О.В.

Праздник Введения во храм Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии имеет как бы два названия. Второе я услышал в пении величания в Покровском нашем храме: "Величаем тя, Пресвятая Дева, Богоизбранная Отроковице, и чтим еже в храм Господен Вхождение Твое". Вот, слышите? Вхождение! В старом месяцеслове он так и обозначен: "Вход во храм Пресвятой Владычицы нашей..."

В Покровской церкви народу не чрезмерно, много молодых, есть мужчины и даже юноши. Тихо. Только пение, молитвы да серебристый шелест ровно горящих свечей. Удивительно ровно горят, и от каждой острый лучик вверх и чуть вправо. Спаси Бог, настоятеля, отца Александра; он ведет службу, и, думаю, благодаря его присмотру, каждое слово молитвословий звучит ясно (для меня и, наверное, для многих, слабо понимающих церковнославянский язык, это важно. Всегда бы, везде бы так - и не возникало бы речей о переводе служб на современное наречие).

Радостен этот невеликий праздник. В нем есть тонкость. Вот выпадают в начале марта (иногда и в феврале) такие дни, когда зима еще хозяйка над миром, но случается безветрие и солнце как бы не по календарю приближается к нам и целует землю. Где-нибудь в затишке (лучше всего на поляне, среди берез) снимешь шапку и чувствуешь: солнце работает, как весной!

Хорошо почему-то думается при горящих свечах (и молитвы при этом не пролетают мимо и понимаются) - как же это было? Мне представляется, что ветхозаветный иерусалимский храм был торжественным, суровым, похожим на крепость сооружением. Совсем не было в нем той радостной легкости и сказочной детскости наших церквей (замечали вы, как легко дается детям изображение православных храмов?). Во всех описаниях этого события подчеркивается одна деталь: в Дом Господа вели пятнадцать высоких ступеней, столь высоких, что и взрослый человек не мог взойти по ним нарочито легкой походкой. И вот Иоаким и Анна подводят трехлетнюю девочку к этой серой громаде, к ступеням, по которым конечно же нужно ввести Малышку, сама Она никак не сможет преодолеть их, всех детей вводят! Наверху Марию ждет первосвященник, а родители медлят: ведь это надолго - их долгожданное, слезно вымоленное Дитя разлучится с ними. Да что-надолго, навсегда! Сколько им жить-то осталось. Конечно, они будут видеться, но и только. Они медлят. Наверное, Захария должен спуститься вниз, взять Марию за руку и помочь Ей войти. Но некая сила и его заставляет медлить. Все должны увидеть это. И видят: трехлетняя Мария решительно оставляет родителей и, словно на крыльях, поднимается к Захарии. Она ли сама входит во храм, ангелы ли вводят Ее? В этом есть какая-то теплая, нужная всем тайна. Она смело протягивает руку первосвященнику и касание Ее ладошки творит с ним нечто такое, что и сам он объяснить не в состоянии. Да разве только он? Потрясены все, и даже "Ангелы, вхождение Пречистый зряще, удивищася како Деве вниде во Святая святых"! Знак Богоизбранности. Начало возвращения человеков к Богу. Эта девочка приведет в мир Того, смертью и воскресением Которого разодрана будет завеса, за которую ввел Ее Богом вдохновленный первосвященник; завеса, разделявшая человека и Творца его, открыт будет путь к Свету, и многое изменится: и храмы, и ступени, ведущие к ним, и молитвенные пения в них...

Удивительным было небо в ночь праздника. Близкое, как в степи или над глухим селом, где почти нет отодвигающего его электрического света. Черно-сиреневая глубь, громадные, словно очи ангелов, звезды (изумленным входом Девы в алтарь), сказочное, почти рождественское небо. Оно и должно было быть таким: не было бы вхождения Богоизбранной Отроковицы в храм - не ждать бы и нам двухтысячепервого Рождества Христова.