Александр Старых
(Продолжение. Начало в №19)

«Лазарь, иди…»
Кстати, гробница святого праведного Лазаря, «друга Божия», находится всего в трёх километрах от Иерусалима. Там, где раньше была деревушка Вифания, сейчас арабская Эль-Лазария. Местечко это с незапамятных времён славится вкусным инжиром или фигами, листочками с дерев которых прикрылись Адам и Ева после вкушения запретного плода, который, скорее всего, тоже был инжиром.
В Вифании вместе с Лазарем жили его сёстры Марфа и Мария. Спаситель очень любил эту семью и часто останавливался у них для отдыха.
Однажды, когда Он проповедовал в Галилее, сёстры прислали ему весть, что брат тяжело болен, и просили навестить его. Но Иисус Христос не торопился и пришёл с учениками в Вифанию лишь на четвёртый день после смерти Лазаря. Спаситель велел отвалить камень от пещеры, хотя сёстры возражали: из гробницы уже шёл сильный смрад. «Лазарь, иди вон!» — громовым голосом, помолившись, воззвал Спаситель, и, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, с лицом, обвязанным платком, оживший мертвец явился на свет Божий. На многих иконах воскрешения Лазаря свидетели этого чуда изображены с зажатыми носами.
Надо сказать, что выбраться из каменной могилы спелёнатому Лазарю было непросто, ведь и обычному человеку сделать это не очень легко. В глубокую квадратную пещеру, которая находится в самом селении, рядом с дорогой на Иерусалим, ведут 24 крутых ступеньки. Они приводят к каменному престолу, на котором стоит ящик со свечами. Торгует ими араб, семье которого и принадлежит участок земли с могилой Лазаря. За небольшую мзду эта семья пускает паломников в пещеру. Кстати, такое в Святой Земле встречается сплошь и рядом. Например, место вознесения Господа с отпечатком в камне его стопы (поэтому место называют «Стопочкой») и каменной часовней на вершине Елеонской горы в Иерусалиме тоже уже несколько веков принадлежит мусульманской общине, которая вольна распоряжаться участком по своему усмотрению.
Купив свечку, я пытаюсь проникнуть во вторую, совершенно тёмную пещерку, собственно гробницу. Для этого мало пригнуться, приходится ещё и встать на колени и почти ползком пробираться в погребальную камеру. Отсюда обратным ходом выбирался Лазарь, явив миру неопровержимое доказательство божественной силы Христа, уже не только воскрешающего мёртвых, но восстанавливающего даже смердящую плоть. Тем самым Спаситель, конечно же, хотел укрепить в вере собственного предстоящего воскресения и своих учеников. Многие книжники и фарисеи уверовали в Него после этого чуда, неподвластного никому из смертных. Именно с этого момента Синедрион стал искать смерти самого Христа.
Из Вифании видна Елеонская гора. За ней Иерусалим, куда вскоре после воскрешения Лазаря на молодом осле въедет Спаситель. Там, на Храмовой горе, уже есть и могила для Него. Небольшую пещерку тайный ученик Христа Иосиф Аримафейский приготовил для себя, но после того как Его тело выпросят для погребения у Понтия Пилата, он отдаст её Учителю. На каменной лавке, вырубленной в породе, положат Его, сняв с распятия, и с неё на третий день встанет Он огнём новой веры и новой церкви, которая разрушит узы смерти и Ада и которой стоять до скончания века.

Иерусалим. При этом звуке всплывает в памяти весенняя степь в далёком детстве. Упругая молодая земля под куполом синевы, кресты старого кладбища на горизонте и струящееся по холмам марево. Сердце вдруг начинает волноваться, и в нём зарождается древнее тягучее слово: И-е-русали-и-м – то ли ветер издалека принёс, то ли Бог прошептал.
Мне пять лет. Я сижу перед раскрытым сундучком бабушки Варвары. Сундучок покрашен той же краской, что и весь пол в нашей деревенской избе. Под крышкой небогатый бабкин гардероб, смертный узел, который пригодится, слава Богу, ещё нескоро, и книги – евангелия, псалтыри, молитвенники из разорённой и закрытой церкви. Но я об этом ничего не знаю. Из церкви давно уже сделали школу, в которую через два года я пойду учиться. Бабушка, перебрав вещи, прячет книги поглубже в сундук. Она прошла через ГУЛАГ, где выжила чудом, поэтому по привычке боится, что церковную вязь увидят недобрые люди. Но я ещё долго ничего не буду знать ни о ГУЛАГе, ни о страшном бабушкином прошлом.
На крышке сундучка с внутренней стороны – старая раскрашенная фотография с панорамой города. Это святой город Иерусалим. Бабушка Варвара в нём никогда не была, и то, что она рассказывает о происходивших там событиях, похоже на сказку. Он таким и остаётся в моей памяти – «под небом голубым есть город золотой», город-мечта, которого нет на свете.
Я, как и все дети великой страны, расту и долгие годы остаюсь воинствующим безбожником, но, услышав имя святого города, душа, словно радостная птица, каждый раз ликует и трепещет крыльями, чувствуя неодолимое притяжение земли, где находится её блаженная и вечная родина.
…Я стою на склоне Масличной горы перед внезапно развернувшейся панорамой Иерусалима. Город разбежался, растёкся по холмам, тут же возвратной волной устремляясь всеми своими постройками к центру, его духовному средоточию – Храмовой горе, опоясанной крепостной стеной. Из-за набегающих от ветра слёз панорама начинает казаться старой картинкой из деревенского сундучка.
Мы оба смотрим на святой и вечный город: я с Масличной горы, а бабушка Варвара из Иерусалима горнего, и к синеве весеннего неба добавляется лучистая синева её глаз. Иерусалим земной, полный взлётной силы, открыт навстречу Иерусалиму небесному.
Я брожу по каменным лабиринтам Старого города на Храмовой горе и понимаю, что жил здесь всегда. Я становлюсь частицей Вечного города, струящегося из века в век. Через меня неудержимо течёт время, и от погружения в глубины спрессованных тысячелетий, кажется, вот-вот закипит кровь и лопнут барабанные перепонки. Сквозь крики торговцев, грохот тележек, визг тормозов вдруг начинаешь слышать звон доспехов крестоносцев или дробный цокот копыт сарацинских всадников.
Оказывается, есть такой медицинский термин – «иерусалимский синдром». Вечный город так сильно воздействует на некоторых паломников, что им может потребоваться врачебная помощь. Это потрясение, мне кажется, приходит вместе с мыслью, что где бы ни был, ты навсегда остаёшься гражданином Вечного города – Иерусалима.

«Гроб высечен в каменной стене…»
Попасть в пещерку, где лежало тело Христа, чтобы прикоснуться к мраморной лавке, покрывающей настоящий камень – на большее не дают времени греческие монахи, – в канун Пасхи, когда Иерусалим переполнен паломниками, задача почти невозможная. Гид Марина сразу предупреждает нас об этом. Некоторым группам не хватает для этого и двух-трёх дней. Мы без особой надежды всё же пристраиваемся в хвост очереди справа от входа в кувуклию (каменную часовню). Внутри неё – величайшая христианская святыня, место, откуда воссияло Христово Воскресение. В честь этого события и названа окружающая его ротонда, которая является частью комплекса святынь, собранных под одной крышей Храма Гроба Господня и принадлежащих ныне разным христианским конфессиям.
Я глажу рукой розовый мрамор древней базилики, как, наверное, гладил его игумен Даниил, который ещё в двенадцатом веке принёс к Святому Гробу лампаду «от всей земли Русской». Вот как он описывал его в своём «Хожении»: «Гроб Господень высечен в каменной стене, наподобие небольшой пещерки, с малыми дверцами, как можно человеку влезть на коленях, склонясь. Пещера квадратная, четыре локтя в длину и четыре в ширину. И как влезешь малыми дверцами в эту малую пещеру, то на правой стороне будет небольшая лавка, высеченная из того же пещерского камня. И на той лавке лежало тело Иисуса Христа. Ныне эта лавка святая покрыта мраморными плитами».
Четыре года назад я уже входил в Гроб Господень. Тогда, можно сказать, случилось чудо: шумный бородатый греческий монах (базилика с Гробом принадлежит православным), руководивший очередью паломников в пещеру, вдруг выдернул из толпы меня и ещё пару человек и со словами «бистро-бистро» подтолкнул к входу.
Сейчас я опять вижу его. Он мечется впереди, грубовато отталкивая напирающих прихожан, шумно окрикивая тех, кто заступает за очерченную им незримую черту. Я вспоминаю, что кувуклия и сейчас мало чем отличается от описания игумена Даниила. Разве что древнерусский странник не упомянул о приделе Ангела, сидевшего на гробовом камне. Часть этого камня вмонтирована в вазу из мрамора, стоящую перед низким входом в гробницу. Над Ложем Христовым три иконы Воскресения и одна Богородицы. Здесь ежесуточно совершают три литургии — православную, армянскую и католическую. Святое ложе при этом служит и жертвенником, и престолом.
Сюда, на эту мраморную лавку, по молитвам иерусалимского патриарха в Великую субботу сходит в виде светящейся росы Благодатный огонь. Священник собирает его в лампаду, которая вспыхивает, и выносит на свечах ожидающим огонь в молитвах и тесноте православным людям со всего мира.
…Толпа качнулась в сторону, и я вдруг оказываюсь прижатым к самому краю кувуклии. Знакомый мне бородатый монах жестом показывает: трое человек — проходите здесь. «Где же мы пройдём?» — думаю. И вдруг обнаруживаю небольшой зазор между колонной и стеной кувуклии. Через полминуты мы, крестясь, входим в пещеру…

(продолжение
в следующем номере)