Николай Щербанов, кандидат филологических наук, член Оренбургской организации Союза писателей России
Осень 1833 года. Заканчивается путешествие А.С. Пушкина на Урал. 23 сентября поэт покинул Уральск, где прожил почти трое суток, и направился через Самару в Болдино. Впереди была тяжёлая, многовёрстная дорога в родовую вотчину предков...
«Я и в коляске сочиняю», - сообщал он в письме к жене. Наступила вторая болдинская осень поэта. В голове роились замыслы: сказки «О рыбаке и рыбке» и «О мёртвой царевне и о семи богатырях», поэмы «Медный всадник» и «Анджело», повесть «Пиковая дама»... Без сомнения, какие-то строки этих произведений родились на уральской земле. Справедливо утверждение уральского поэта Г.Ф. Могутнова:
Он тороплив и озабочен:
«Скорей засесть, уединясь,
Поэта болдинская осень
Ещё в Уральске началась».
В созданных в этот период произведениях есть немалая доля впечатлений от поездки по местам, когда-то охваченным пугачёвским движением. Многое он почерпнул из красочных рассказов В.И. Даля, с которым встретился в Оренбурге. В.И. Даль хорошо знал быт уральских казаков, незадолго до этого он только что вернулся из длительной поездки по землям казачьего войска. В.И. Даль не мог не поделиться с поэтом своими впечатлениями о «здешнем крае», который «представляет смесь необыкновенного, странного, многообразного, хотя ещё и дикого...»
А.С. Пушкина в ярких рассказах В.И. Даля могли привлечь сведения об истории Яицкого войска, о «частых смутах, несколько раз здесь возникавших», о казачьих рыболовных промыслах, учуге, останавливающем красную рыбу, и наёмке, наконец, о самих уральцах, «непреклонных, безусловных чтителях старины»,
сохранивших «дониконовский быт, со всеми странностями своими, радушием и закоренелыми предрассудками».
У поэта сложилось мнение об Урале как о месте по-настоящему своеобразном, может быть, экзотическом, достойном художественного отображения, краем важных исторических событий, интересных социальных, культурных явлений и национальных взаимоотношений разных народов. Примечательно, что, вспоминая о пребывании А.С. Пушкина в Оренбургском крае, дочь В.И. Даля подчёркивала, что поэт «был поражён тем же, что поразило и отца по приезде в Оренбург: строем жизни на Урале. Пушкину показалось, что Урал - непочатый край, которым сочинитель может заняться. Он почувствовал, что Урал мог бы многое вызвать у него» («Русский архив». М., 1899, №5).
Самое пристальное внимание в осенние болдинские дни 1833 года было, по всей видимости, сосредоточено на основном труде - «Истории Пугачёва». Но всё-таки вначале - в первые две недели (1-14 октября) после приезда в Болдино – А.С. Пушкин создаёт «Сказку о рыбаке и рыбке».
По своему содержанию и составу персонажей эта сказка, казалось бы, совершенно не связана с историческим повествованием о Пугачёве. Более того, сюжет сказки взят поэтом из сборника сказок братьев Гримм, в частности, из померанской сказки «О рыбаке и его жене». В черновых рукописях поэта, относящихся к 1833 г., пушкиновед Т.Г. Цявловская расшифровала рисунок двух мужских голов как изображение Якоба и Вильгельма Гриммов. Сборник сказок был издан братьями Гримм в 1812 году. А.С. Пушкин был знаком с этой книгой в переводе на французский язык (1830).
Немецкая сказка дала поэту сюжетную основу, которую он самостоятельно развил. «Из деталей пушкинской сказки, - отметил фольклорист М.К. Азадовский, - в тексте Гриммов отсутствуют: мотив корыта (первое требование у Гриммов - новый дом), по-разному именуется рыбка, у Гриммов - Камбала, причём, у Пушкина опущено указание, что рыбка - заколдованный принц. Наконец, Пушкин значительно усилил мотив покорности мужа. В сказке Гриммов старик - только покорный муж, не смеющий ослушаться приказов жены и пользующийся вместе с ней дарами чудесной рыбы; у Пушкина - старик совершенно отделяется от старухи».
А.С. Пушкин исключил также из окончательной редакции своего текста сказки эпизод о старухе, ставшей «римской папой». Эпизод этот, имеющийся в немецкой сказке, показался поэту совершенно не соответствующим русскому строю жизни и исторической реальности.
В «Сказке о рыбаке и рыбке», создававшейся одновременно с «Историей Пугачёва», в какой-то степени нашли отражение некоторые проблемы исторического характера, волновавшие поэта в то время, в частности, вопрос о самозванстве, столь характерном и актуальном для русской истории 17 и 18 веков. Не является ли мудрая «Сказка...» А.С. Пушкина своеобразной реминисценцией на неудавшиеся притязания Е.И. Пугачёва на царское имя. Возможно, некоторые трагикомические эпизоды, связанные с Пугачёвым, царём Петром III, натолкнули А.С. Пушкина на создание сцен сказки, где старуха предстаёт в облике царицы. Так, в своих воспоминаниях В.И. Даль привёл интересный рассказ о реакции поэта на событие, произошедшее в церкви Бердинской станицы: «Пугач, ворвавшись в Бёрды, где испуганный народ собрался в церкви и на паперти, вошёл также в церковь. Народ расступился в страхе, кланялся, падал ниц. Приняв важный вид, Пугач прошёл прямо в алтарь, сел на церковный престол и сказал вслух: «Как я давно не сидел на престоле». В мужицком невежестве своём он вообразил, что престол церковный есть царское седалище. Пушкин назвал его за это свиньёй и много хохотал...»
В таком же пародийном ключе изображается в сказке и старуха-царица:
«В палатах видит свою старуху.
За столом сидит она царицей,
Служат ей бояре да дворяне,
Наливают ей заморские вина,
Заедает она пряником печатным...»
Царственность старухи здесь чисто внешняя и показная, как и у Пугачёва.
Из многочисленных притязаний жадной старухи бессловесного и покорного старика особенно возмущает её желание стать царицей. И главный аргумент здесь следующий: старуха не может быть царицей, так как она невежественна и не образованна:
«Что ты, баба, белены объелась?
Ни ступить, ни молвить не умеешь.
Насмешишь ты целое царство». -
А.С. Пушкину была известна и драматическая судьба казачьей лжецарицы Устиньи Кузнецовой, второй жены Пугачёва, фантастическое «царствование» которой продолжалось всего три месяца. О казачьей «царице» А.С. Пушкин услышал в Бёрдах от Бунтовой: «Устинью Кузнецову взял он (Пугачёв. - Н.Щ.) насильно, отец и мать не хотели её выдать, она-де простая казачка, не королевна, как ей быть за государем». Для «императрицы» был выбран лучший в Яицком городке дом, в который она была помещена со всем её «придворным штатом», «фрейлинами», караулом и множеством других служителей.
В «Истории Пугачёва» А.С. Пушкин из отдельных кратких, разрозненных сведений высветил образ простой казачки из уральских куреней, вознесённой судьбой в ранг царицы и низвергнутой рабыней-наложницей в тёмные казематы далёкой Кексгольмской крепости.
Разумеется, образы старухи-царицы из «Сказки о рыбаке и рыбке» и казачьей «царицы» из «Истории Пугачева» совершенно не сопоставимы. Но общий итог «царствования» обеих одинаков: сказочные превращения закончились крахом - «разбитым корытом».
Для обозначения волшебства чудесной рыбки в сказке А.С. Пушкина используется эпитет «золотой». В уральском фольклоре этот эпитет символизирует богатство и изобилие. Так, в казачьей песне образ реки олицетворяет вольность и неисчерпаемость природных даров:
«Яик ты наш, Яикушка,
Яик, сын Горынович!
Про тебя ли, про Яикушку,
Идёт слава добрая.
Про тебя ли, про Горыныча,
Идёт речь хорошая,
Золочено у Яикушки
Его было донышко,
Серебряны у Горыныча
Его круты бережки...»
То же и в пословицах: «Яик - золотое дно», «Не житьё, а Яик».
Возможно, подобные песни и устные речения, услышанные поэтом на Урале в сентябре 1833 года, повлияли каким-то образом на обозначение сказочной рыбки. Но одно несомненно: древняя казачья река была сказочно богата. «По словам стариков, - подчёркивал поэт в примечании к описанию учуга (решетки, перегораживающей Урал), - прежде так бывало много в Урале рыбы, что от напору оной учуг ломался, и её прогоняли назад пушечными выстрелами с берега».
О важности и ценности уральских впечатлений для поэта говорят и строки его письма к жене из Болдино (2 сентября 1833 г.): «Последнее письмо моё должна ты была получить из Оренбурга. Оттуда поехал я в Уральск - тамошний атаман и казаки приняли меня славно, дали мне два обеда, подпили за моё здоровье, наперерыв давали мне известия, в которых имел нужду, и накормили меня свежей икрой, при мне изготовленной».