Иван Горюнов
Проснулся я от несильного удара в лицо. Зажмурился от яркого света: в спальне во все лампочки горела люстра. Перед глазами - чёрная маска с прорезями для глаз. Пошевелил головой - в подбородок упёрлось лезвие ножа. Ничего не пойму, сон что ли? Уже сильный удар в лицо мигом привёл в чувство: «Это же не сон, это бандиты!»

«Где деньги на машину?» - опять удар в лицо. Медленно поднимаюсь спиной по ковру, что на стене. «Газовый пистолет под кроватью, упаду вроде бы от боли, достану!» Удар чем-то острым по левой ступне, боль, кровь. Повернул голову направо. В дверях жена, в бок ей направил обрез второй бандит. Ночная сорочка на животе в крови. «Всё! Не нужен пистолет, бесполезно». Прямо по кроватям шагаю к жене: «Вы что! Она же кровью истечёт, отведите её в ванную, пусть перевяжется». Как ни странно, но сказав: «Дёрнешься, сука, убью!» - бандит повёл жену в ванную.
Помня, что в доме сыновья и их друг, кричу: «Никому не сопротивляться!» И уже обращаюсь к бандитам: «Берите всё что есть, денег в доме нет, вчера ездил за товаром, всё потратил». В сопровождении моего побудчика иду в зал. На ковре, лужа крови, уже не впитывается, рядом связанный по рукам и ногам скотчем Алёша, старший сын, рот тоже заклеен. «Лёша, если живой, пошевелись», - он кивает, что живой. Младший сынишка пугливо выглядывает из своей комнаты. Меня связывают, обматывают руки и ноги. Рядом швыряют младшего. «Чё так смотришь? Гадёныш», - это к нему обращается третий бандит, с пистолетом в руках, вот именно в руках, «Макаров» он держит двумя руками, стволом вверх. Удар пинком в голову младшего, он на полу. Связывают его оторванным телефонным проводом так, что руки тут же синеют. «Где второй телефон?» - это ко мне. Называю где, удивляясь про себя, что они знают про него. Рядом сажают жену, почему-то не связывают. Что-то мычит и качает головой Алёша. Понимаю, что ему трудно дышать, перебит нос, наверное. «Откройте ему рот! Он же задохнётся, зачем вам труп?» - я кричу. Опять послушались, отодрали скотч, Алёша шумно дышит, лицо всё в крови, нос сломан, под глазом большая резаная рана, веко почти оторвано, болтается. Спрашиваю жену, держащую замотанную в полотенце руку: «Почему живот в крови?» Оля отвечает: «Это не живот. Это я на локте порванную кожу зажимала, вот и ночнушку испачкала». Ну, хоть здесь, слава Богу, терпимо пока. Слышу возгласы из дальней комнаты: «Вася, да здесь ещё один». Вася убегает туда, нас сторожит третий, что с «Макаровым». Шум, возня, и в зал затаскивают связанного «ласточкой» друга Алексея, Дмитрия, рот в крови, выплёвывает зубы, смотрит ничего не понимающими глазами, уж не сон ли это. Его бросают на пол. Сижу, глотаю слёзы, слёзы обиды: как цыплят, сонными, всех повязали, всех поодиночке.
В зале нас опять сторожит Вася, с обрезом который. Раскладывает обрез, будто бы проверяет патроны, вижу два золотистых ободка, два новеньких бумажных патрона 16 калибра. Показывает, что не шутит. Чтобы что-то как-то прояснить, прикидываюсь, что заболело сердце и прошу валидол. Вася спрашивает у жены, где таблетки, она сама приносит аптечку. Роюсь в ней, Вася правой рукой помогает. Обрез в левой, полусогнутой руке. Стволы вверх. «Резко выкинуть ноги ему в подбородок, руку, кажется, можно освободить. Обрез мой. Не успею, третий пристрелит. Нет. Не надо», - приказываю себе.
Выпил таблетку, Вася встал, те двое уже таскали технику бытовую, куртки, шапки. Золото (наши обручальные кольца и цепочку) Оля отдала сама. Попросила оставить колечко покойницы-матери, на память. Поколебавшись мгновение, побудчик мой рявкнул: «Перебьётесь, буржуи хреновы! Итак, в каждой комнате по телевизору!» «Так они же чёрно-белые, да и не работают, старые», - это я. «А ты, курва, заткнись, пока я тя не кончил, достал уже, раскомандывался!» Где деньги, больше не спрашивали, после того как сильно, пинком, ударили в грудь. Что-то там хрустнуло, ёкнуло. Отстали, видимо, поверили, а, скорее всего, торопились, да и так много чего досталось. А денег не было.
«Как же вы на меня вышли, в селе есть и побогаче меня?», - спрашиваю я Васю. Спрашиваю только потому, что надо чем-то занять бандита, чтобы он говорил, а не бил кого-нибудь. «А ты подскажи, мы вернёмся потом», - весело Вася отвечает. «А Толя Щербаков». «Ладно, замётано», - Вася опять ухмыляется. «Так, значит, не местные. Толя Щербаков - бедняк и пьяница горький. Кто же на меня навёл?» - новая мысль появилась. Оля говорит шёпотом: «Может, я убегу, они заняты, до двери добегу, там шум подниму». Отвечаю тоже еле слышно, но решительно: «Нет! Да и не уверен я, что они все здесь, может, во дворе кто есть. Не успеешь! - Пристрелят! Они не шутят». Вдруг холодом обжигающая внезапная мысль: «Да они ведь могут нас всех убить! Следов чтобы не оставлять... Нет, лиц мы их не видели, зачем им столько трупов».
«Иди, открой нам дверь», - это к Оле Вася обращается. «Вот почему её не связали, и как же они зашли?» - мысль оборвалась, Олю грубо втолкнули в зал, закрыли двери, слышно, заматывают скотчем. «Сидите тихо, дёрнитесь, спалим всё. Грохнуть бы вас, суки, да ладно, живите!» Бандиты ушли. На всё про всё ушло минут 40-50.
Потом было всё, как и должно быть. Милиция, «скорая помощь», много народу. Соседи, родные убирают разбросанные книги, бельё, вещи, плачут все и от горя, и от радости, что мы живы остались. Алёшу и Олю увезла «скорая помощь». Оле зашивали рану на руке. Она проснулась от возни в зале, зажгла ночник, пошла посмотреть, что там, и нос к носу в дверях столкнулась с бандитом, который увидел через неприкрытую дверь, что загорелся свет, и кинулся в спальню. Он сильно ударил её в лицо, падая, она об угол деревянной кровати распорола мышцы руки, глубоко. Порез на лице (побудчик мой оставил ножом, допытываясь, всё ли отдала она золото) замазали чем-то. Алёше пришили веко, вправили сломанный нос, смазали чем-то многочисленные ранки от кастета на руках, лице, спине и груди. У меня сломаны два ребра, внутри всё отбито, проткнута шилом левая ступня. Раны на лице я зашивать отказался. А раны эти нанёс мне бандит моим же ножом. На кухне, на столе лежал. Они через окно сразу на кухню попали, нож и прихватили…
В первые минуты, когда бежал к соседям звонить в милицию, когда встречал сотрудников, разговаривал с ними, даже закурил, спустя четыре года после того, как бросил, боли я не чувствовал. Но спустя часа два дышать стало больно, ходить тоже. А утром уже, когда надо было ехать на судмедэкспертизу, 10 метров до машины без посторонней помощи я одолеть не смог бы.
Из дома вынесли, совсем как по Этушу, видеомагнитофон, видеокамеру «Sony», фотоаппарат «Никон», все золотые украшения, одежду и даже старые потёртые джинсы. Алёше и Оле в больницу надеть было нечего.
Беду я предчувствовал. Дом мой крайним был в селе; и в степи накануне подолгу стоял какой-то «Москвич», люди незнакомые мимо зачастили. Даже с Олей разговор завели, что пора бы решётки на окна поставить да дверь железную, раз занялись торговлей и фермерством. Могут найтись завистливые люди и техники вон сколько приобрели, и магазинчик построили. О том, что в кредитных долгах все, кто знает? А комбайн, «УАЗик», тракторы да сеялки вон они стоят. Не поставили… всё денег свободных не хватало.
Бандитов поймали через 14 месяцев. Нашли, когда они совершили ещё один грабёж. Безнаказанность породила наглость: ворвались в одиннадцать часов вечера в квартиру, где никто не спал. Там парень пошёл на бандита, на Васю, он держал его беременную жену. Вася его застрелил первым же выстрелом из того самого обреза 16 калибра. Отца парня ранили в живот, второй выстрел, что в голову был направлен, отец успел отвести, и дробь попала в потолок. Бандитов арестовали аж в Казахстане.
Боль и стыд жгут мои душу и сердце спустя много лет. Жгут оттого, что я, отец и муж, не смог защитить жену и детей от насилия. Жена и дети убеждают меня, что вёл я себя достойно, не унижался, ни о чём не умолял бандитов, поведи я себя иначе, случилось бы то, что случилось при следующем разбое, совершённом этими бандитами, они попросту убили бы меня. Но боль и стыд от этих убеждений не проходят, ещё и гнев от бессилия не даёт покоя: на следствии - прокурор, в суде - судья, увели того, первого бандита, моего побудчика, который больше других избивал нас, от ответственности. Направили его на психиатрическую экспертизу (это через год-то), с целью выяснить, был ли он вменяем год назад, в момент грабежа у нас. Он не понёс уголовной ответственности, пробыл год в психушке и сейчас на свободе. Водит машину, пройдя как-то медкомиссию, и уже успел сбить женщину насмерть. И опять на свободе! Ехала та женщина на телеге, лошадь её везла. Оказывается, не было габаритных огней. У кого? У лошади? И на чьей совести эта жизнь? Если бы бандит сидел в тюрьме, как ему и положено по закону, женщина эта жива была бы. К вопросу о его вменяемости: когда на следственном эксперименте его привезли к нам в дом спустя год, он уверенно показывал, где какие вещи лежали и стояли, где кто стоял и лежал. «Сколько же ты денег выручил с нашей беды?» - спросила Оля его. «1400», — был ответ. «Неужели ты, такой здоровый парень, не смог бы заработать такие деньжищи? Пришёл бы ко мне, на комбайне больше бы заработал». Молчание мне было ответом. Но человеческий поступок этот бандюга всё-таки совершил: он встал на колени перед Олей и попросил прощения, сначала у неё первой, потом у нас: «Вы меня, пацаны, тоже простите». Ну, какой же он невменяемый?
Во время следствия у нас с прокурором состоялся немного странный телефонный разговор.
- Иван Фёдорович, а почему Вы хранили не зарегистрированный газовый пистолет?
- Как почему? Для самообороны!
- Это понятно, но Вы закон нарушили, и Вас необходимо привлекать за незаконное хранение оружия.
- Я что-то не пойму, Вы против кого следствие ведёте, против меня?
- Нет, конечно, это я Вам напоминаю просто, приезжайте, поговорим.
- Никуда я не поеду, договариваться с Вами не стану. Все вопросы к следователям, которым я добровольно, для вас подчёркиваю, добровольно, рассказал о газовом пистолете, а это, почитайте закон, товарищ-господин прокурор, снимает с меня уголовную ответственность. Я о ней тогда не думал, я думал, что пистолет может ещё горе кому-то принести.
- Ну, всё равно приезжайте, поговорим.
Он же торговаться со мной хотел: я соглашаюсь с психушкой бандита, а он не будет меня привлекать за пистолет. Ирония судьбы: этот бандит пытался зарегистрировать мой газовый пистолет, но на это не обратили внимание те, кому положено, хотя пистолет с редким названием «Perfesta» был в перечне украденных вещей.
В коридоре здания суда услышал разговор адвоката по телефону. Тесно в коридоре, да она и не секретничала, громко разговаривала: «Сейчас приеду, вот дождусь утверждения состава суда, и приеду», - она выключила телефон. «Почему этот состав суда важен именно адвокату моего побудчика, которого даже на суде не будет? Значит, есть связь! Какая? А! Понятно какая!»
Вся моя семья дала отвод судье. Она занервничала, начала убеждать нас. Мы стояли на своём. Тогда она пообещала, что бандит будет в суде, его привезут. Мы отвод сняли. Обманула она нас. Так его и не привезли.
В дальнейшем я не раз напоминал ей об этом, а перед вынесением приговора назвал её продажной. Когда уже кончился суд и преступников увели, она стояла и ждала меня в коридоре. Я проходил мимо. «Ну, как я Вас?» - с издёвочкой она меня спрашивает. Я не понял: «Что как?» - «Я даже не присудила вернуть Вам материальный ущерб». Я рот открыл от такой наглости, но быстро нашёлся: «Ах, Вы об этом, Александра Константиновна! Бог с ним, с моральным и материальным ущербом. Но Вы, Александра Константиновна, - суд земной, а есть ещё и другой суд, я думаю, Господь Вас не забудет». Повернулся и ушёл, не попрощавшись.
Ну, прямо день свиданий. Выхожу на улицу, мама бандита, побудчика моего, меня дожидается. Кстати, адвокат был только у него, другие сами себя защищали. Мама его подошла и извинилась. Извинилась не за содеянное её сыном, а за то, что она его такого психованного родила: «Уронила его в детстве, он головой и ударился».
Подлило масло в огонь и уже ярость вызвало нравоучение чиновника от МВД, опубликованное в городской газете. Он делает жителям города наставление, суть которого в следующем: потерпевшие должны помнить, обороняясь от бандитов, что ни в коем случае нельзя нечаянно ткнуть ножом в ляжку бандита и, не дай Бог, убить его. Будет статья за превышение пределов обороны. Его бы мордой об пол, связанного и избитого, вместе с женой и детьми, тоже избитыми и связанными. Ведь если бы не ответственность за жизни жены и сыновей, сумел бы я выбить обрез у Васи, руки тогда я мог освободить. Когда бандит обматывал скотчем мои руки, торопился и не заметил, что я ладони лодочкой сложил. Я потом выпрямил их, руки и стали посвободнее, можно было даже освободить их. Для чего-то я это делал? Ну, уж точно о пределах обороны не думал, об ответственности за родных мне людей думал, а о пределах - нет.
Живёт и здравствует и наводчик, тот, кто подсказал бандитам план моего дома, рассказал, что у меня два телефона. Дом, где жил наводчик, и то, что он работает в МВД, показал и рассказал мне опять-таки побудчик мой, когда его привозили на следственный эксперимент в наш дом.
Единственными, кто оказались честными и порядочными людьми, были рядовые сотрудники «убойного» отдела, опера, чей труд, тяжкий и невидимый нам, я узнал и увидел, когда через год возил их на своём «УАЗике» на аресты и обыски, на допросы свидетелей. Возил и кормил их за свой счёт, у них-то и техники не было, да и зарплаты копеечные, и то не вовремя. А желание и умение восстановить справедливость - одно оно и двигало ими.
А соринки на мундире есть, их смахивают, как уже смахнули наводчика моего, жаль только, что в порошок не стёрли.
Обращение в Высший суд ситуацию не изменило. В обращении мы требовали восстановить наши нарушенные права, осудить преступника по закону, оценить не только не законные, но и аморальные действия местных судьи и прокурора. Была прислана телеграмма о том, что обращение принято к рассмотрению. А с решением нас даже и не посчитали нужным хотя бы ознакомить, не то что изменить принятые уже решения в нашу пользу.
Задавал я вопрос по этому поводу и на «прямой линии» Президенту. Ну не Президенту, а автоответчику «прямой линии». Но, видимо, утонул мой вопрос в море таких же.
Все остались при своих. Псы получили по заслугам: Васе, убийце и грабителю, дали 20 лет, второму бандиту, что ходил с «Макаровым» и грабил только нашу семью, дали 9,5 лет. А побудчик мой, третий бандит, посидел, полежал годик в психушке и уже на свободе.
Судья, прокурор, врачи психушки - все и сейчас работают: судят, расследуют, лечат. А шок, шок от самого преступления, от действий всех этих бандитов, прокуроров, судей, врачей всё не проходит: заканчиваю писать это и не сплю уже двое суток. Когда же мы станем людьми, настоящими, судьями и прокурорами настоящими – такими, какими Господь нас замыслил? И станем ли?