В издательстве «Золотая аллея», г. Калуга, вышел в свет сборник публицистической прозы давнего автора «Вечернего Оренбурга» Ивана Горюнова «В доме пахло хлебом…». Житель с. Нижнесакмарского известен нашим читателям по публикациям «Прости, отец», «А смерти я, сынок, не боялся…» и другим. Поздравляем и желаем дальнейших творческих успехов! Предлагаем миниатюру из новой книги.

Александр Старых
Исповедальность – это слово вспоминаешь, когда читаешь публицистическую прозу сельского жителя российской глубинки Ивана Горюнова. Нет, это не исповедь в привычном смысле, а, скорее, стремление нашего современника выговориться до самого донышка души, доверить Слову всю свою боль, обиды и переживания, которых у русского человека за последние два десятилетия накопилось ох как много. Это мучительное желание в публицистике Ивана Горюнова особенно заметно. Каждое его эссе — это крик в пространство разрушенной державы в надежде услышать отклик себе подобного, живого ещё соплеменника, уцелевшего во вселенском кораблекрушении, после которого не досчитались мы не только своей прежней страны, но и многих наших святых ценностей, веками являвшихся духовной скрепой нации. За бортом сегодняшнего смутного и прагматичного времени оказались и священная память о войне и солдатах, победивших в ней, но побеждённых сегодняшним отречением и равнодушием, и идеалы, в которые нас десятилетиями заставляли безоговорочно верить и поклоняться им, и даже обычные добрые человеческие отношения, враз отменённые кодексом поведения нового мира, где кто сильнее, тот и прав, а честность и доброта – удел бедного и слабого.
Читая Горюнова, вспоминаешь солженицынский призыв к правителям новой России «сохранять народ». Этот здоровый инстинкт самосохранения, стремление отстоять святое и уберечь сердцевинное от всеобщего тлена, охватившего нашу жизнь, видны во всём, о чём кричит городу и миру тот самый народ голосом своего сына, нашего сельского современника. В крике этом — и растерянность, и боль, и страдание, и отчаяние российской провинции, где находятся самые корни отечества, и потому острее и больнее переживается попытка вырвать древо нации из его исторической почвы. Потому что если повредить корни, дерево уже не спасти.
«Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим… Прошедшее для нас не существует, — с отчаянием говорил Пушкин об охлаждении общества к изучению истории. – Жалкий народ». В наше время историю не только предали, но и надругались над ней, лишив нас права на национальную гордость великороссов, обесценив наши победы и достижения, внушив великому народу комплекс неполноценности и вины за всё, в чём он никогда не был виноват. Но ведь здоровому организму не страшны вредоносные бациллы. Видать, не всё было правильно, и есть на самом деле эта самая вина… Но не перед чужими, а только перед собой и своими святынями.
Голос публициста Горюнова неровный и нервный, как линия осциллографа. Но эта пульсация и есть жизнь. Проза его художественно не выверена, часто лишена жанровой определённости и композиционной стройности. При желании в ней легко найти всякого рода огрехи. И лишь в одном нельзя упрекнуть автора: в безжалостно честном стремлении докопаться до правды, до причины, до сути происходящего. Исповедуясь перед читателем, предками своими, родителями, самим собой и своей совестью, он ещё и ещё раз бережно перебирает руками ту нить, ту природную пуповину, которая пока ещё связывает русского человека со своими корнями и без которой он никто в этом мире – пустоцвет, перекати-поле, – крепка, надёжна ли… В рачительности этой, обеспокоенности, отчаянном нежелании поступиться даже малейшей толикой того, что генетически записано в каждом из нас, — главный пафос произведений Ивана Горюнова.
Они похожи на перекличку с соплеменниками на духовном Куликовом поле, когда собираются на последний, может быть, но неизбежный бой, одеваются во всё чистое, в чистоту приводят мысли и душу: всё ли взял, чтобы предстать перед Богом, если не повезёт в бою, как подобает русскому человеку — не забыл ли чистоту детства, не предал ли предков своих, родителей, не молился ли чужим иконам…
Горюнов не судья времени, он его свидетель, в нём неистребимо живёт мальчик из его детства, и само детство как самая чистая мера вещей. В памяти о нём скрыт тот камертон, по которому автор настраивает свою жизнь и чувствования. Он идёт на его звук спасительным путём, захлёбываясь порой в водовороте мутного времени, но всегда, подобно герою рассказа «На стремнине», нащупывая твёрдую основу под ногами и вновь выныривая из небытия навстречу солнцу и жизни.