Алексей Воронин
В прошлом номере «Вечерний Оренбург» начал разговор о произведениях, представленных на региональный литературный конкурс имени Петра Рычкова. Премии престижны и внушительны (главная – 100 тысяч рублей, именные – по 50 тысяч), но широкому кругу читателей большинство произведений-конкурсантов просто не знакомы. Поэтому «Вечерний Оренбург» планирует до 1 октября (дата оглашения итогов конкурса) дать на своих страницах обзор произведений, выдвинутых на соискание премии.
«Это первая книжка моих стихов, куда вошли произведения разных лет моей жизни. Читайте, думаю вам понравится», - гласит авторская аннотация к сборнику оренбургского поэта Виталия Молчанова. Сборник, составленный из полсотни стихотворений, вышел в 2008 году в издательстве «Усадьба».
Волей-неволей обращаешь внимание на это уверенное «думаю» - от недостатка скромности поэт Виталий Митрофанович точно не умрёт (как, впрочем, и от избытка грамотности - авторская стилистика сохранена). Даже заглавие к поэтической книжке выбрано что ни на есть эгоцентричное: «Я не умею на бумаге врать…». Оно не только подчёркивает вселенскую значимость авторского «Я», но и убеждает принять на веру всё напечатанное под обложкой.
Впрочем, кто из стихотворцев не любит себя, кто не холит, не лелеет, не «раскручивает» собственные нетленки? Разве что истинные поэты, но сегодня речь не о них, скромниках.
И то сказать - в отличие, скажем, от предыдущего председателя Оренбургского регионального отделения Союза российских писателей Сергея Хомутова, нынешнему руководителю плеяды «демократичных» литераторов – Молчанову в большей степени есть, чем гордиться. Его стихотворения на порядок занятнее, живее и, что называется, конкретнее. Вялым, никому не интересным хомутовским разглагольствованиям о том, как тяжело писать стихи и как нелегко выжить Поэту среди смердов, Виталий Молчанов предпочитает затейливые версификации («Клоун», «Чёрный альпинист», «Ночной Херувим»); он играет с классическими сюжетами, часто обращается к мировой мифологии («Драккар», «Святой Патрик», Атлантида»).
Многие стихотворения Молчанова представляют собой небольшие истории – начиная с игривой интерпретации навязшего в зубах древнегреческого сюжета «Эрот и Психея. Встреча» и заканчивая мифической зарисовкой «Эльза», а также мрачной сказкой «Наташа»
- своеобразным гибридом интонаций Жуковского, пионерских страшилок и душещипательных текстов из девчачьих песенников:
«Назавтра картина та же –
От друга нету звонка.
Ей ждать надоело дальше,
И номер набрала рука
Отец ответил чуть слышно:
- Наташа, Андрей утонул…
Душа вдруг из тела вышла,
Схватилась, шатаясь, за стул».

Само по себе такое было бы мило, но что вслед за тем - нет-нет да и всплывёт на поверхность откровенное взрослое дурновкусие:

«Я тучки мешаю мизинцем в бокале,
Вдыхаю травы молодой благодать.
Заведую ныне печальными снами,
Которых не в силах никто разгадать».

«Проснутся деревья и люди
С лучами первого света.
А День на солнечном блюде
Штурмует вершину неба…»

А уж как любит Молчанов штампы на тему пошлейшей «испанщины»!
«Страсть и нега – Испании ритм.
Кастаньет чёток щёлк – метроном, алгоритм.
Бёдер влажных на ткани дрожанье.
Льётся сангрия мутной рекой.
Водопада волос пряный дух травяной.
Час сиесты. Толедо. Свиданье».

… или ангелов какой-либо масти, чьё явление в литературе кажется уже вульгарнее «бёдер влажных»:

«Всё серо. И завтра пройдёт как сегодня –
Обыденно, бедно и в серых тонах.
И серые ангелы из преисподней
Являются в серых до серости снах».

… или традиционной антиутопии:
«Эта жизнь – заколдованный дьяволом круг,
Нет конца в нём – сплошные начала…
Снова – пристальный взгляд и пожатие рук,
Продолженье вчерашнего бала».

«Вчерашний бал», исходя из того же стихотворения, – это когда «на забытой тарелке не съеден кусок молодым и дурным тараканом»; это когда «чей-то вечный покой в золотистой сосне на могилку несут санитары», это когда «воспалённая глотка желает глоток, и рука ищет стол со стаканом»… В общем, никакое версификаторство не уведёт зрелого фантазёра от бытовухи; никуда не деться от действительности - непременно грязной в представлении некоторых литературных маргиналов, покровителем каковых выступает господин Молчанов. Одно из стихотворений лидер Оренбургского отделения Союза российских писателей снисходительно посвящает «Поэтессам» (как бы низшей, как водится, расе):
«Я люблю этих взрослых девочек.
Остроглазые, бестолковые,
Убегающие из клеточек
Так изящно, в капканы новые…
Я люблю искушённых дамочек…
Я люблю беспокойных бабушек…
Я ИСКРЕННЕ ВАС ЛЮБЛЮ!»

Справедливо считать одной из адресаток этого послания молодую поэтессу Анастасию Лынник, также выдвинувшую на конкурс книгу стихотворений «Чёрный фарт и каштан» (Оренбург, ООО «Агентство «Пресса», 2009) на соискание премии Рычкова. Тем более что предисловие к стихотворному сборнику написал опять-таки Молчанов.
«Я не люблю спокойную, приглаженную поэзию. Она для меня пресна, как дистиллированная вода, - словно предупреждает читателя вступление. - Мне гораздо ближе то, чего так много в стихах Насти: соль и солнце, запах йода (!) и водорослей, широко распахнутое небо в глазах, боль, радость, счастье – настоящие и неподдельные».
Видимо, матёрого поэта и впрямь подкупает «неподдельное», «настоящее», разнузданное словоблудие в стихах молодой поэтессы. Анастасия частенько брезгует какими-либо знаками препинаниями, но грех даже не в этом (что, если впрямь закабалит певца лишняя запятая?..). Попробуйте, например, разобраться в таких словесных кружевах:
«так замкни меня на этом, на последнем этом слове,
я сказала выше листьев, да простит меня марина
мне теперь не спать спокойно, это всё твоя перина –
там горошина
подброшена.
горошина-печаль, горошина-свет,
будем навсегда вместе,
не вместе теперь нас
нет».

Давно известно, что истинная Поэзия не делится, так сказать, по половому признаку. Язык не повернётся назвать «женской поэзией» произведения современниц Светланы Сырневой, Юнны Мориц, Веры Полозковой… Стихи же Анастасии Лынник именно что по-женски экзальтированны, чересчур многословны.
«Так зачем говорить: «Люблю, я вас совсем не люблю»?
Так зачем говорить «зачем»?
Это связка больных ключей,
Это ими звенеть Бетховена:
Омено, амино, омино».

Впрочем, поэтесса пытается скрыть эту минусовую женственность напускной мужиковатой грубостью:

«и тут, понимаешь ли, не поспорить,
если даже подарить ей всё, что обычно бабам,
она отказывается от всего, что может стоить,
а то, что бесценно, - это она сама. как бы
замкнутый круг. не подарить пространству кислород.
получаешься князь мышкин, потомственный идиот».

«Потом ходить с выменем лучшей из дойных коров
И продолжить тебя в объятиях акушера…»

«в кровавые лоскуты сама себя трахну.
иду с поля боя, руку в руке несу…»

При всём этом трудно отрицать у Лынник поэтические способности: она зачастую блестяще рифмует, выдаёт удачные, «цепляющие» строки:
«И мне кажется это достаточным делом,
Ведь делить эту землю – смешное занятье,
Если ляжешь в неё своим бархатным телом,
Если ей ты подаришь последнее платье».

«Я как тень, я как ствол без права на первые листья,
Я кончиком пальца давлю своё сердце, как вишню,
И на камне пишу указательной этой кистью…»

После прочтения сборника «Чёрный фарт и каштан» отчего-то кажется, что способная поэтесса попросту стесняется быть «правильной». Ещё бы – ведь масла в огонь подливает сам наставник, поощряющий автора в предисловии к сборнику: «Знаки препинания отсутствуют, они тут ни к чему, всё на уровне интонации, на вдохе и выдохе, слова несутся в наше сознание волнами, потоком» (В. Молчанов).
И хотя во многих литературных сообществах (литгруппы Союза российских писателей – явно из их числа) традиционные методы периодически объявляются вне моды и закона, как раз новаторство, нарочитая расхлябанность, высосанный из пальца нонконформизм – всегда заведомо являются устаревшими и очень скоро начинают выглядеть неопрятно. Кроме того, нелишне вспомнить о том, что стихи создаются поэтами не для поэтов - для читателей. А уж последние-то наверняка выбрали бы строки более живые, сильные, искренние и простые - без «запаха йода» и «без размешанных мизинцем тучек».