Стало традицией нашей редакции первые «Мастерские» каждого нового года отдавать молодым писателям из литературных групп «Расцветающий сад» и имени В.И. Даля, чьи имена никому не известны, чьи первые удачные опыты уже оценены в литгруппах на занятиях и готовы для публикации.
Сегодня мы представляем читателям рассказы Дмитрия Евдокимова - студента Оренбургского государственного университета, и Екатерины Безбородниковой - ученицы девятого класса гимназии №3, и стихотворения Ольги Пастуховой и Елены Рабалкиной - студенток Оренбургского государственного педагогического университета.
Рассказы Екатерины Безбородниковой уже получили добрые отзывы работников редакции «Литературная учёба» и преподавателей Литературного института имени А.М. Горького, где в ноябре прошлого года состоялся VI Международный форум молодых литературных дарований. Остальным авторам этой «Мастерской» ещё предстоит услышать добрые, подбадривающие слова читателей нашей газеты и любителей литературы. Доброго всем пути!

Дмитрий Евдокимов
ОГУ, факультет экономики и управления, I курс
Неправильный Рай
Зидарап… Идиотское название для города, не правда ли? Говорят, если переставить буквы наоборот, получится слово «Рай». Но это – рай наоборот. Может, тот, кто придумывал название города, был провидцем? Но мне уже плевать. Это – больше не мой город. Я ухожу и не жалею ни о чём.
Из населения Зидарапа сделали пять десятков тысяч никчёмных, ни на что не годных калек. Полёт на гравидосках заменил все виды транспорта и пешие прогулки. Даже «променад» от одной комнаты к другой не происходил на «своих двоих». Пневмопочта избавила от необходимости идти в магазин за покупками. Вся бытовая техника была оснащена блоками мысленного дистанционного управления. В каждой квартире имелся дроид-прислужник, а то и два. Человек мог отдыхать в своё удовольствие и получать радость от своего беззаботного существования. Я не могу назвать бессмысленное времяпрепровождение жизнью. Потому и ухожу отсюда.
Зидарап – это лишь эксперимент, опыт. Только очень масштабный. Полсотни тысяч лабораторных крыс были избавлены от любых движений. Даже от тех, которые приносят удовольствие. Началась кампания по дискредитации спорта. Были созданы сверхреалистичные секс-симуляторы, от которых эндорфинов выделяется в два раза больше, чем при настоящем занятии любовью. Велосипеды, мотоциклы, автомобили были в кратчайшие сроки вытеснены быстрыми, надёжными, безопасными, дешёвыми гравидосками с системой автопилотирования. Книги загружались в мозг из глобальной Сети через небольшой чип в голове, который монтировали за мизерную плату. Недорогие роботы-прислужники подлетали к своим хозяевам со своими насосами за секунду до того, как люди захотят в туалет. Я думаю, что цель эксперимента – изучить общество потребления, создать и усовершенствовать рецепт деградации наций. Зидарап вскоре будет уничтожен как отработанный, больше не нужный материал. Как иначе объяснить, что все «улучшения» жизни были введены буквально за месяц?
Но я не поддался соблазну и был осмеян. На меня смотрели, как на придурка, крутили пальцем у виска, обзывали сумасшедшим, вызывали психиатров… Несчастные. Я всё так же делал зарядку по утрам, вечером гонял на своём гоночном байке, читал бумажные книги, с наслаждением перелистывая страницы, сам ходил в туалет справлять нужды… Не получилось лишь с продуктами и «занятиями любовью». Все магазины обслуживали покупателей только по пневмопочте, а моя девушка… Когда я пришёл к ней, она рассмеялась мне в лицо, предложила купить секс-симуляторы и забыть про неё. Её право…
На моей спине – большой старый рюкзак, забитый запасами и снаряжением. В моих глазах – презрение. Передо мной – городишко Зидарап со своими никчёмными обитателями. Я в последний раз посмотрел на него, развернулся и побрёл прочь. Я ни о чём не жалею.
Это – моё право.

Ольга Пастухова
III курс филологического факультета ОГПУ

Скука
Город сном глухим объят,
Окна тёмно-синие,
Фонаря лиловый взгляд
Опьянён унынием.
Тучи кляксой растеклись,
Взбились в пену серую.
Завтра начинаем жизнь,
Тихую, примерную.
Если взглянешь на восток,
Тучи собираются.
Гром гремит, ещё далёк,
Темнота сгущается.
Хватит ли до жизни сил,
До мгновенья полного?
Дождь надежду бы не смыл
В море невозможного.
Если в ночь слетит гроза,
С волнами кипучими,
Молния влетит в глаза!
Да только б не наскучило.

* * *
Как много вопросов решения просят,
И нужды народа, и подлость властей,
Да только душа моя юная просит
Иного начала тревог и страстей.
Я ставлю на полку цветаевский сборник,
И Блока, быть может, на память прочту,
Романсы старинные иль «Белый шиповник»
Тихонько спою я к грядущему сну.
Пусть солнца не будет, пусть дождики льются,
Пусть в серости нежатся окна мои.
Так образы странно в уме создаются
Из линий, что чертят на окнах струи.
Не жертвую этим счастливым мгновеньем.
Всё ж кажется - целого нам не дано.
Успеть бы, поймать бы, узнать упоенье,
Что верно хранит молодое вино.

Пионы
У высокого забора посажу пионы в ряд,
Говорят,
Что слишком сладок в них весенний аромат.
С нетерпеньем ждёт с апрелем
Ясный и влюблённый взгляд,
Цвет в росистом ожерелье,
Этот розовый наряд.
Так пестры цветы в букете,
В вазах стройных на окне.
В них мечты о скором лете,
Звонка память о весне.
У высокого забора посажу пионы в ряд,
Говорят, что слишком ярок
Этот вычурный наряд,
Но мотив цветов весенних
Так высок в заботах дней,
Он так жаждет откровений
И восторженных речей.
Пусть не будет половины
И осколков острых.
Запах спелой сердцевины
Чувствуй силу полноты.

* * *
Каждая страсть сильна,
Насколько слаб твой дух:
Каждая капля вина
Звоном терзает слух,
Каждый поджог свечи
Слепит навек глаза,
Каждое слово в ночи -
Жемчуг и бирюза.
Руки легки, как перо,
В мыслях - густой туман,
Это обман Вероны:
Яд и кинжал - обман,
Солнце ушло в луну,
Тени ползут со стен,
Клонит опять ко сну
Сладкой истомы плен.
Каждая страсть - дурман.
Долго ли слепит? И всё ж
Сладок нам тот обман.
Как же изнежена ложь!

* * *
Это чужое - и мне не давай.
Не искушай понапрасну любовью.
Этот сиреневый солнечный май
Снова подвержен людскому злословью.
Что до тебя мне? Вечер без ночи,
Память без воли, грусть без дождей.
Мне говорили о новых, о прочих,
Слышала много я нежных речей.
Только весна как весна, и не боле,
Есть только то, что мне век не понять,
Сколько приятной и сладостной боли
Мне оставляло желание ждать.

Не искушай понапрасну любовью,
Это чужое, я этому рада.
Я бы хотела быть тоже чужою,
Если чужая, то всё-таки чья-то.

* * *
Душу в стужу завяжу
В узел с болью и обидой.
Чем теперь я дорожу?
Плачь над вазою разбитой.
Время перемен не жди,
План один и выраженье:
Коридоры и дожди,
Человек - несовпаденье.

Кажется порой мне - зря
Быстро дни сменяют ночи,
Эта пытка января
Не становится короче.

* * *
Эти первые тревоги
Только тучи: хмурят небо.
Невезучий выпал случай.
Это небо одолело.
Все тревоги и печали
На картине Левитана.
Эти тучи, эти тучи
Всё ж звучат немного странно.
Опечалилась чему-то:
Различать я дни не в силах,
Оттого всё как-то пусто:
В половинах, в половинах.
Не слияны, не делимы
Разлетелись по планете.
Воздух и жизнь не едины?
Отчего и жизнь, и радость
Разлетелись в половины?
Эти первые тревоги
Разрумянили лицо,
И уже не ходят ноги:
Всё - одно!
Разрастаются седины
Раньше срока. Почему?
Не дойдя до середины,
Жизнь - в испуг, мир - за окно!
Половины, половины:
Всё - одно!
Эти тучи, эти тучи –
Отмирающее тело,
Охладело без печали,
Без заботы охладело.
Затуманено окно:
Всё - одно!

* * *
Я вновь терзаюсь старой мыслью,
Ещё вчера была весна,
Сегодня вдруг осенней пылью
Пропали чьи-то имена.
Забилась старая тревога:
Вчера с утра была капель,
Теперь в листве сухой дорога:
Сентябрь заменил апрель.
Обличены мои обманы
Крикливой песней птичьих стай,
Чуть слышной в утреннем тумане,
Октябрь заменяет май.
Зима протягивает руки,
И сотрясается навзрыд
Небесный свод в прозрачной скуке.
Зима скрывает летний стыд.

* * *
Лучше, опустившись к краю,
У воды побыть часок,
Вновь задуматься о давнем,
Падая в песок.
Знать о том, что где-то море,
Где-то, но не здесь,
Отпустить по ветру горе
В золотую смесь –
Солнце, озеро и камни,
И на сотни голосов
Вспоминать о старой тайне
Из невинных снов.
Я ли первая награда
За твои года?
Я ли первая отрада?
Первая беда?

Ночь
Огни редки, редки слова.
И это только ночь.
Не нужно ей ни то и ни другое,
Оставьте эту ночь в покое,
Она не в честь вас создана.
Она хранительница душ,
Святых и мимолетных тайн,
Её печальный, нежный муж –
Небесный месяц обручальный.
Она забава для сердец
Неопытных, лихих, дурманных,
Она родительница странных
И страстных чувств,
Она наставница для муз.
Что окружают вечерами поэта и творца картин,
Тех не забудет, кто один.
И такова её заслуга,
Что как заступница любви,
Как вечная её подруга
Дыханьем тушит фонари.
Огни редки, редки слова.
На засыпающей земле
В ночной чуть сладковатой мгле
Не различимы силуэты,
Но есть огонь во тьме.

* * *
Первый дождь ударит в окна,
Стихнет старая печаль.
В вечер пасмурный, холодный
Согревает нежно шаль.
Ароматом земляники
Манит чай мой на столе,
Недочитанные книги,
Розы в тонком хрустале.
Сколько я храню записок!
Перечесть бы все хоть раз,
Сколько спрятано улыбок,
Сколько слёз в них, нежных фраз.
Дождь в окно, сентябрь в руки
Собирает мне букет
В память о счастливой скуке
Поседевших лет.

Екатерина Безбородникова
гимназия №3, 10 кл.
Незадачливый кавалер
- Да, чуть-чуть осталось! Я уже вижу вокзал!!! – прокричала в трубку телефона Тома и прилипла к окну купе.
Боже, неужели через каких-то 5 минут она увидит своего Федю? Федю, с которым они были в разлуке больше года? Нет, Томе не верилось. Она стояла в ожидании счастья и тучной фигуры Феди на перроне, вглядываясь в лица встречающих.
Этот? Нет, Федя повыше. Тот, с портфелем? Нет, ну откуда у Феди портфель? Конечно, не он. А, вон тот, с цветами? Да вроде Федя не говорил, что купит цветы, хотя похож…
Поезд остановился. Тома тоже оставалась на месте. Сумки у неё тяжёлые, и он, её Федя, поможет ей…
Никто в купе не заходил. Боясь, что Федя снова чего-нибудь напутает и уйдёт, заставила себя взять в одну руку чемодан, в другую пакет, сумку, авоську с фруктами и лёгкую сумочку, не больше 5 кг, пыхтя Тома выбралась на перрон. Как только она величественно выпрямилась и подхватила багаж, её взору предстал её Федя, разодетый, как попугай, с большой корзинкой цветов.
«Миллион, миллион алых роз» - пронеслось в голове Томы. Она вдруг ощутила себя счастливой.
- Привет, – выдавила она и уже нагнулась опустить сумки, как Федя сказал:
- Здравствуй, дорогая. Это тебе, держи, - и протянул корзину.
Чёртовы розы, зачем он их припёр? – спросила себя Тома, но быстро поправилась: Федя хотел сделать мне приятное.
Тома величественно разогнулась, и рукой, в которой был чемодан, попыталась взять подарок.
Корзина чудесным образом удержалась в толстых пальцах Томы. Женщина хотела поставить часть багажа на перрон, но Федя вдруг воскликнул:
- Тебе, наверное, тяжело! Давай подержу, мне не сложно! – и выхватил корзину обратно.
- Да нет, я не чувствовала её тяжести! – пропыхтела Тома чистую правду. Гораздо сильнее её гнул к перрону её багаж.
- Я подержу, – настойчиво гнул своё Федя, весь покрасневший, как помидор. Достал свободной рукой из кармана белый платочек и протёр лоб.
- Как доехала?
- Ох… Нормально, милый.
- Знаешь, любимая, у меня сегодня так много дел! Мне пора. Прости, что покидаю тебя в столь счастливый момент, но я уже опаздываю. Моё дело встретить.
Тома, не ожидающая такого поворота, снова разогнулась и уставилась на дорогого.
- Федя, мне нельзя таскать тяжести…
- Солнышко, всё, люблю, целую. До вечера. Я опаздываю.
И развернулся.
- Федя…
- Потом! – на бегу крикнул он, легко маневрируя среди встречающих-отъезжающих.
- А…
- Потом!!!
Тома осталась стоять на месте с багажом в руках.
- А как же розы? – прошептала она.