Геннадий Хомутов
Не будем называть автора этих стихов, геолога по профессии, «братом солнца и ветра», как пелось о них в шестидесятых годах прошлого века, но не лишне будет сказать, что именно эта романтическая песня заманила отслужившего три года в рядах Советской Армии Дмитрия Коноплина в Воронежский государственный университет на геологический факультет. Поступить туда ничего не стоило золотомедалисту – двери любого института были для него открыты. После учёбы Дмитрий Коноплин проработал геологом около 40 лет в Забайкалье, в Восточной Сибири, на Кубе, и на просторах Южного Урала – в Челябинской и Оренбургской областях, и в Башкирии. Вырастил детей: и сын и дочь – кандидаты наук. Сын работает в Екатеринбурге в Уральском филиале Академии наук, а дочь - в Башкортостане.
Д.А. Коноплин со школьной скамьи занимается стихотворчеством. Он никогда никуда не посылал своих стихов, хотя написал их многие тысячи. Его не волновало признание своего творчества, оценка – заниженная ли, завышенная. Для себя он не раз повторял строки Твардовского: «Какой хочу, такой и знаменитый». Воронежская земля – страна поэтов! И здесь воронежцу Д. Коноплину оповещать о своём поэтическом «присутствии» на земле поэтов И. Бунина, А. Кольцова, И. Никитина, В. Гордейчева, А. Жигулина, Е. Исаева, А. Прасолова, П. Милехина и других было боязно.
О его тайном увлечении знали немногие однокашники, ныне профессора московских вузов, они-то на свои средства и издали сборник стихотворений Дмитрия Коноплина «Ход времени». Это пока единственная серьёзная публикация поэтических трудов геолога, да подборка в одном из выпусков «Мастерской» в «Вечернем Оренбурге», да подготовленная крупная публикация сонетов в журнале «Подъём».
Сегодня печатаем стихотворения Дмитрия Коноплина – певца просторов и природы Южного Урала.

* * *
Вечером каждый занят своим
делом, как, и впрочем, и днём:
этот слагает псалом или гимн,
этот – как рыба нем.
Я не инспектор финансовых дел,
не мне доходы считать,
где там рога изобилья и где
гольная нищета.
Дело моё – писать. Пишу,
ну а в струю иль вне –
есть настроенье шутить, я – шут,
смешон ли – судить не мне.
Ну а в миноре – обочь листа
скользит перо по столу.
Вилы в воде, вода чиста
и небо с овчинку, от силы – с тулуп.
Ну а поступит – пусть не мажор,
а так – прохладный свежак,
скину пиджак,
и к столу, как в прорубь моржом.
Ну а потеха или дела –
дневные итоги верша,
да не устанет моя длань,
и не оскудеет душа.

Сентябрь
1
Меняется раскраска по часам,
а не по дням, и с каждым часом ярче.
Маляр, открывший с тюбиками ларчик,
затылок свой в раздумье не чесал:
вот лист осины – он быть должен ал
или пунцов, березы лист – оранжев,
и бурым от сухой травы овражек,
лазурь и синь оставим небесам,
от Девы устремившимся к Весам,
уж разве что – вуали для – подбелим.
Игру фантазий подпитавши хмелем,
пройдёмся охрой по сухой стерне.

И на любом боку, и на спине
мы сладко спим, покуда сами стелем.

2
Ещё сентябрь, и время до морозов,
хоть и не бабье лето, всё же есть,
и в желтизну пока что лишь берёза
пошла, и под ногами листьев жесть
неощутима. Но уже не в шесть
светает и, тем паче, не в четыре.
Страда – дожди не к месту зачастили,
хмарь, над печной трубою дым – как шест
(на редкость тишь), и так тепла с печами
морока, и о лете нет печали,
а есть – так не тяжельше паутин.
И пусть – любой поре своя морока,
морозы настрекочет нам сорока,
и, значит, путь к зиме неотвратим.

3
Осине и ольхе присущ кармин
и киноварь. Берёзе ближе охра.
Пора опят, пора топить камин,
бумажной полосою клеить окна.
С коньком охлупень сиротливо мокнут,
объявятся синицы – их корми,
не так-то и накладно уж, но модно
быть сострадательным к душе голодной,
что облачилась в перистую плоть.
Зато уж нет нужды бурьян полоть,
что прослыло забавой всенародной –
потехе в пару – собирать жука…

бери перо иль кисть, пиши полотна
иль эпос – жизнь, как осень, коротка.

* * *
Октябрь
Унылая пора – точней никак
не скажешь, и небес, и тверди колер
невзрачно мягок, струи сквозняка,
принизывая все колки под корень,
пока ещё листву метут, но вскоре,
пожалуй что, добавят и снежка,
укрыв кусты, и пни, и осокори,
и сосны, и осины, и ольху,
и всё, что в травах, в хвое и во мху,
покроют дёрн, валежину и комель,
всё то, чему быть надлежит в покое
под шубою на снеговом меху.

И ждут станка некованые кони,
покудова Левша куёт блоху.

5
В ожидании перемен
Июль.
Льют и льют дожди грибные,
словно в тропиках теплынь.
Только и вчера, и ныне
никаких грибов в помине,
но уж лебеды, полыни –
море именем Полынь.

Судя здраво – в том удача:
лебеда – не конопля.
деловитые судачат:
с этих трав не взять рубля.
Поделом им, гнусным клячам
с тягой алчною к рублю.

Мне не заходиться в плаче,
ибо я не строю дачи,
деньги я бездумно трачу
от получки вниз к нулю.

* * *
Окрестности заполонила слякоть –
весна от половины февраля,
температура около нуля
и влажен воздух, и как будто сладок.
Снег, словно грим, поверх морщин и складок
земных, и только былки ковыля
дремучею щетиною блондина, -
картина слабонервного не для.
К тому же и синоптики сулят,
что будет лето не теплее марта,
из фруктов разве ж вырастет салат
и, если будет чуть теплее, мята.

А всё равно дела пойдут на лад
содействием хребта, кнута и мата.

* * *
…Урал, к которому я не прикован
и не привязан, но неотторжим.
Я чувствую себя многовековым,
но не таким, как рухнувший режим, -
как встарь пленяюсь небом васильковым,
тем паче – васильками вдоль межи
и даже средь замусоренной ржи,
что сеял земледелец бестолковый.
И ветер ледяной, что вдоль долин
стекает, нагнетаемый Стрибогом,
он тоже от меня неотделим
и, как знакомец, говорит о многом,
и в небе журавлей летящих клин
к своим среди Атласских гор чертогам.

Май на Южном Урале
Когда вторую половину мая
собою знаменует ураган
с метелью, ветки с листьями ломая,
то означает: старая карга –
зима – ещё не все свои снега,
что в мае означают только злобу,
и не сказать – бессильную – зри в оба! –
обрушила, а уж была долга!
Мы стерпим, не пускаться же в бега
к востоку, там своя беда – тайга
пылает, что не сладостнее вьюги.

На смену стуже явится жара –
противным полюсом в едином круге.
Нет смысла от добра искать добра.

* * *
По октябрю немыслимая тишь
в берёзовой прозрачности стояла;
ни трепета листвы, ни веток, лишь
шуршанье – то ли ёжик, то ли мышь,
то ль ласка – под листвой не углядишь,
под рыжим шелестящим одеялом,
укрывшим пни, кочкарники, траву
зеленую и, стало быть, вне тленья.
Всё это наблюдалось наяву,
и мистикой лишь то я назову,
что я, снедаем праздностью и ленью,
не тяготил беспечную главу,
сполна отдавшись чудному мгновенью,
как чёлн, что в шторм остался на плаву.

Кони
Ходят кони горами, долами,
ходят кони заснеженной пашнею,
ходят кони зимою долгою,
да не дикие кони – домашние.

Что там есть – ковыли да будылья
устоявшего чертополоха.
Ждать им радости ли, беды ли,
хорошо им там или плохо?

День ко дню снег плотнее в насте,
день ко дню снежный наст всё толще.
Хорошо уж хоть, что ненастье
не в добавку диете тощей.

Ходят кони горами степью ли –
снег в горах, и в степи снега.
Но растают снега, потеплеет,
как зима ни была б долга.

…Прижимает морозец утрешний.
За околицею села
ходят кони пока что без упряжи,
без узды, без стремян, без седла.

Перелёт
Вся зима у нулевой отметки,
снег сошёл наполовину к марту,
как паломники, что двинулись от Мекки
после хаджа на Медину и на Хартум,
перелётные, что взяли курс на север
от Атласских гор, от пальм, от померанцев,
на Лазурном берегу и не присели
ради отдыха, не то чтоб побираться.

Им, привыкшим к скоростям не ниже «форда»,
а иным, пожалуй, и быстрей «феррари»,
благодатный холод скандинавских фьордов
иль рифейских галечников на Урале.
Непривычные к диетам и лекарствам,
отдохнут уж скоро по родимым хатам –
то ль на Диксоне в студёном море Карском,
то ль в урманах на Оби за Салехардом.

Так летят они, влекомые к борею,
охлаждаемые встречным аквилоном,
что покинули Марокко и Корею,
к берегам, не столь туристами хвалёным.
Вот уж к югу Крым, и Сахалин оставлен,
уж и край обетованный будет скоро.
Под крылом проплыли Магадан и Таллин,
и не за горами и Вайгач, и Кола.

* * *
И всё-таки есть некая печаль,
когда уходит лето на Урале
как будто у тебя вчера украли
шкатулку, дверь открывши без ключа,
и ты подумываешь: не пора ли
соорудить тайник хотя бы в зале.
Ноябрь, морозам предстоит крепчать,
река Урал уже в ледовом сале,
что может лишь одно обозначать -
предзимья достоверная печать.
Туман и иней - лёгкие вуали
на небеса, на купы, на траву.
Как зачарован, глаз не оторву
от мест, где, может быть, и вы бывали.

* * *
Памяти геолога Виктора Корабликова
…Весел и смел
шёл рыцарь и пел
в поисках Эльдорадо.
Эдгар По
Он шёл и тихо напевал,
имея некий план:
покуда сил запас немал
и, стало быть, в руках штурвал,
преодолею перевал,
а там уж сделаю привал –
там множество полян.

Там даль без края, неба синь,
пусть склон там каменист,
зато тропа промеж лесин
замшелых кедров и осин
минует зыбь лихих трясин
и поведёт лишь вниз.

А уж с вершин сойдя, внизу –
дорог, что тех морщин
на лбу у старика. Свой зуд
ты удовлетворишь лишь тут,
и не считай за тяжкий труд:
взялся за гуж – ищи!

Итак, испив воды глоток,
бери свой заступ и лоток –
да будет – день не лих,
да будет щедр воды поток,
глядишь, промыв лотков пяток,
трудов рачительных итог
покажет тяжкий шлих.

…Он сам собой повелевал
на узкой той тропе:
одолевая перевал,
шёл и негромко пел.
Ни указателей, ни вех,
роса в траве – как перл.
А он всё шёл. Всё вверх и вверх.
Шёл и негромко пел.