, без заминки
Всё, что видела, излить.

* * *
В обстановке полной секретности замер лес.
Каждое дерево - тайный агент небес.
Он приглашает, хитрый, а только войдёшь –
Кикимора заморочит, леший начнёт бубнёж.

Какие к чёрту станут нужны грибы,
Когда уже ноги гудят от ходьбы, как столбы,
И даже при виде зайца берёт столбняк,
Зачем они, как часовые, сидят на пнях.

А тут ещё надковёрный пружинит мох,
И слышно, как вылетает за вздохом вздох,
И если удастся вырваться из грубых лап –
Ты ещё тот горожанин, тот ещё хват.

Глянешь в лукошко - в нём одинокий сморчок
Шепчет как будто: «Повезло тебе, дурачок».

* * *
В заброшенной деревне,
где мужик со сломанным носом
сидит на лошадке, как ковбой,
я вылез из машины
и задохнулся свежим воздухом,
берёзово-липовым, дубовым,
и мужик спросил, наклонившись к гриве:
- Что с тобой?

* * *
В тимофеевке и клевере
я лежу и грею плоть,
для того их и посеяли
Божья Матерь и Господь.
Я держу в руках травиночку,
и гляжу, как в забытьи:
Солнце облако-косыночку
тенью гонит по груди.
И звенящего комарика
не хочу я отогнать,
ну и что ж, что он кусается,
можно и его понять.
Всё кругом взаимосвязано,
всё сплошной круговорот.
И коза стоит, привязана,
чтоб не лезла в огород.
Здесь в помине нет любимчиков,
Все равны, как на подбор,
Всем по солнечному блинчику
и по ветру с дальних гор.

Кто?
Сплю, и сквозь сон – дождливое ненастье,
дремота звёзд и талая вода,
которая, как слёзы, окна застит,
стекая вниз по стёклам в никуда.

«Я постучусь. Я позвоню, я буду!» –
сказала ты, и вот четыре дня
звонишь ты дома в гулкую посуду,
но слуха нет, наверно, у меня,
а я вот сплю. Какое наслажденье, -
дождь за окном стучится: «Заходи!
Окно открыто!»
Я? Я без движенья
ловлю виденья у себя в груди:
что никого на свете не обижу,
что никому плохого не скажу,
и возле дома, к окнам своим ближе,
дубок весною этой посажу.

А уж весна пришла, и одуванчик
один, один, ещё один, и сто,
везде по сто, мне говорит:
- Обманщик,
кто ж спит весной, поверит в это кто?

Гул
Задира-ветер в тополях уснул,
и жизни шум ушёл в медвяный сумрак.
И поезд, мчавшийся в далёкий Барнаул,
прогрохотал невидимой полундрой.
И на горе присвистнул мрачный рак:
Ищи-свищи, кто умный, кто дурак,
И девушка, как тихая луна,
взглянула из далёкого окна.
И прошептала: «Всем спокойной ночи!»
И мы уснули, позакрыли очи.
И поезд, что катился в Барнаул,
Как Млечный путь, влёк за собою гул.

Мы
Мы великий народ или нет?
Сердце знает один лишь ответ.
Но вокруг надрываются тьмы,
Что у нас ни ума, ни страны,
и глумливо вопят за бугром,
что гори мы все синим огнём.
Я в себе лишь опору ищу,
я врагам никогда не прощу
этой жажды: Россию стереть.
И предателям Родины – смерть –
Не прощение и не тюрьма,
Как при Сталине – кара одна.
Пусть восплачут осины по ним,
раз им горек Отечества дым.