Лев Желтов
В том августе мы занимались изучением рельефа - нивелировали трассу недалеко от реки Урал, с густым береговым лесом и бескрайней, бесконечной ковыльной степью, где надоевшее до тошноты палящее солнце раскалённым утюгом постоянно давило нас к земле.
Стояли мы на постое в небольшой захудалой деревушке из десятка домов, разрушенной до основания часовенки да крикливых, не дававших ни минуты покоя гусей, толпящихся в огромной луже у неработающей колонки. И постоянно, как семафор, на своих растопыренных дрожащих ногах стоял и лакал там воду огромный, старый, неизвестно чей одногорбый верблюд, в повязанной до ушей красной косынке.
Как-то дед Матвей пошёл с роевницей в уральскую пойму на Дикое озеро - снимать рой диких пчёл. Вернулся он поздно, весь покусанный пчёлами, с перекошенным от страха лицом.
На следующий день, выпив по случаю, он мотался, как шланг, по деревне, раскрасневшийся, с распушенными большими усами, прикладывал ко лбу медную бляху и кричал, что на озере завелись бесы. В доказательство показывал всем порванные штаны и большую, как слива, шишку на лбу.
Богомольная плюгавенькая старушка бабка Евдокия усомнилась, шмыгнула вечно мокрым носом и шамкнула, что последнего беса извели тут давно, ещё в период коллективизации.
- А не сходить ли мне на Дикое озеро? Всё-таки любопытно, - сказал я себе.
Пошёл на следующий день к вечеру. Взял ружьё и удочки, решив заночевать на озере. Я не верил рассказам о леших, ведьмах, но, когда случалось ночью быть одному в лесу, невольно настораживался, прислушивался к скрипам и шорохам, беспокойно вглядывался в темень.
Расположился я на берегу озера у большого выворотня - сваленной ветром сухой осины. От озера тянуло влажной прохладой и резким настоем водорослей. Ружьё положил рядом. Сижу, прислушиваюсь. Над верхушками деревьев уже замерцали звёзды. Яркий месяц повис над лесом. От него в просветах между ветвями падал серебристо-дымный, похожий на туман свет. Ничто не нарушало тишины ночи.
Вдруг справа долетел до меня жалобный стон и протяжный крик. Я привстал, но не успел сделать и двух шагов, как снова раздались странные звуки. На этот раз они были похожи на злое мяуканье кошки. Потом кто-то захохотал. По телу побежали мурашки и похолодело во рту. Я крепко стиснул зубы и, стараясь побороть страх, пошёл между деревьями. Колючие лапы деревьев хлестали меня по лицу, ноги цеплялись за узловатые корни. Чудилось: длинные тёмные руки тянутся ко мне со всех сторон и вот-вот схватят. Кто-то громко захлопал в ладоши.
Я остановился и едва не вскрикнул от ужаса: в просвете между стволами я увидел небольшую полянку, освещённую светом месяца, а на ней - огромного косматого беса. Он стоял неподвижно, немного согнувшись, голова его чуть шевелилась, глаза горели. Я был уверен: внимательным взглядом он разглядывал меня. Опять кто-то захлопал в ладоши и заплакал, как обиженный ребёнок. Нервы мои не выдержали, я поднял ружьё и, почти не целясь, выстрелил. И побежал назад, не разбирая дороги.
Остаток ночи я почти не спал. Нервное напряжение улеглось лишь утром, когда я вновь подошёл к страшному месту и увидел высокий полусгнивший корявый берёзовый пень, а под ним - взъерошенного мёртвого ушастого филина. Его печальные остекленевшие глаза с укором смотрели на меня. На кончике изогнутого клюва искрилась капелька свернувшейся янтарной крови. Тёплый ветерок ласкал и перебирал исподние пёрышки птицы.
Было чудесное, солнечное, безоблачное утро. Над головой величаво переговаривались изумрудные шапки деревьев. В горле у меня застрял горький комок.