Светлана Рычина
В июле 2009 года общественная организация National Press Foundation провела в Кейптауне тренинг для журналистов. На него съехались 50 делегатов из 33-х стран, среди них была и корреспондент «Вечернего Оренбурга» Светлана Рычина - единственный представитель России. Тренинг предварял крупнейшую в мире Пятую конференцию по патогенезу, лечению и профилактике, которую посетили около пяти тысяч учёных со всего мира. Это – второй опыт участия наших корреспондентов в мероприятиях такого масштаба. Начало положила Альфия Галиева, которая в прошлом году прошла подобный тренинг в столице Мексики. Впечатления журналиста от пёстрой, многоголосой Африки – на страницах нашей газеты.

- Где же здесь батареи?
Этот вопрос меня очень озадачил, когда я заселилась в гостиницу. На улице было промозгло и сыро, я промёрзла до костей, ожидая такси, и сам факт, что работает система центрального отопления, согрел бы и тело, и душу. Я поставила на пол чемодан, подбежала к окну и откинула занавеску... Пару секунд недоумённо смотрела на абсолютно голую стену под подоконником. Наконец поняла, что хотя зима на противоположном полушарии и в разгаре, ничего серьёзнее мороси и пронизывающего ветра ожидать здесь не приходится. А потому батареи практически не нужны. Так что греться пришлось горячим чаем и с помощью тёплых носков.
В Африку я прилетела ранним утром. Впервые увидела её, когда самолёт пошёл на посадку в Йоханнесбурге и стюардессы разрешили открыть шторки на иллюминаторах. Огромное пространство вплоть до горизонта было затянуто белёсой мглой. Бортпроводники собрали у пассажиров шерстяные пледы, и кончик носа у меня тут же заледенел. «Вот тебе и Африка», - насупилась я. За бортом же было ещё холоднее. До конечной цели путешествия – Кейптауна – оставался последний рывок.
В аэропорту Йоханнесбурга на меня сразу налетели назойливые чёрнокожие портье. Они предлагали донести сумку и проводить к стойке регистрации. Эти люди говорили на таком английском, что понять его можно только интуитивно.
Заметной разницы во времени с Оренбургом в Кейптауне нет - всего пара часов. Зато путь из Москвы со всеми пересадками занял добрую половину суток. Я была совершенно измотана в борьбе с языковым барьером. Дело в том, что в ЮАР - самое большое количество официальных языков в мире. Здесь говорят на одиннадцати наречиях! Каждая народность, которых здесь так много, что пёструю Южно-Африканскую Республику не догонит, пожалуй, и многонациональное Оренбуржье, придаёт английскому (одному из основных языков) неповторимый акцент. Поэтому иного индуса или зулуса не понять даже коренному американцу.
Разнообразие кровей, текущих в жилах кейптаунцев, замечаешь уже в аэропорту: я обменяла валюту у колоритной тёмнокожей женщины, взяла карту города у белокожего служащего и заказала такси у смуглой девушки-азиатки. Машина подъехала, и я вышла из здания. На улице моросило, и прохожие накидывали капюшоны курток, открывали зонтики. А я лишь подняла воротник тонкой ветровки и в который раз отругала себя за легкомыслие: Африка – это вовсе не «лето круглый год». Правда, зимняя температура в Кейптауне редко падает ниже +8 градусов Цельсия и при одном-двух дождях в неделю. В это время года здесь в среднем +15. И это – зима?
В «холода» тут носят так же, как и в России, демисезонные китайские куртки со шляпами и вязаными лыжными шапочками на головах. Очень забавно смотрятся чернокожие африканки в толстых свитерах и… открытых шлёпках.
Добравшись наконец до машины, я была как выжатый лимон и не понимала, что заставило меня преодолеть столько трудностей из-за оформления документов и путевых неудобств, чтобы приехать в совсем неизвестную мне страну. Но разыгрывать страдалицу пришлось недолго. Набившие оскомину аэропорты остались позади, и на меня нахлынули впечатления.
За автомобильным стеклом мелькали гордые пальмы, проносились аккуратные одноэтажные домики - белые, жёлтые, розовые… За одним из поворотов появилась Столовая гора – символ Кейптауна. Кажется, только тогда я до конца поверила, что всё происходящее - не сон: пейзаж, который я столько раз видела только на фотографиях, реально открылся передо мной.
Столовой гору прозвали за абсолютно плоскую вершину. У её подножия и родилась Южно-Африканская Республика. Кейптаун, самый древний город страны, был перевалочным пунктом для моряков Голландской Восточно-Индийской компании. Первым делом они построили тут каменную крепость, которая стоит и поныне. Звучит дико, но одну из древнейших европейских построек страны чуть не снесли, чтобы возвести торговый центр.
Население Кейптауна - около трёх миллионов человек, причём чернокожие - в меньшинстве.
Это город контрастов. Тигры и львы, ассоциирующиеся с жарой и саванной, обитают здесь бок о бок с пингвинами – неотделимыми в сознании от ледяной Антарктиды. Здесь смешиваются разные океаны и сливаются разные культуры и этносы. Местные называют город «Европой на африканском континенте» - за развитую промышленность и преобладание белокожего населения. В то же время на некотором расстоянии от центра с его ультрасовременными сверкающими небоскрёбами - беднейшие трущобы.
Кейптаун - одна из крайних точек земли, что также делает город особенным. Наконец, он просто необыкновенно красив. В Кейптауне огромное разнообразие диких животных и растений, сочетающееся с дивными ландшафтами.
Некоторые эзотерики считают Столовую гору мощным энергетическим центром планеты, даже большим чем пирамиды.
С горой связано множество легенд. Распространено предание о заядлом курильщике, который так докучал жителям Кейптауна своей дурной привычкой, что его спровадили подальше от поселения, к пику Дьявола. Там он повстречал самого Люцифера и устроил состязание: кто лучше пускает из трубки кольца дыма. С тех пор белая дымка скатертью накрыла огромную каменную вершину.
Легенда родилась не случайно. Густые облака – частые гости на Столовой горе. Они же - причина, по которой многие туристы не могут полюбоваться видом окрестности с её вершины.
В дождливые дни фуникулёр не работает, а забираться пешком по тропинке – небезопасно. В среднем «канатка» работает лишь около девяноста дней в году. Нам повезло: в солнечный денёк мы поднялись на крутящейся кабинке на высоту, с которой весь Кейптаун как на ладошке и можно увидеть даже край африканского материка.
Вопреки распространённому мнению, самая выдающаяся в океан часть континента - это не Мыс Доброй Надежды, с которым связано и другое заблуждение, будто бы у его подножия проходит официальная граница Индийского и Атлантического океанов. И то и другое чуть дальше, на мысе Игольном. На нём же располагается смотровая площадка – бывший маяк. В Южной Африке не было другого морского ориентира, который находился бы так высоко над уровнем моря. Его взгромоздили туда, чтобы свет был виден издалека, но маяк часто заволакивали тучи и суда разбивались о скалы. Поэтому позже построили другой, пониже. А в окрестностях создали музей кораблекрушений. Кстати, Мыс Доброй Надежды изначально был Мысом Бурь и получил новое имя только из-за суеверного страха. Так и не удалось обогнуть его и Летучему Голландцу, предание о котором родилось именно здесь. Нам океан своего характера, к счастью, не показал. Вода с монотонным гулом разбивалась о скалы и, тихо шипя, рисовала пенные завитки на двухцветной глади: граница между синими и зелёными волнами здесь явная. Многие под влиянием романтического ореола считают, что это из-за смешения океанических течений.

В Африке акулы, в Африке гориллы…
Кроме бабуинов, которые свободно гуляют по мысу и периодически оказываются рядом с людьми, здесь на каждом шагу встречаешь так называемых горных кроликов. Несмотря на название, у них нет длинных ушей и они не скачут по уступам, а подбираются к краю скалы и сливаются с ней благодаря окраске. Вообще же огромная часть Капского полуострова входит в заповедник Мыса Доброй Надежды, площадь которого - 7750 гектаров. Тут несметное число растений, некоторые из которых больше нигде не встретить. В заповеднике живут мартышки, страусы, зебры, антилопы, гепарды... Нам же очень хотелось посмотреть на пингвинов, поэтому мы отправились по горно-серпантинной дороге в один из пригородов Кейптауна – Симонстаун, где и проживает самая легкодоступная колония очковых пингвинов, – Болдерс.
То, что они облюбовали это место, в общем-то, странно. Обычно пингвины селятся на островах или диких побережьях. Эти же знать ничего не хотели про порядки и правила и вырыли норки прямо на пляже, а в свободное время купались и «загорали» рядом с людьми. Так продолжалось некоторое время, пока пингвинов не стало так много, что их пришлось отселить. Теперь они живут в специально отведённом месте, их «дома», похожие на пластиковые банки размером со среднюю бочку, пронумерованы, а наблюдать за этим «поселением» и его забавными обитателями можно со специального мостика. Их ещё зовут ослиными пингвинами за пронзительное «иа», которое они издают, высоко вскидывая голову и оттопыривая назад крылья. Несмотря на то что пингвины отгорожены от города, часто то один, то другой выбирается за пределы заповедника, и тогда можно увидеть, как они косолапо семенят по тротуару, спеша вместе с прохожими по своим делам.
Однажды и мы вырвались из жёсткого графика, насыщенного лекциями и семинарами, и отправились на прогулку, слившись с потоком жителей Кейптауна. Первое, что бросилось в глаза, - разнородность архитектуры. Рядом со старинными двухсотлетними зданиями голландской и английской культуры переливаются на солнце высотки из стекла и стали. Густо застроенные кварталы чередуются с нетронутыми холмами, садами и бухточками. И это при том, что в 60-е годы прошлого века целые гектары отвоёвывали у океана, возводя здания там, где раньше была вода.
Движение здесь левостороннее, машины носятся с бешеной скоростью и редко пропускают пешеходов, поэтому, переходя дорогу, нужно быть бдительным. На некоторых перекрёстках стоят продавцы газет. Они предлагают товар пешеходам, пока те ждут зелёного света, просовывают их в окна остановившихся машин, выкрикивая цены и названия. Иногда на обочинах трасс встречаются зазывалы, которые горланят, свистят на всю улицу и нетерпеливо размахивают руками, привлекая пассажиров в свой фургон. Делают они это намного более пылко, чем их оренбургские коллеги, обычно ограничивающиеся выкриками вроде «Соль-Илецк!».
На площади перед зданием мэрии, у железнодорожного вокзала, расставлены палатки торговцев, продающих бананы и авокадо, майки и кофты, музыкальные диски. Самый популярный базар называется почти как наш «Зелёный рынок», только на английский манер – Greenmarket. Продавцы приветствуют иностранцев на их родном языке, те, что способнее, вставляют в беседу слова посложнее. Например, узнав, что я из России, многие из них усыпали речь ломаными «Привет», «Путин», «Аршавин», «Павлюченко», «Челси». А из торговых центров распространён огромный Waterfront с ресторанами, пивными заводами, кинотеатрами. Всевозможным сувенирным лавочкам и закусочным полностью отдана также одна из улиц – Long-street. Именно здесь мы обычно ужинали.
Кухня в ЮАР разнообразная. На традиционную южно-африканскую кулинарию сильное влияние оказал Восток (Кейптаун и прославился из-за массового перевоза пряностей из Индии в Европу). Поэтому здесь много японских, азиатских, индийских ресторанов. В меню многих из них есть раздел «Капская Малайская кухня», блюда которой также насыщены специями и приправами. Традиционная пища простых африканцев – пап (кукурузная каша) и фляйс (мясо, чаще всего баранина). Из овощей употребляют в основном лук, морковь, картофель и батат, готовят разнообразные блюда из тыквы, от пюре до варенья. Естественно, распространены морепродукты. Яблоки, апельсины, ягоды также пользуются популярностью, из экзотических едят папайю, гранаделлу, личи.
Но в тот жаркий зимний день до ужина было далеко, и мы решили посетить ещё пару интересных мест.

Тюрьма в Раю… или Рай, а не тюрьма?
Одним из самых захватывающих путешествий за время поездки стала морская прогулка на остров в пяти километрах от порта Кейптауна – Роббен Айленд, столетиями служивший местом ссылки неугодных. Именно здесь 27 лет томился Нельсон Манделла. Сейчас этот «Остров заточения», абсолютно весь покрытый зеленью, уже не слышит, как клянут судьбу его узники – несколько лет назад остроги превратили в музей, теперь здесь течёт вполне мирная и полноценная жизнь, а многие из бывших заключённых работают гидами. До этого тюрьма включала несколько секций, различающихся строгостью содержания, – от одиночных камер до помещений, рассчитанных на десятки человек. Но в отличие от, например, петроградских казематов, здесь совсем не так мрачно, поэтому многие российские посетители острова, жаждущие рассказов о пытках и ужасах застенков, бывают разочарованы. Арестантам можно было вести переписку, заочно учиться в университетах, собираться в кружки, а некоторые из них, отправляясь на работы, могли даже ловить рыбу и купаться. А уж о красоте природы в тех местах можно и не упоминать. Но тюрьмой даже при таком раскладе это место, конечно, быть не переставало.

Хижина вместо дома
Прогулки по центру города и Роббен Айленду оставили море положительных эмоций. Совсем не такие радужные чувства пришлось испытать в трущобах на окраине Кейптауна. Дома в этом квартале – это лачуги без фундамента, сколоченные из чего придётся. Они напоминают наши гаражи, только с окнами. Однотипные хижины теснятся практически вплотную друг к другу. Часто эти хибарки перекошены, плоские крыши завалены мусором. Роль магазинов играют крытые прилавки и небольшие киоски. Парикмахерские отличаются от лачуг разве что неровными буквами «Салон» да неумело нарисованным изображением девушки. Некоторые обитатели трущоб отгораживают себе «двор», сооружая забор из проржавевших железяк, досок, кусков шифера. Прямо на нём или на верёвке сушат простыни, сарафаны, домашние тапки. У некоторых в этом же закутке имеется автомобиль, несмотря на это, в кварталах гнетущее ощущение всеобщей бедности.
Вечерело, когда мы возвращались в отель, и Тамара, наша коллега из Эстонии, рассказала, что из окна её номера видно здание с табличкой, на которой написано Pushkin. Мы решили напоследок выяснить, что это значит, и отправились туда. Нас ждало разочарование: то, что мы мыслили проникновением русской культуры в самые отдалённые уголки планеты, оказалось обычной рекламой водки. Я рассказала об этом казусе другим участникам конференции, и Амель из Эфиопии спросила: «Как интересно! Выходит, в России слышали об этом поэте? В нашей стране его знают, ведь дед Пушкина был родом из Эфиопии!». Так, может, не так уж мы и далеки от распространения нашего лирического наследия по всему миру?
Не знаю, как со стихами, а вот как называется традиционная русская еда, американцы точно знают. Правда, вашингтонец Адам прибавил к слову лишнюю букву, из-за чего получился «борщт», но это уже мелочи. Зато моё имя, как оказалось, далеко не каждому иностранцу по зубам. Когда заграничные коллеги худо-бедно освоили, как оно произносится, тот же Адам спросил, как зовут мою маму, и, получив ответ, проговорил: «Значит, ты – Светлана Мариновна?». С Чеховым и Чкаловым тоже произошла путаница. Фамилия лётчика, которую некоторое время носил и наш город, была превращена в фамилию классика русской литературы.
И вот десять дней в Южной Африке – на исходе. Она оказалась совсем не такой, которая жила в моих полудетских представлениях, взращённых на сказках Чуковского и страшилках о мухе цэцэ. Новые впечатления прочно заселились в голове и ломают привычные рамки, насыщают другими оттенками старые истины. Во всяком случае теперь-то уж я точно знаю, что люди на противоположном конце света не ходят вверх ногами! И что мир – огромен, наполнен возможностями, от которых перехватывает дух…