Николай Васильевич Измайлов - знаменитый пушкинист, хранитель Пушкинского Дома Академии наук СССР - написал статью в областной газете «Чкаловская коммуна» в Дни празднования 150-летия со дня рождения великого поэта.
Несколько лет ленинградец Н.В. Измайлов находился в Оренбурге в ссылке и работал в областном педагогическом институте. Все годы пребывания в изгнании Н.В. Измайлов посвящал изучению жизни и творчества А.С. Пушкина.
Статья не утратила своего значения и в наши дни. Она может сослужить хорошую службу школьникам и студентам, изучающим творчество А.С. Пушкина.

Всеобъемлющее творчество Пушкина, с несравненной широтой и глубиной отразившее настоящее и прошлое России, связано, как и жизненный путь самого поэта, со многими и многими местами страны от столиц до дальних окраин. Среди них важное и своеобразное место занимает Оренбургский край – наша нынешняя Чкаловская область с примыкающей к ней с юга частью Казахстана.
Своеобразие это заключается в том, что предпринятая Пушкиным в 1833 году поездка в Поволжье и Оренбург была поездкой исключительно творческого характера и назначения. Результаты её, несмотря на быстроту путешествия и очень краткое (не более как десятидневное) пребывание его в пределах Оренбуржья, были чрезвычайно существенны. Важность той роли, которую сыграл Оренбург в творческой работе Пушкина, определяется её связью с актуальной темой, занимающей поэта в 30-е годы: с темой крестьянской войны XVIII века, возглавленной Емельяном Пугачёвым.
Эта тема органически и давно входила в сознание Пушкина как часть общей проблемы – борьбы с крепостничеством, поставленной на очередь с самого начала движения декабристов. В Михайловской ссылке, где поэт вплотную прикоснулся к крепостному крестьянству, перед ним во весь рост встала проблема народных движений и пробудился живой интерес к её вождям – Степану Разину и Емельяну Пугачёву. События 1830–31 годов (холерные бунты в губерниях и Петербурге, восстание военных поселений в Новгороде и Старой Руссе) показали всю реальность и возможную близость крестьянской революции – вопрос новой «пугачёвщины». В это время Пушкин начал писать (в 1830 году) свою замечательную повесть–сатиру «История села Горюхина», а в 1832-33 годах – роман «Дубровский».
Заканчивая последние страницы «Дубровского», Пушкин набросал 31 января 1833 года план нового, взятого из эпохи пугачёвского восстания, романа о дворянине-пугачёвце – своей будущей «Капитанской дочки». С этого момента, увлечённый задачей изображения крестьянской войны, он начал деятельно собирать материал одновременно для романа и для исторического исследования.
В позднейших заметках, служащих ответом на критику «Истории Пугачёва», Пушкин писал: «Автору, посвятившему два года на составление 168 страничек (размер «Истории Пугачёва» в печати. – Н.И.)… небрежение и легкомыслие были бы непростительны… Я прочёл со вниманием всё, что было напечатано о Пугачёве, и сверх того 18 толстых томов разных рукописей, указов, донесений и прочее. Я посетил места, где произошли главные события эпохи, мною описанной, поверяя мёртвые документы словами ещё живых, но уже престарелых очевидцев, и вновь поверяя их дряхлеющую память историческою критикою».
Итак, посещение мест, где происходило восстание, и рассказы его очевидцев занимали в работе Пушкина важнейшее место наравне с изучением печатных и архивных материалов. Летом 1833 года, когда «История Пугачёва» была вчерне уже почти написана и он работал над романом, Пушкин решил поехать в места восстания - в Оренбург и Казань, чтобы «ознакомиться с архивами этих двух губерний» и дописать «роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани».
17 августа 1833 года Пушкин выехал из Петербурга, 2 сентября он был в Нижнем Новгороде, 5 – в Казани, 9 – в Симбирске.
Утром 15 сентября Пушкин выехал из Симбирска в Оренбург - главную цель своего путешествия. Под Самарой он переправился через Волгу. Путь его лежал через Бузулук на Тоцкую – Сорочинскую – Ново-Сергиевскую – Переволоцкую, откуда сворачивал к берегу Урала на Татищеву, бывшую узлом дорог, шедших к Оренбургу. По дороге, несмотря на быстроту езды, он расспрашивал жителей и записывал их рассказы и замечания. Так, в Сорочинской от старого казака Папкова он написал рассказ о возмущении яицких казаков 1771 года, предшествующем Пугачёвскому восстанию. Переданную ему Папковым угрозу «прощённых мятежников» («То ли ещё будет! так ли мы тряхнём Москвою!») поэт привёл в конце 1 главы «Истории Пугачёва».
18 сентября Пушкин достиг Оренбурга. По словам его в письме к жене, он «насилу доехал, дорога прескучная, погода холодная…». О пребывании его в городе, продолжавшемся около двух суток, сохранилось немало рассказов, современных и позднейших, частью более или менее достоверных, частью легендарных. К сожалению, некоторые из этих легенд, вроде рассказа Н.П. Иванова, до сих пор имеют хождение в литературе, затемняя и искажая истинную картину пребывания Пушкина в Оренбурге и самый облик поэта. Воспоминания другого свидетеля, известного писателя, впоследствии составителя знаменитого «Толкового словаря русского языка» В.И. Даля, служившего тогда при оренбургском губернаторе, и другие данные позволяют восстановить следующую последовательность фактов.
Пушкин приехал, очевидно, прямо к оренбургскому военному губернатору В.А. Перовскому, с которым был давно и близко знаком по Петербургу: только при содействии местных властей Пушкин мог собирать материалы о запретной, политически опасной теме Пугачёвского восстания. Перовский жил на даче, в своём загородном доме, в версте от Сакмарских городских ворот (бывших на пересечении нынешних улиц Советской и им. Володарского). Дом этот, в очень перестроенном виде, сохранился и до сих пор (на проезде Коммунаров, 1). В нём расположены Кагановичский райком ВКП(б), райсовет и другие районные учреждения. С 1937 года на доме – мемориальная доска о пребывании здесь поэта.
У Перовского Пушкин встретился с Далем, с которым был знаком уже в Петербурге за год до того и который в этот день вернулся из командировки по Уралу. В тот же вечер, по-видимому, Даль повёз Пушкина в город и познакомил его с директором Неплюевского военного училища капитаном К.Д. Артюховым. Ночевал Пушкин на даче у Перовского, а утром 19 сентября в сопровождении Даля и Артюхова поехал в Бёрдскую слободу, представлявшую для него особый интерес: в Бёрдах во всё время осады Оренбурга войсками Пугачёва, с половины октября 1773 по конец марта 1774 года, была штаб-квартира восставших и ставка самого Пугачёва; старое казачье население должно было живо помнить времена крестьянской войны, и Пушкин мог ожидать для себя богатой добычи.
И ожидание не обмануло его. В письме к жене от 2 октября он писал: «В деревне Бёрды, где Пугачёв простоял 6 месяцев… я … нашёл 76-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобой помним 1830 год. Я от неё не отставал, виноват: и про тебя не подумал». Разговор с казачкой старухой Бунтовой был для Пушкина особенно важен потому, что Бунтова была родом из крепости Нижне-Озёрной и жила там во время взятия её войсками Пугачёва, а затем последовала за ними в Бёрды и видела всё, что происходило в этом центре восстания до оставления его Пугачёвым.
Пушкин слышал в её рассказах не только свидетельства очевидца, но более того – голос трудовой казачьей массы, подлинное выражение народного восприятия восстания. Как бы осторожна ни была Бунтова в разговоре с заезжим «барином», Пушкин угадывал в её словах голос народа, выдвинувшего Пугачёва. Он справедливо придавал рассказам Бунтовой («старухи в Бёрде») первостепенное значение и широко использовал их, вместе с рассказами «Матрёны в Татищевой» и неизвестного рассказчика «в Озёрной», в разных местах «Истории Пугачёва» и в «Капитанской дочке». Из этих рассказов он почерпнул сведения о взятии Озёрной войсками Пугачёва и о судьбе коменданта Харлова и его жены, а также красочный рассказ о Пугачёве во время боя под Озёрной: «Казак стал остерегать его: «Ваше царское величество, не подъезжайте, неровно из пушки убьют». – «Старый ты человек, - отвечал ему Пугачёв, - разве на царей льются пушки?» Эпизод целиком введён во II главу «Истории».
Рассказ о Карницком, писаре и любимце Пугачёва, которого «уральские казаки из ревности посадили в куль да бросили в воду», слышанный Пушкиным в Озёрной, передан, в обработке, в III главе «Истории». Здесь же помещена заметка, записанная в Бёрдах от Бунтовой («Когда Пугачёв ездил куда-нибудь, то всегда бросал народу деньги»), и её же рассказ о Пугачёве перед народом: «Он сидел между двумя казаками, из коих один держал серебряный топорик, а другой - булаву. У Пугачёва рука лежала на колене – подходящий кланялся в землю, а потом, перекрестясь, целовал его руки». Рассказы Даля и «бёрдинских старух» про «золотые палаты» Пугачёва в Бёрдах, т.е. «обитую медной латунью избу», послужили для описания ставки Пугачёва в XI главе «Капитанской дочки».
Лишь частично, очевидно в силу цензурных условий, использовано другое показание Бунтовой: «В Бёрде Пугачёв был любим; его казаки никого не обижали. Когда прибежал он из Татищевой (после поражения войсками Голицына 22 марта 1774 г. – Н.И.), то велел разбить бочки вина, стоявшие у его избы, дабы драки не учинилось. Вино хлынуло по улице рекою, оренбуржцы после него ограбили жителей». Эпизод с бочками вина вошёл в V главу «Истории», а первая и последняя фразы остались неиспользованными. Не включил Пушкин в свой труд и выразительного описания расправы правительственных войск с разбитыми пугачёвцами, сохранив лишь самый факт преследования их гусарами Хорвата (в главе V): «А гусары голицынские так и ржут по улицам, да мясничат их». (Подчеркнуто в записи Пушкина. – Н.И.).
Эти выдержки показывают, какой драгоценный запас народных воспоминаний, легенд и суждений нашёл Пушкин вокруг Оренбурга.
Настойчивые расспросы Пушкина в Бёрдах о Пугачёве вызвали сильнейшую тревогу среди жителей. На другой день Бунтова, по совету стариков, отправилась в Оренбург, чтобы рассказать всё начальству, и успокоилась только тогда, когда её уверили в царском позволении Пушкину расспрашивать о Пугачёве. Так велик был в казачьем населении, даже через 60 лет после восстания, ужас, внушённый расправою со сторонниками Пугачёва и с теми, кто его вспоминал.
По возвращении из Бёрд Даль показал Пушкину исторические места в Оренбурге. Он, по его словам, «толковал, сколько слышал и знал местность, обстоятельства осады Оренбурга Пугачёвым; указывал на Георгиевскую колокольню в предместьи, куда Пугач поднял было пушку, чтобы обстреливать город, на остатки земляных работ между Орских и Сакмарских ворот, приписываемых преданием Пугачёву, на Зауральскую рощу…». Все эти указания послужили Пушкину для уточнения описания осады города в «Истории», а частью и в «Капитанской дочке».
Вечер 19-го он провёл у Даля, ночевал, вероятно, опять у Перовского, а днём 20-го выехал из Оренбурга. Что он делал во вторую половину дня 19-го и утром 20-го, мы не знаем; всего вероятнее, что он занимался в архивах: несомненные следы этих занятий имеются в его бумагах и в самом тексте «Истории Пугачёва» (показание Алексея Кириллова в конце II главы).
Из Оренбурга Пушкин отправился в Уральск, вдоль Урала мимо крепостей Татищевой и Нижне-Озёрной. Местоположение Татищевой было воссоздано им в «Капитанской дочке» в описании крепости Белогорской, а имя ей дала, по-видимому, меловая гора, виденная Пушкиным на берегу Урала.
Прибыв 21-го в Уральск, Пушкин оставался там двое суток.
23 сентября он выехал из Уральска и, покинув Оренбургскую губернию, 1 октября прибыл в село Болдино, куда так спешил, чтобы в тишине и уединении, в любимую им осеннюю пору, всецело отдаться творческой работе.
Интересно отметить, что через месяц после отъезда Пушкина Перовский получил секретную бумагу от нижегородского губернатора, сообщавшую указание петербургского оберполицеймейстера об учреждении «за образом жизни и поведением известного поэта… Пушкина» секретного полицейского надзора во время его поездки. Так подозрительно следило царское правительство за каждым шагом поэта.
В течение октября Пушкин в Болдине закончил «Историю Пугачёва», 2 ноября написал к ней предисловие, а уже около 20 ноября он вернулся в Петербург и тотчас представил «Историю Пугачёва» на рассмотрение Николая. Неожиданный успех ожидал его труд: царь разрешил печатать «Историю», внеся в неё ряд цензурных поправок и изменив заглавие на «Историю Пугачёвского бунта» – так как, по его отзыву, «преступник, как Пугачёв, не имеет истории». Книга вышла в свет в конце 1834 года, но работа Пушкина над историей восстания продолжалась и после этого. Продолжалась и работа над «Капитанской дочкой», оконченной только летом 1836 г. и напечатанной уже незадолго до смерти поэта.
Что же дала Пушкину его поездка в Оренбургский край? Прежде всего массу фактических материалов, конкретные знания мест и обстановки восстания, знакомство с населением, среди которого оно возникло, глубокое понимание отношения разных классов народа к восстанию, понимание его общих социальных причин, лежавших в крепостном строе и в жестокой политике царизма на окраинах, понимание движущих сил восстания, условий его возникновения и развития.
Пушкин не мог полностью высказать своего понимания пугачёвского движения в напечатанной им «Истории». Более полным голосом он смог высказаться в романе «Капитанская дочка». И здесь он воссоздал полный проникновенной правдивости героический образ Пугачёва, народного вождя, организатора масс, наделённого дарованиями государственного деятеля и полководца, сильного, привлекательного, великодушного человека, подлинного сына народа.
К этому образу, как к последнему своему герою, пришёл Пушкин перед концом жизни, полной борьбы и исканий свободы и правды.

Н. Измайлов, доцент Чкаловского педагогического института.
29 мая 1949 г.