Геннадий Красников
Вообще-то о поэте Александре Цирлинсоне писать легко и даже весело, потому что сам он человек лёгкий, незлобивый, отзывчивый, ироничный, с хорошим чувством юмора и как настоящий поэт – с изрядной долей детской наивности, той, которую Пушкин называл простодушием... К тому же его легко цитировать: открывай книгу стихов на любой странице – и не ошибёшься, обязательно встретишь лаконичную строку, интересную мысль, неожиданный поэтический ход, запоминающуюся картинку, интонацию, деталь...
С другой стороны, трудно избежать элегической ноты, поскольку с Александром Матвеевичем Цирлинсоном - поэтом, членом Союза писателей России, наставником нескольких поколений новотроицкой литературной молодёжи меня связывают более четырёх десятилетий дружбы. А ведь помнится, ещё буквально вчера мы, тогдашние юные поэты, с волнением слушали и запоминали стихи такого молодого, но казавшегося нам очень взрослым, тридцатитрёхлетнего Александра Цирлинсона:
Вот тридцать три свечи
Торжественно горят.
А я?
Я - на печи.
Я даже
не распят.
И тут поневоле приходится задумываться о том, как неумолимо быстро летит время...
Так совпало, что в этом году сразу несколько близких мне коллег-писателей отпраздновали юбилеи. В сентябрьской Москве отмечали 75-летие со дня рождения прекрасного русского поэта Владимира Кострова. Несколькими неделями позже - юбилей известной поэтессы Ларисы Васильевой, также подошедшей к 75-летнему рубежу. К итоговым книгам избранных стихотворений обоих столичных поэтов мне довелось написать предисловия, где были высказаны и глубокое уважение к творчеству этих авторов, и мысли о судьбах русской литературы и поэзии…
И вот в декабре, на исходе 2010 года, у меня на родине, на Южном Урале, в моём родном Новотроицке, моему старшему товарищу и другу Александру Цирлинсону исполняется 75... Что ни говори, как ни бодрись, а цифра нешуточная... Правда, по моей теории, придуманной для унывающих, любой наступивший день рождения лучше последующих, и потому 75 лет лучше 76-ти, а 75-летний юбилей лучше 80-летнего, как и 80-летний лучше 85-летнего... К тому же, если обратиться к историческим аналогиям, то, к примеру, друг Пушкина Пётр Андреевич Вяземский, проживший 86 лет, в эти годы ещё был полон остроумия, работоспособности, писал стихи, эпиграммы, критические статьи, мемуары, пополнял свои знаменитые записные книжки...
Читая новую книгу Цирлинсона «По вечному кругу...» и находя в ней стихи, на которых ещё буквально не просохли свежие чернила, - можно не сомневаться, что творческой энергии моему другу не занимать и что он с полным основанием мог бы подписывать свои книги как когда-то подписывал вечно ноющим и хнычущим молодым поэтам-нытикам Михаил Светлов: «Привет старикам – от молодёжи!».
Вспоминая далёкое прошлое, нашу молодость, наши горячие литературные споры, наши надежды, наших дум «высокое стремленье» при весьма тактичном и дружеском участии безусловного для нас тогдашнего авторитета в поэзии Александра Цирлинсона, поражаешься, как мгновенно, без всякой зубрёжки ложились на память и на сердце его афористичные строки, особенно философские и лирические миниатюры, которые и сейчас, спустя десятилетия, нередко всплывают к слову или к месту. Сколько лет я помню:
Меня учили добротой и злом,
И каждый скульптор был и был причастен
К тому, что обозначился излом
От многих болей и от многий счастий...
Или:
А между тем за часом час
Берут нас в плен и дождь, и слякоть.
И хочется хотя бы раз
Взглянуть на солнце -
И заплакать.
И ещё:
Человек стоит у дома,
А вокруг - зима.
Человеку всё знакомо -
Ветер, снег и тьма.

Ветер то сильней, то тише.
Снег летит дугой.
Человек, наверно, вышел
Подышать пургой.
Запоминалась свежая, характерная в своей сжатой приглушённости смысловая интонация его стихов:
Ещё не время.
Ещё - рано.
Но где-то слышалось: Пора!
На солнце - огненную рану -
Сползала тёмная гора.
...На зябких крылышках стрекозы
Несли над лугом наш испуг…
В ту пору о житейских грозах
Нам думать было недосуг.
(«Воспоминание о грозе»)
Или другое, из любимой осенней темы:
Когда в пустующих аллеях
Тоскливый день идёт в закат,
Какое грустное веселье
Смотреть на тихий листопад.
Или такие философские строки:
Какой же всесильный Всевышний
Рискнул этот мир сотворить,
Когда даже маленькой жизни
Хватило, чтоб вечность прожить!
Нельзя не запомнить строки из его любовной лирики, созданной уже в двадцать первом веке:
Тону, тону в твоих глазах,
Как в роскоши богач...
И ещё из новых стихов на ту же тему:
Но неудержимо по вечному кругу
Две хрупких души устремились друг к другу.
Ты - лучик надежды в пронзительной мгле.
Ты - вечность, пока я живу на земле.
Радует и по-своему восхищает эта неиссякающая энергия молодости, мастерская отделка лучших стихов последних лет, чему немало способствовала и завидная творческая авантюра Александра Цирлинсона, когда он несколько лет назад бросился в переводческое дело и сразу замахнулся не на кого-нибудь, а на самого, как говорил известный герой Евстигнеева, «на Вильяма нашего Шекспира». И не просто замахнулся, а, не убоявшись переводческого авторитета самого Маршака, достаточно любопытно (это при незнании-то английского языка!) перевёл все шекспировские сонеты и выпустил их отдельной книгой, что при любой оценке качества самих переводов всё равно заслуживает глубокого уважения к его основательному труду!.. Этот опыт переводческой работы, требующей особой версификаторской изобретательности, несомненно, стал серьёзной поэтической школой для Александра Цирлинсона, в которой он в свою далеко не юношескую пору не счёл зазорным для себя пройти все ступени – от первого до выпускного, так сказать, класса.
Надо заметить, что в наших многолетних литературных беседах мы всегда с подозрением относились к так называемым «стихам о стихах». Но при этом Цирлинсон неизменно думал о литературе, о смысле творчества и роли художника в жизни, и в разные периоды упорно писал именно стихи о стихах, стараясь уяснить для себя, в чём тайна поэзии, таланта, в чём секрет мастерства. И находил не банальные ответы, в которых и рождалось его творческое кредо:
Я не умею громко говорить.
И голос мой со временем всё глуше.
Не растревожу резким словом души.
За это и прошу меня простить.
И вот теперь, после знакомства с новой итоговой книгой Александра Цирлинсона, на пороге его 75-летнего юбилея, можно с уверенностью сказать, что поэту удалось если не найти, то очень близко подойти к искомой всю жизнь тайне, которая на самом деле проста, отчего и кажется непостижимой:
Но мысль - не плод высоких дум -
Не достигает нужной цели.
И лишь тогда она права,
Тогда оправдывает средства,
Когда высокие слова
Идут не от ума - от сердца.


Александр Цирлинсон, член Союза писателей России, родился 22 декабря 1935 года в Запорожье. С 1960 года живёт в Новотроицке.
Первые стихи опубликовал в 1965 году в газетах г. Новотроицка, с 1973 года регулярно печатался в столичных изданиях.
Цирлинсон - автор книг «Вечная смута» (С.-Петербург, 1995 год), «Високосный год» (Калуга, 2000 год), «Пока любовь во мне живёт» (Новотроицк, 2003 год) и других.
С 1966 по 1985 годы возглавлял городскую литгруппу.

* * *
Ау! — я крикнул, - молодость, ау!
Но мне в ответ никто не отозвался.
Лес вдалеке задумчиво качался.
Зверёк незримый шевельнул траву.

Ау!.. — я повторил. Мой слабый звук
Достиг небес. И в небе растворился.
И гром, дремавший в тучке, пробудился
И заворчал. И смолкло всё вокруг.

— О чём шумишь? — И на мою ладонь
Упала капля. И земля вздохнула.
И бабочка вдруг из-под ног вспорхнула.
И промелькнул над лесом красный конь.

— Так ты о чём? Всё о своей судьбе?
Забудь слова. Умой лицо от зноя.
А небеса, прошу, оставь в покое.
— А молодость?
— Её ищи в себе.

И гром ещё о чём-то громыхнул.
И лес пронзали всадники лихие.
— Спасибо, гром!
И я рукой махнул
Туда, где плыли облака тугие.
1978 г.

Звёзды
Сегодня я думал о звёздах,
Горящих в немыслимой мгле,
Которые, рано ли, поздно,
Свой свет протянули земле.

Сегодня я думал о счастье
Родиться, и жить, и гореть.
И пусть не всегда, пусть не часто,
Но в звёздное небо смотреть.

Какой же всесильный Всевышний
Рискнул этот мир сотворить,
Когда даже маленькой жизни
Хватило, чтоб вечность прожить!
1978 г.

Осеннее
После жаркого лета
Стужи осень полна.
Может, эта примета
И не очень верна.

Только я замечаю,
Вот какой уже год —
Радость вслед за печалью
Постоянно идёт.

Так живут где-то рядом
И беда, и успех.
Убедительность града
И подсолнуха смех.

Вот и нам нет покоя
Ни от звезд, ни от туч.
То дождя ждём от зноя,
То ждём солнечный луч.

Будто кто-то нас водит
В дни любви, в дни невзгод.
Не грусти, все проходит.
Осень тоже пройдёт.
1972 г.

* * *
Я не умею громко говорить.
И голос мой со временем всё глуше.
Не растревожу резким словом души.
За это и прошу меня простить.

Прошу простить…
Но я — душой горю.
И потому я вам сказать обязан:
Я не молчу — я тихо говорю.
Не слышите.
Привыкли к громким фразам.
1977 г.

Огонь
На окнах трамвая
Промёрзлая белая мгла.
В полночном трамвае
Холодные, редкие лица.
Минутой назад
Ты здесь с солнцем
Сравниться могла.
И вот ты ушла,
Но во мне
Продолжаешь светиться.
Трамвай прозвенел —
Ты растаяла в снежной ночи.
Ты где-то идёшь,
Озаряя случайных прохожих.
Трамвай, ты, пожалуйста,
Тише по рельсам стучи.
Огни не спугни.
Их так мало,
На эти похожих.
В промёрзлом трамвае
Смотрю я в пустое окно.
В душе моей тёмной
Мерцает и гаснет сиянье.
Минутой назад это было,
А может, давно?
Квартал между нами
Иль бездны вселенской зиянье?
По белому снегу
Пройду я в мерцаньях огня,
В приветливый дом,
Где забуду случайную встречу.
Ты что так сияешь? —
Подруга обнимет меня.
И я обниму её
И ничего не отвечу.
1981 г.

* * *
Тёмной ночью
белой вьюгой
Занавесилась дорога.
Провожаем мы друг друга
От порога до порога.

Нам никак нельзя проститься:
Вьюга плачет и хохочет,
И кружится, и кружится,
Поджидая одиночек.
1978 г.