Стихи, которые мы публикуем сегодня в «Мастерской», прочитают все: и молодые авторы, и поклонники поэзии, и товарищи талантливого поэта Валерия Дмитриевича Сухарева, прочитают все, кроме него самого. Он, к сожалению, не увидит их напечатанными по причине низкого зрения. А как бы он порадовался публикации! Ведь их в его большой жизни было так мало.
Начал он писать в пятом классе, и к окончанию школы у него уже накопилось несколько сотен стихотворений. И была мечта поучиться в Литературном институте имени А.М. Горького, куда он ежегодно отправлял стихотворения на творческий конкурс. Но каждый раз безуспешно. Даже помощь Ярослава Смелякова не помогла, который принимал его в Переделкино, окрылял своей поддержкой и напечатал стихи молодого автора в журнале «Юность».
Несколько лет он занимался в литобъединении «Рязанский комсомолец» вместе с другими талантливыми молодыми писателями: Эрнстом Сафоновым, Валентином Сафоновым, Герольдом Киселёвым, Анатолием Сениным. Все они в своё время поступили в Литинститут, закончили его, стали большими профессионалами, выпустили множество книг, и, к сожалению, уже ушли из жизни, а Валерий Сухарев, отбарабанив несколько десятков лет на стройках нефтехимии, стал и пенсионером, и инвалидом, а что касается литературного признания - он по-прежнему самодеятельный автор. В коллективных сборниках были напечатаны большие циклы его стихотворений, а в родной Рязани вышла небольшая книжечка стихотворений «Костры эпохи».
А что же земляки - рязанские писатели? Всё никак не могут собраться вместе и проголосовать, чтобы Валерий Сухарев, талантливый поэт, к дню своего семидесятилетия подержал в руках документ, удостоверяющий его официальное признание. Надеемся, что наш оренбургский литературный привет расшевелит рязанцев, они соберут кворум, и голосование состоится в пользу поэзии.

* * *
По садам, калёным
Солнцем и росой,
Красное с зелёным
Слово проросло.

Вот такое слово,
Как не загрустить,
То упасть готово,
То не отрясти!

Встанет, как в дыбошки,
Красно-зелено,
Мышкою от кошки
Спрячется оно.

Затомлюсь жестоко,
Голова на грудь,
Как, с какого бока
К людям повернуть,

Чтоб светилось в песне
Про честную Русь,
Чтоб не стало пресным,
Приторным на вкус.

* * *
Распустив, как свору, холод,
Удлинив берёзы тень,
По деревне день проходит
С красным солнцем набекрень.

Эх, ему б ещё гармошку
Да уйти бы на басы,
Чтобы девушки в окошках
Дружно плющили носы.

— Ой ты, тары-растабары,
Кучерявый чубчик мой,
Выходи живей, Тамара,
А не то пойду к другой!

И одна, чтоб испугавшись,
Выбежала б на крыльцо,
Поглядела, засмеявшись,
В руки спрятала лицо...

Мрак всё гуще, и во мраке
У берёзы белый бок,
Брешут у конур собаки
На небесный колобок.

* * *
Жизнь идёт через пень-колоду,
Только осень, как на заказ!
Гуси крыльями воду колотят,
Словно лапки им жжёт закат.

Но взлететь не хватает отваги,
Слишком сытной была их жизнь!
Потому и гогочут бродяги,
Перекатная голь, бомжи...

Я на лодке пристану к берегу,
Поднимусь над песчаным бугром.
Разбежались берёзки белые,
Будто я иду с топором!

Вы не будете мной укорочены.
Не злодей я, не кат, не вор!
Шапки, алым сукном отороченные,
На закате ломает бор.

Вот и ночь выступает, как пава,
Месяц — гребнем, во лбу — звезда,
Коростели вспорхнули справа,
Слева выбежали поезда.

Местность вся, как читальня, светится,
И, как в юности, с книгой в руках
На скамье улыбается сверстница
С огонёчком цветка в волосах.

Нами книг прочитано слишком!
Мы и сами можем писать!
Забежим на холм без одышки,
Устремляясь вдвоём в небеса.

На их фоне, как тени вырезаны,
Улетим на свою звезду,
Только словом это не выразить,
Да и слов таких не найду.

Троица
Три витязя по трём дорогам
К границе о полночь спешат,
И вскинутся враги в тревоге,
И побегут, визжа, назад!

Ах, троица!
Ты сказки слушай
И намотай себе на ус:
Без троицы — вода без суши,
И Русь — ещё не вся та Русь!

И дом без троицы не строится.
И третья чарочка вкусней,
И самый светлый праздник -
Троица -
С зелёной прелестью ветвей!

И жизнь не в жизнь косцу и пахарю
Без трёх желанных сыновей.
Как выйдут в мир, и мир лишь ахнет
Побегам русския корней.

С такими можно без опаски
Блуждать в степях, тонуть в морях,
И даже Змей Горыныч в сказке
О трёх выходит головах.

И тройка, удалая тройка,
Не знающая сроду пут!
На что другие мчали бойко,
А всё же уступали путь.

Я и о том припомнить в силе
На берегах родной реки:
Костюм с жилеткою в России
В честь тройки тройкой нарекли.

И с юности, явясь без зова,
Но в ситуации любой,
Ведут нас нежно и сурово
Надежда, Вера и Любовь!

* * *
Сентябрьский лес, как на привале,
Раскинул красные шатры,
И целый день багряно-ало
Кусты пылают, что костры.

В шатрах с утра и свист, и пенье.
На конкурс, что ли, собрались,
Блеснуть не только опереньем
Под чьё-то «браво», чьё-то «бис»?

А солнце, как подсолнух вянет,
С линялых катится небес.
Уж скоро осень на поляне
Пронзит трубой тревожной лес.

Как ветром сдует птиц за море,
И с шелестом шатры спадут,
Забродят тучи на просторе
И дождиком костры зальют.

Лес не узнать!
Но вот украсит
Синица с звонким снегирём,
Да плотник-дятел в шапке красной,
Стучащий гулко долотом...

А конкурс до заката длится.
Почив на лаврах, соловей
Внимает благосклонно птицам
И грезит о весне своей.

* * *
В соснах слабо дорога светится,
И рокочет, как море, бор.
Со ствола дятел доктором свесился,
Но не видит меня в упор.

Дальше — глуше и всё, как в танке,
Но меня продерёт мороз,
На проплешине, будто останки,
Обгорелые кости берёз.

Галки в ёлках сидят, как в тереме,
И для них я - двуногая тварь.
Забубнил в хмурой чаще тетерев
Мне отходную, как пономарь.

Утекло золотое времечко,
Промотал его в пух и прах!
Ни жены, ни детей, ни имечка,
Только бор и дорога в глазах

Да следы на песке, которые
Вскоре ветер зачистит метлой.
Даже волк, ощерясь, матёрый
Обежит меня стороной...

Может, скажет кто-нибудь позже,
Встретив в книжке мой давний портрет:
«Жил, как грузчик, пил, как сапожник,
Невостребован, как поэт...»

На реке Воронеж
Российский флот пока в зачатье,
Он в крепком дубе и сосне.
Пётр рвёт зубами кус зайчатины,
Расположась на свежем пне.

Костёр трещит, вихляясь в мраке,
Кидается царю на грудь,
Он словно хочет, как собака,
Лицо усатое лизнуть.

Но отстранясь от жаркой ласки,
Лицом похожий на кота,
Пётр фляжку, жмуря сладко глазки,
Целует в жёсткие уста.

Вино огнём охватит тело,
А там, где плещется волна, —
Пот вместе с кровью корабелов, —
Уже флотилия видна.

Да! Флот ему дороже сына,
На всех помчится парусах.
Уже не Русь, уже Россия!
А Русь — в Москве, в её блинах.

Москва — мятежники и воры,
Как ненавидит он Москву!
Рванёт царь, задыхаясь, ворот,
И сонный валится в траву.

Рука — подушкой под щекою,
В мозолях, в ссадинах — тверда!
И, как ребёнок от щекотки,
Во сне он взвизгнет иногда.

Бьёт о борта волной Воронеж,
Он знает, к морю путь в степях.
Лесов лишённые вороны
На мачтах беспокойно спят.

Царь спит, а словно у штурвала,
И кораблю открыт простор,
Там Запад, коммерсант бывалый,
Для встречи руки распростёр!

По Оке
Поднимусь на палубу. Не спится.
Встану я над звёздною водой.
Над лесами вскинется зарница,
Развернёт свой веер золотой.

Берега раздвинутся, расступятся,
А над плёсом вылетит луна,
Как яга, качаясь в жёлтой ступе,
Руки свои вытянет она,

По воде зашарит. И деревья
Закричат спросонок, как в беде.
И подходят к берегам деревни,
Чтоб огни рассыпать по воде...

Где-нибудь у Спасска, у Касимова
С пристани, лукавства не тая,
Девушка весёлая, красивая
Мне помашет, крикнет: «Я твоя!»

Улыбнусь я, помашу ответно.
Разведу руками, закурю...
Ёжусь от щекочущего ветра
И смотрю сквозь дымку на зарю.

Полина
— Как зовут? — улыбнулась, — Полиной.
И взбурлил чувств счастливый поток.
Ай, и кружится пух тополиный,
Хоть вяжи оренбургский платок!

Для тебя ж надоедливый, вредный,
Пальцем с носа смахнёшь и щеки,
Машешь сумочкой с молнией медной
И браслетом сверкаешь руки.

Только мне, к величайшей досаде,
В пенье птичьих рожков и свистков,
Не отщёлкнуть его с белой пряди,
Не очистить от пуха висков.

И готовый опять к безрассудству,
Гимны петь и ходить колесом,
Твоего не задену я чувства,
Да и сам не взметнусь уж костром!

Но такая открытая юность
Жизнь мою озарит в скуке дня.
Как ты ласково улыбнулась,
Как улыбкой кольнула меня!

Я тебе благодарен, Полина,
Что не квел чувств бурливый поток.
Ай, летит пух, летит тополиный,
Как на девичьи плечи платок!

* * *
Из-за моря, моря синего,
С ветром радостным весны
Прилетели гусь с гусынею
С чужедальней стороны.

И теперь на Белоозере
Греют лапки на волне.
Видно, лапки поморозили
В той заморской стороне.

Их камыш надёжно скроет,
Чтобы выводок потом
Не окрасил воду кровью,
А украсил стол пером.

То перо, пусть лебяжье,
На бумаге в тишине
Неизвестное расскажет
О заморской стороне.

Заготовка дров
Отдохнув на каникулах вдоволь,
Я засучивал рукава,
Подряжаясь к солдатским вдовам
Заготовить к зиме дрова.

Вот тогда я узнал берёзу,
Как по виду она нежна,
Но ударом одним не берётся,
Тут смекалка ещё нужна!

Поплевав на мозоли кровавые,
Брал я клинья и брал колун.
Уж готовил берёзе расправу я,
Заклиная её, как колдун.

А потом к забору на солнце,
На покров травяной земли,
Я полешки сложил в колодцы,
Чтоб подсохнуть к зиме могли.

Полусонный, проулком медленно,
Заплетаясь ногами, брёл,
Все бумажные и все медные
Перед мамою клал на стол.

Вот на те трудовые рублёвки,
Просветлев от хороших дум,
В сентябре в школу шёл в обновке,
Коверкотовым был костюм...

Износились пиджак и брюки,
Только в памяти дни сберегли
Эти вдовые слабые руки,
Что давали в расчёт рубли.

Как берёзы, покорны стихии,
Но с удара не разрубить,
Эти вдовы — лицо России,
А лицо невозможно забыть!

* * *
Отшумела над рекою липа,
Отцвела, склоняясь, вековая.
Уж потряс её октябрь, осыпал.
С треском разлетелась листьев стая.

Жизнь меня в ежовых рукавицах
Также потрясла, насупив брови.
Молодость, как прах, вдали клубится,
Старость с батожком вблизи уж бродит.

А когда-то... Эх, да что об этом!
Было-сплыло, кануло всё в Лету.
Липа зацветёт весёлым летом.
Мне такого не дождаться лета!

* * *
Полынь-трава и подорожник,
И белый чубчик ковыля,
И нету ничего дороже,
Чем ты, родимая земля!

И я, протягивая руки,
К тебе, моя степная Русь,
Как после длительной разлуки,
Щекою мокрою прижмусь.

Меня утешишь в час печали
И силы дашь мне на врага,
Чтоб плёткой в злобе не сшибали
Росы роскошной жемчуга!..

Врачуй, полынь и подорожник,
А ты, ковыль, мне как салют,
Когда в своей последней дрожи
С землёй и Родиной сольюсь!

* * *
Земля весь день твердит со всхлипом,
Что шуба позарез нужна.
Ей в утешенье снег посыпал,
И успокоилась она.

К лицу соболья в искрах шуба,
Как лысому пеньку картуз,
Теперь не даст от страха дуба,
Что в стужу треснет, как арбуз.

Уютней озими под снегом,
В сугробе заяц, как в избе,
Медведь по адресам побегал
И отыскал отель себе.

И я доволен в полной мере,
В сверканье снега и берёз,
Судьба моя, как сивый мерин,
Везёт удачи полный воз.

Но с теплотой особой вижу,
Как огольцы, покинув дом,
Смеясь, становятся на лыжи,
Ловя снежинки языком.

* * *
Царский стол, коль к водке есть селёдка,
Да картошка с маслом, да лучок.
Соколом летит за пташкой водка
И уходит в душу, как песок.

И склоняя кудри на застолье,
Серебром в кудрях я знаменит,
Подпою друзьям с душевной болью,
Как та липа над рекой шумит.

Песня - праздник в городской квартире,
Где вся жизнь порой - прогорклый чад,
А соседи, нет противней в мире! –
В стены грохают и в потолок стучат.

От души им вставить бы пропеллер,
Чтоб куда подальше унеслись!
Может быть, в последний раз пропели,
В раз последний, может, собрались.

Может, завтра, горсть земли бросая,
Что-то сдавит, разрывая грудь.
Почернеет липа золотая,
Провожая нас в последний путь.

Будет лист ронять свой горсть за горстью,
Засыпая, заметая нас...
Стол накрыт по-царски.
Где же гости?
А для многих был последний раз.