Надежда Емельянова

Она родилась за два года до начала нового, двадцатого века, и этой осенью ей исполнилось бы сто лет. Так устроена нынешняя жизнь, что и живых-то юбиляров чествуют не слишком пышно, что уж говорить о тех, кто отправился в мир иной, оставив после себя немногочисленное потомство, которое безжалостное время тоже не щадит: недавно не стало и дочери нашей героини, тоже известной актрисы Елены Эрастовны Высоцкой. Так что столетие со дня рождения заслуженной артистки РСФСР Ирины Федоровны Щегловой никак не отмечалось, хотя в театральной среде есть еще немало людей, которые помнят ее живой и деятельной, отметившей в здравии и бодрости свое девяностолетие и умершей всего девять лет назад. Да и как не помнить, если почти четверть века отдала она сцене Оренбургского театра драмы, где сыграны ею лучшие роли и поставлено свыше шестидесяти спектаклей!

Ирина Федоровна относилась к той категории людей, которые ни в каких обстоятельствах не бывают сторонними наблюдателями. Все великие и малые общественные катаклизмы, происшедшие в Отечестве, так или иначе соприкасались с ее собственной судьбой.

... Вот скупые строки из автобиографии, некогда составленной самой Ириной Федоровной. "Родилась в Петербурге. Отец был инженером-механиком, мать - актрисой. В 1905 году отец был арестован за организацию стачки рабочих железнодорожных мастерских... В 1917 году я поступила в театральную студию при Государственном общедоступном театре имени Гайдебурова, одновременно работала в журнале "Лесопромышленник". В 1918-м была принята в труппу театра и продолжала учиться... В 1920-21 годах работала заведующей театральной секцией при районо в Петрограде. Одновременно организовала молодежную группу-студию театрального творчества, с которой обслуживала спектаклями Мурманскую железную дорогу и части Красной Армии, а позднее - клубы и Народные дома. С 1922 года служила в Новом театре и в Красном театре в Ленинграде..."

А вот еще одно письменное свидетельство жизни Ирины Щегловой, более бесценное, потому что оно написано ею собственноручно. За этими строчками черновых записей воспоминаний актрисы встает история, в живой плоти и крови... "Особенно врезался в память случай на последней перед Мурманском станции Лопарской. Помимо краноармейцев, охранявших железную дорогу, на наш спектакль пришли местные жители лопари. С детьми, с огромными собаками. Нас предупредили, что почти никто из них не знает русского языка, никогда не видел театра. Мы играем в оставленных интервентами деревянных офицерских "собраниях". Когда я заглянула в зал через дырочку в занавесе, - я увидела, что в проходах сидят огромные собаки, на руках у женщин - маленькие дети, а возле импровизированной рампы стоят ребятишки постарше. Но собаки не лаяли, дети не шумели, и в абсолютной тишине мы играли пьесу Островского. В особо драматической сцене я увидела, как по щеке мужчины текла слеза... Они не понимали слов, но действие актеров, их переживания доходили до неискушенных зрителей".

Тридцатые годы стали для Ирины Федоровны особенно бурными и переменчивыми: по творческим и семейным обстоятельствам ей пришлось немало поколесить по стране: Петрозаводск, Симферополь, Грозный, Москва, Ярославль, Калинин, Владивосток, Хабаровск.

С 1937 по 1945 она работала в Куйбышевском театре драмы, там и встретила начало Великой Отечественной войны. Там началась ее активная деятельность в качестве председателя отделения Всероссийского театрального общества, которая продолжилась не на один год и в Оренбурге.

В ноябре 1942 года Ирина Федоровна ездила с бригадой артистов на фронт. "Забота, которой нас окружали в армии, трогала до глубины души. В Н-ской части мы ночевали в роте связи, в бараке вместе с бойцами. И хотя работа их продолжалась и ночью, они ходили на цыпочках, а по телефону разговаривали шепотом, поясняя, что у них "артисты спят"... Мы уже заканчивали обслуживание частей авиации и ждали "Дуглас", чтобы лететь в Москву, как вдруг появились представители одной гвардейской части и стали просить сегодня же выступить у них... Нарушить приказ командования о вылете мы не имели права и вынуждены были отказаться от концерта. Когда за нами прибыла машина, чтобы везти на аэродром, огорченные гвардейцы кричали нам вслед: "Мы все-таки будем ждать вас, а вдруг вы не улетите!" Действительно, погода оказалась нелетной, и когда мы вернулись назад, гвардейцы встречали нас громкоголосым "ура!" Вскоре мы уже выступали в сарае на составленных вместе столах..."

В 1947 году Ирина Федоровна переехала в Оренбург (тогда Чкалов), стала ведущей актрисой драмтеатра, а через два года - режиссером. Яркие образы самых различных героинь - от Марии Александровны Ульяновой в "Семье" до бабушки Бережковой в "Обрыве", воплощенные актрисой, до сих пор бережно хранятся в памяти ее горячих оренбургских поклонников.

И в жизни, и на сцене смолоду были ей близки натуры целеустремленные, волевые, отмеченные внутренней убежденностью. Говорят, после постановки спектакля "Порт-Артур" в театре долго величали Ирину Федоровну полководцем, сопоставляя трактовку пьесы с личными качествами режиссера - с ее твердостью характера и смелостью. Полководческие, или, как бы сказали теперь, лидерские наклонности Щегловой проявлялись даже в репертуарной политике: "Интервенция" Славина, "На золотом дне" Мамина-Сибиряка, "Чрезвычайный посол" А. и П. Тур, "Враги" и "Егор Булычев" Горького, "Гроза" Островского, "Униженные и оскорбленные" Достоевского, "Мария Стюарт" Шиллера - всего не перечтешь.

Все, кто знал Ирину Федоровну, видел ее в работе, приводят в пример ее неутомимость, одержимость своей профессией. Каждую свою постановку она прорабатывала досконально, могла репетировать с актерами до полного изнеможения. Удивительного этого заряда энергии хватило на 67 лет - таков трудовой стаж Ирины Щегловой.

Работая с полной отдачей в театре, она умудрялась долгие годы заниматься педагогическим трудом: преподавала в школе-студии МХАТ при театре, затем в училище культуры.

Увы, нынче люди с такой культурой и таким внутренним достоинством становятся все большей редкостью. Ирина Федоровна никогда не изменяла своему взгляду на драматическое искусство, на его непререкаемые, по ее убеждению, эстетические ценности, произрастающие из традиций русского психологического театра. Заветы Станиславского были для нее прямым руководством к действию: "Нужно, чтобы в театре все задышали театром. Люди театра должны жить для театра прежде всего", - не уставала повторять она.

На снимках: первая роль Ирины в студии - 1919 г.; Лиза в спектакле "Портрет" по пьесе Афиногенова - Ярославль, 1935 г.; Софья из горьковских "Зыковых" - 1948 г.; последние годы работы Ирины Федоровны в училище культуры.

Фото из семейного архива.