Я знаю, все мы знаем, что в Христе воплощены две природы – Божия и человеческая. В знак этого согнуты безымянный палец и мизинец во время крестного знамения. Читая Евангелие, я многократно вижу подтверждение Божественной природы Христа, а именно: многочисленные чудеса, совершённые Им.
А от человеческой природы - Его облик. И так с одной Евангельской страницы на другую идёт Бог в человеческом облике. Это положение вещей достаточно легко принять: наш разум не может вместить всего Божия величия, могущества и бесконечности, но в то же время требует конкретики. Поэтому надо четко обрисовать Бога в доступной человеческому уму форме.
И то, что передо мной Бог, – не вызывает ни малейших сомнений, основное доказательство – чудеса, чудеса. Как бы ни удивительны были деяния Христа, я принимаю их безоговорочно, сразу же, всем сердцем: ведь Он же Бог, Который Всемогущ, Всеведущ, Всеблаг. Ему нетрудно заменить воду на вино, накормить тысячи людей 5-ю рыбами и воскресить Лазаря, тёщу, ребёнка, вылечить слепого, прокажённого, бесноватого. Так и должно быть, Бог не может вести себя иначе, кроме как постоянно демонстрировать свою Божественную силу и мощь.
Это безусловное приятие Бога в Христе лично для меня заканчивается в Гефсиманском саду. Это парадоксальное моление о том, чтобы чаша сия прошла мимо идёт вразрез со всем тем, что было уже сделано Христом. Господь, ведь Ты же Бог, Ты же Всемогущ, почему Ты сидишь здесь, у этого камня и молишь со слезами так…так… как я молю тебя? Ну так я человек, тварь, а Ты же Творец!!! Этим своим молением Ты как-то падаешь с моего пьедестала божественной неприкосновенности и всемогущества. Я волнуюсь на Тайной Вечери, негодую на Иуду, сострадаю Твоим Крестным мукам и ликую на Пасху, но как быть с Гефсиманским садом - не понимаю.
Не понимаю до тех пор, пока на проповеди не услышала: нет ничего такого, чего бы не претерпел Господь, мы не можем сказать Ему: «Вот как сильно я страдаю, а Ты, Господь, разве страдал больше?!» И в полной мере я понимаю, что человеческая природа, помимо внешнего вида, максимально проявилась именно в Гефсимании. Разве не мы так же слёзно умоляем пронести мимо нас тяжёлый крест и горькую чашу? Мы бываем подавлены и обессилены, «смертельно скорбим», ожидая трудное испытание, – болезнь, смерть. И в этом очень тяжёлом, очень человеческом состоянии Христос становится близок нам как никогда! Обоюдно близок: с одной стороны, он переживает то состояние, через которое когда-нибудь пройдём все мы, – ожидание смерти, а с другой - чувства к молящемуся о чаше Христу совсем иные, чем к Богу, сидящему в славе. Это тоже самые простые, естественные, человеческие чувства – хочется подойти к нему, пожалеть, погладить по плечу, сказать: «Я бы хотела разделить Твою боль…», хотя бы попытаться разбудить апостолов – Ему так плохо, а они спят!
За это моление, за эти человеческие муки возникает неожиданное чувство благодарности. Ты, Господи, тоже прошёл всё это, ты знаешь, каково это, значит, уже не так страшно, значит, Ты стоишь где-то рядом и в нужный момент тоже подойдёшь и погладишь по плечу, главное – не отдёрнуть плеча…
Когда у нас горе, когда нам плохо, за утешением и поддержкой часто мы обращаемся к тем, кто пережил похожее состояние. И потому так утешает обращение ко Христу в случае смерти близкого – Христос тоже умирал как человек. Не в теракте… Но также незаслуженно, раньше времени (по земным меркам), в цвете лет…
Господи, помоги нам пережить и жить дальше! Господи, как же мы все ждём Твоей руки на своём плече!
Юлия Баграмова