Татьяна Судоргина
В свете прошедшего в Оренбурге приграничного форума содружества наше очередное путешествие в прошлое посвящено трём эпизодам из истории взаимоотношений российского и казахского народов.

«В знак верноподданничества»
Историк Пётр Столпянский считал одной «из наиболее интересных личностей среди киргиз отдалённого прошлого» хана Внутренней орды Джангера Букеева. Ему в начале ХХ века он посвятил исследование, основанное на документах Оренбургской учёной архивной комиссии. Познакомимся с этой любопытной статьёй в несколько сокращённом варианте.
«Вскоре после восшествия на престол Императора Николая I хану Джангеру Букееву пришла мысль поднести Его Величеству Государю Императору кочевую кибитку. Эта кибитка представляла из себя следующее: «Кибитка имеет в окружности 34 аршина 5 вершков, высота её 5 аршин 5 вершков (аршин - около 71 см, вершок - около 4,5 см. - Т.С.). Части оную составляющие суть: решётки, выкрашенные красной краской и убранные до половины костями, в кои врезаны простые стёкла и фольга круглыми фигурами; решётки несколько снаружи выпуклы и сквозь оные продеты ремни для растягивания и дабы палки лежали плотно одна на другой. Круглые, окрашенные и до половины убранные так же, как решётки, палки числом 135, служащие к поддержанию круга, в который они одним концом вкладываются, другим же привязываются к решёткам разноцветными бумажными шнурками.
Двери с верхним и боковыми косяками убраны зеркалами и разной костяной работой с фольгой, так что не видно дерева, покрышка же дверная белого холста снаружи вышита разными узорами красного сукна с чёрным бархатом, а внутри покрыта алым сафьяном, привязывается к кругу кибитки шёлковым поясом с золотой кистью. Порог простой деревянный, выкрашенный голубой краской. Круг на верху кибитки (чегарак) имеет в окружности 13 с четвертью аршин, украшен костями, простыми стёклами и фольгой, на коем лежат окрашенные палки, изогнутые вверху с приделанными к ним и внутрь кибитки обращёнными четырьмя дощечками, убранными так же, как двери. Решётки кругом опоясываются четырьмя широкими шерстяными перевязками, на коих вышиты узоры в азиатском вкусе.
Вся же кибитка от круга до низа покрывается белыми кошмами, обвязанными посредине кибитки двумя перевязками - одной алой суконной и другой шерстяной с узорами. Кошмы сии внутри покрыты алым сукном с узорами алого и зелёного сукна, около того места, где палки, держащие круг, привязываются к решёткам. На круг привязываются три широких шёлковых пояса с золотыми кистями для того, дабы поддерживать оный во время постановки. Девять ковров кабульских составляют пол кибитки».

«Дар повелителя вольных граждан степи принят»
Работа над кибиткой затянулась почти на два года. Видя, что она скоро будет готова, хан обратился к оренбургскому военному губернатору графу Петру Кирилловичу Эссену с просьбой довести о его желании до сведения Государя, так как он сам лично не осмелится обратиться.
Граф Эссен предварительно запросил канцлера Нессельроде, как он находит желание хана Джангера. Граф Нессельроде входил 9 февраля 1827 года с представлением к Государю Императору, причём Николай I изъявил согласие принять дар повелителя вольных граждан восточной степи. Об этом Высочайшем соизволении граф Нессельроде известил оренбургского военного губернатора, причём указал и на способы доставления кибитки в Петербург. По мнению государственного канцлера, было бы удобнее послать за кибиткой из Оренбурга чиновника, который и доставил её в Петербург, «таким образом освободятся от излишних трудов и разъездов киргизы, коих бы хан имел намерение отправить в столицу».
Весьма понятно, что совет канцлера был принят как графом П.К. Эссеном, так и ханом Джангером Букеевым, причём военный губернатор назначил со своей стороны чиновника пограничной канцелярии губернского секретаря Ванева, а хан для сборки кибитки в Петербурге «опытного и почётного киргиза Кенжалия Курман Кожаева». С кибиткой предполагали отправиться в путь-дорогу в июне 1827 года. Кибитка должна быть перевезена на трёх кованных железом телегах, причём если бы Ванев не нашёл телег при ставке хана, то должен был доставить её на верблюдах до города Камышина, а оттуда уже на телегах в Петербург, где Ванев должен был явиться к директору азиатского департамента иностранных дел.
Расходы на перевозку кибитки выразились довольно значительной суммой: прогоны Ваневу до ханской ставки – 80 р. 60 к., прогоны от ставки через Саратов в Петербург – 1131 р. 62,5 к., три кованые телеги – 150 р., на путевое содержание – 90 р., на непредвиденные расходы – 1000 р., в общем – 1552 р. 12,5 к.
Кибитка доставлена в Петербург в исправности 9 сентября 1827 года. Граф Нессельроде писал графу Эссену: «Его Императорское Величество с удовольствием возреть соизволил на сие приношение, как новый знак верноподданничества и усердия хана Джангера. По каковому случаю всемилостивейше пожалована губернскому секретарю Ваневу золотая табакерка, а киргизу Кенжалию золотая медаль на Анненской ленте для ношения на шее, платье и 50 рублей денег. Сверх того, обоим во всё время нахождения их здесь производилось содержание от министерства». Кроме того, и сам хан Букеев получил от графа Нессельроде письмо, в котором была следующая фраза: «Государь Император поручил мне объявить вашему высокостепенству Высочайшее Его Императорского Величества благоволение».

«Чтобы знакомить киргиз с чаем»
Ещё одно дело из архива Оренбургской учёной архивной комиссии, привлёкшее внимание П. Столпянского, называлось «По отношению вице-канцлера о введении между кочевыми народами, обитающими за Уралом, употребления кирпичного чая». Перелистаем документы вместе с ним: «Забота об инородцах, населявших наши окраины, выражалась различным образом. Военный губернатор Оренбургского края граф П.К. Эссен 20 февраля 1829 года получает от вице-канцлера графа Нессельроде бумагу, в которой просят его содействия распространению кирпичного чая среди киргиз. К этой бумаге приложена записка о способе приготовления чая. Записка настолько характерна, что мы позволим её привести целиком: «Взять кусок чайного кирпича соразмерно числу употребляющих, истолочь оный мелко в ступке и сей порошок всыпать в чугунную чашу, стоящую на огне с кипящей водой; потом варить около получаса, положив туда же несколько соли и сливок, или молока, или масла. Когда сей бульон хорошо уварится, сливают его в особый кувшин и пьют горячим. Можно примешивать в кирпичный чай без молока крупу, пообжаренную прежде на сале или масле, и, вскипятив всё сие, употреблять как похлёбку. Монголы тот и другой чай пьют обыкновенно небольшими деревянными чашками».
Получив предложение содействовать развитию торговли кирпичным чаем, граф Эссен со своей стороны сделал распоряжение об ассигновании 1000 рублей на подарки азиатцам, чтобы на эти деньги был покупаем чай для раздачи тем из киргизов, которые отличались усердием, при этом необходимо было делать напоминание, чтобы получившие в подарок кирпичный чай привыкли к употреблению его и эту привычку распространяли среди своих соплеменников. В этом духе был составлен ответ графу Нессельроде, но дело приостановилось. Лишь в 1832 году директор азиатского департамента обращается с напоминанием к графу Павлу Петровичу Сухтелену, заменившему графа Эссена в должности оренбургского военного губернатора: «Убеждаясь пользой сего предприятия, истинно отечественного и по неизвестности до какой степени оказался успешным первый опыт, учинённый графом Эссеном, я обязанностью поставляю покорнейше просить Вас, Милостивый Государь, почтить меня по сему предмету Вашим уведомлением».
Граф Сухтелен прежде всего навёл справки. Оказалось, что сумма, ассигнованная графом Эссеном, далеко не использована, всего роздано на подарки 22 штуки кирпичного чая стоимостью по 3 р. 50 к. Далее эта раздача никакого значения не принесла, так как, по данным Оренбургской пограничной комиссии, в 1830 году не было отпущено за границу (т.е. в киргизскую степь) кирпичного чая, так как в 1829 году до предпринятия разбираемой меры отпуск равнялся 21 пуду 36 фунтам. Получив такие сведения, граф П.П. Сухтелен кладёт на отношение директора азиатского департамента следующую резолюцию: «Полковнику Генсу (председателю пограничной комиссии) или пограничной комиссии подтвердить, чтобы продолжали знакомить киргиз с кирпичным чаем, и когда оного не будет доставать, то из сумм угощения опять оным заплатить». В азиатский департамент велено ответить, что «сие из вида не упускаем и впредь постараемся, невзирая, что привычка и большее употребление кумыса как между киргизами, так и в башкирском народе и недостаток в степи во многих местах топлива немалым служит препятствием к распространению в народе общего употребления чая сего рода».

«Киргизский вечер»
Особенно тесными всегда были связи оренбуржцев с соседями-актюбинцами. В 1903 году в залах общественного собрания (ныне здание на ул. Советской, 17 областного центра. - Т.С.) состоялся «Киргизский вечер, данный Тургайским управлением Красного Креста на устройство в городе Актюбинске барака для заразных больных». В программе - театральное представление, музыкальный дивертисмент и танцы. Очевидец события свидетельствовал: «В театральной части вечера сыграны «Медведь» Чехова и сцена из екатерининских времён «Весной» в соответственных костюмах (в белых париках). Гвоздём вечера были киргизы и киргизки. На сцене вдруг появилась живая картина, точно в сказке: киргизы и киргизки, богатые и бедные, стар и млад (27 лиц) составили группу, в немом восхищении слушающую певца своего. Пел дивный тенор, и его заунывные звуки под домбру вызывали в слушателях думушки-думы о седой степной старине. Певцом оказался учитель русско-киргизской школы Буртинской волости (теперь территория Беляевского района. - Т.С.), молодой ещё киргиз, окончивший учительскую семинарию, и, понятно, песнь его лилась осмысленно и стройно. В группе этой было и двое «урусов» (русских, роскошно костюмированных по-киргизски). Певец по настоянию публики бисировал.
Не менее интересную и живописную картину представлял из себя столовый зал, превращённый до некоторой степени в киргизский аул. Тут была выставлена настоящая киргизская кибитка, крытая белым войлоком и украшенная коврами. Вокруг этой кибитки сидели кучками киргизы и киргизки. Внутри кибитки под видом кумыса продавали шампанское и фрукты. Тут же у кибитки ютился и румынский (вернее, цыганский) оркестр, очень интересовавший киргиз своими национальными песнями и мотивами, тоже заунывными. Музыкальные инструменты оркестра (цымбалы, свистки) также занимали киргизов.
Богато по бархату шитые кафтаны и высокие шапки киргизов оригинально красивы и напоминают монгольские. Были и тамаша, или достархан для степняков, которых угощали сластями.
Около часу начались танцы, на которые киргизы смотрели с понятным любопытством. Блеск обстановки, электричество, ласковое обхождение тургайского начальства, множество нарядных женщин восхищали киргизок непритворно. На вечере присутствовали и киргизы-чиновники местных учреждений, а также учащиеся в учительской школе.
Оркестр казаков под управлением Эстеррейха прекрасно исполненными пьесами в свою очередь произвёл на киргизов новое и глубокое впечатление, особенно на тех, кто увидел подобное собрание русских людей в первый раз.
Когда-то степняки увидят подобные развлечения у себя, хотя бы на первый раз в Актюбинске? Театральные представления, чтение и пение на киргизском языке, несомненно, привлекут внимание степняков и ускорят их сближение с нами, «урусами».