Наталья Романенко

В 1735 году обер-секретарь Сената Иван Кирилович Кирилов, “обозрев” земли будущего Оренбургского края, докладывал императрице Анне Иоановне: “… сия новая земля таит богатство нечаянное… наверху себя изготовила изобилием дичи и зверей…” Оренбургский край природными богатствами превосходил многие европейские государства. Дипломаты, военные, ученые и путешественники, в разное время и по разным причинам посетившие Оренбургскую губернию, были поражены бескрайними степными просторами и “новизной предметов сей азиатской стороны”.

В 1820 году капитан Генерального штаба барон Е.К. Мейендорф, находившийся долгое время по делам службы в оренбургских степях, писал: “Однообразные степи протяжением семьдесят дней пути, обширные пространства озер, кишащих рыбой и дичью, редкие экземпляры животных – все было здесь необычно для европейца и будто переносило в неведомый мир”. Участники экспедиции, в состав которой входил Е. Мейендорф, во время привалов занимались охотой: стреляли бекасов, уток, но не охотились на пеликанов, которые величественно и будто снисходительно посматривали на людей.

В оренбургских степях Мейендорф впервые увидел сайгака - степную разновидность антилопы.

“Сайгаки необычайно трусливы, и охотники умеют этим пользоваться. Приблизиться к ним, если только нет большой жары, почти невозможно, - писал Мейендорф. – В поисках тени животные собираются в группы до двадцати голов, и, опустив головы, держатся один за другим, в то время как вожак стаи прячет голову во впадине или за большим камнем. В этом положении их легко застигнуть врасплох. Животное подпускает охотника на ружейный выстрел: ружье с сошками - мултук – устанавливается на земле в удобном положении. Когда убивают первого сайгака, второй занимает его место… Так делают и последующие… Мясо сайгака восхитительно, а из кожи шьют одежду… Нет ничего грациознее, чем бег сайгака: он с необыкновенной легкостью прыгает в разные стороны… Молодого сайгака можно легко приручить: в окрестностях Оренбурга видели, как сайгаки следовали за своими хозяевами подобно собакам…”

По бескрайним степям быстрее ветра носились и огромные стада диких лошадей – куланов. “Лошади эти быстры и сильны, хотя и невелики – величиной с годовалого жеребенка, - писал в семидесятых годах девятнадцатого столетия полковник М.А. Леваневский, начальник Темирского уезда. - Уши у кулана немного больше, чем у лошади, по спине - темно-бурый ремень, грива короткая, красно-черного цвета, короткий хвост покрыт длинными черными волосами. В основном куланы чубарые: по рыжему фону – белые пятна. Киргизские лошади, как, впрочем, и всякие другие, при первой же возможности примыкают к стаду куланов…” Достаточно лошади услышать властное ржание самца-кулана или нежное ржание самки, как лошадь стремительно несется на этот призыв. Бывали случаи, когда оседланная лошадь навсегда примыкала к дикому табуну и бесследно исчезала в степи. “Страсть эта явно объясняется родством крови, - писал Леваневский. – Ведь нет же симпатий между лошадью и ослом. Сколько осел не ори, лошадь никогда не побежит на его призыв…”

Легкость и быстрота кулана были поразительны. Охотник даже на самой быстрой лошади догнать его не мог. Удавалось поймать только жеребят, которые очень доверчиво относились к человеку. Вскормленный молоком домашней кобылицы, жеребенок делался совершенно ручным: охотно отзывался на кличку, ел из рук человека сахар, охотно позволял себя гладить. Но если ласкающая рука касалась хребта кулана, то животное злилось и могло укусить или лягнуть человека. Некоторые кочевники умели так приручить диких жеребят, что, повзрослев, они становились смирнее лошадей, паслись с ними, но отдыхать ложились в отдалении от конского табуна.

Охота в степи на кабанов или на зайцев были зрелищами, не имевшими себе равных. Охотились на зайцев с беркутом и борзыми собаками. Степные охотники называли борзых Кустан – Тугай - Кумай – “рожденная от птицы”. Почтенные старики–аксакалы рассказывали, что иногда в гнезде орла находится яйцо, из которого выводится борзой щенок. Но орел щенка не выращивает: он или выбрасывает его из гнезда, или пожирает. Если кочевник находит щенка, то приносит в свою кибитку, и малыша выкармливают грудным женским молоком. “Первая борзая появилась в степи лет двести назад, - писал в 1896 году М.А. Леваневский. – Киргиз Китинского рода Ажидай Айдаров, страстный охотник, поймал однажды собаку, которая ходила в степи с сайгаками, и была она замечательной быстроты и силы. Ни один зверь не уходил от нее: борзая нападала подобно волку. Рассказывая об этом, охотники добавляли: “Но уже прошли те времена, когда орлы выводили борзых собак”.

Китинская борзая была собака редкостная: рослая, красивого телосложения, очень резвая и сильная, она одна свободно брала волка. Для киргиза-охотника иметь такую собаку было особой гордостью. Да и стоила она не дешево: за борзую отдавали несколько отличных лошадей. На шее борзой хозяин обязательно закреплял кожаный ошейник, ей отводили лучшее место в кибитке и изобильно кормили мясом и молоком. Борзая пользовалась такой любовью и почетом, что нередко спала на постели первой жены хозяина…

С первым легким снегом киргиз-охотник выезжал на охоту за лисами, зайцами и волками. Заяц, поднятый борзой, молнией несется по степи… А через минуту мертвый несчастный зверек уже лежит в тороке (мешке) у седла охотника.

“Известный в степи охотник Тасалин Жарасов имел пару борзых замечательной дрессировки, - писал М.А. Леваневский. – Выходит он зимой на охоту пешком и берет обеих собак. Напав на след зайца, борзые отыскивают его так, как другие охотничьи собаки отыскивают птицу. Подняв зайца, обе собаки ловят его, но лишь одна из них несет добычу хозяину…”

Полковнику Леваневскому довелось стать участником захватывающей охоты на зайцев с беркутом и борзыми. “Наш отряд в шестьдесят человек, выстроившись цепью, выехал на рассвете по легкому морозцу, - вспоминал впоследствии полковник. – Рядом со мной ехал киргиз с беркутом на правой руке, а по длине всей цепи по двенадцать борзых: они спущены со свор и держатся впереди охотника.

Для держания беркута на руке киргиза надета толстая кожаная рукавица, а чтобы рука не устала, охотник положил ее на рогульку деревянной палки, длиной в ? аршина (один аршин – 71,12 см. – Н.Р.), другим же концом палка упирается в седло. Все охотники напряжены… Но вот борзая подняла зайца: вытянувшись в струну, несется она за ним стрелой, за ней – остальные псы. А за собачьей стаей вихрем несется освобожденный от пут беркут. Конь, увлеченный общим настроением, мчит охотника, не разбирая пути. Беркут уже впереди собак: минута – и бедный зверек в его страшных когтях… Поджидая хозяина, беркут сидит на мертвом уже зайце, а по кругу от него расположилась стая борзых. Эти собаки, не боящиеся брать волка, не решались подойти к могучей птице, которая, подняв на шее и спине перья, грозно клекочет, раскрыв дымящийся кровью клюв. Подскакавший хозяин беркута соскочил с коня, снял с себя халат и накинул на птицу, так, что прикрыл ее вместе с зайцем. Затем, подсунув руку под халат, вытащил зайца и взял беркута за путы. Охота началась снова. Поймав шесть зайцев, мы к обеду вернулись в аул. Все сожалели, что не пришлось встретить волка, которого беркут так же ловко и смело берет, как зайца”.

Для охоты на волков применялись разнообразные способы, но самым распространенным был загон верхом на лошади с собаками или без них. Так охотиться начинали с осени и до наступления глубоких снегов. Охотившемуся без собак предстояло перехитрить волка, что сделать было весьма сложно: здесь жизнь охотника зависела от быстроты его реакции и физической силы… Охотник, выследив зверя, переезжает ему дорогу. Волк, понимая, что попал в засаду, даже и не пытается бежать: присев, он мгновенно изготовился к прыжку на всадника. Но охотник опережает хищника: тот не успевает даже заметить, как над ним взвизгивает тяжелая нагайка, и смертельный удар обрушивается на голову…

Немалую опасность для степных жителей представляли и кабаны, особенно когда собирались в стаи. “Охота на диких кабанов в степи требует не столько навыков, сколько мужества и храбрости, - писал Е. Мейендорф. – И в этой охоте казаки нашего отряда не могли себе отказать… Однажды мы уложили восемнадцать кабанов менее чем за три часа. Кабанов, выбегавших из подожженных зарослей камыша, казаки стремились пронзить пиками…”

Но бесспорным владыкой степей был особый вид тигра – бабр. Замечательное описание хищника дал Петр Иванович Рычков в “Топографии Оренбургской губернии”, написанной им в 1762 году: “Бабр есть отродье тигров, видимо, схож к рыси или к кошке. Шерсть на нем желтоватая, с полосами, глаза весьма быстрые, шея короткая и когти пребезмерно твердые. Оных множество находится в камышах степных озер, около Аральского моря и по реке Сырдарье. Людям, верблюдам и лошадям великий вред причиняют. Они такую силу и скорость имеют, что лошадь и верблюда поймав, тотчас убивают. Они очень длинны. Большие из них по сажени и больше бывают (сажень – 2,13 метра. – Н.Р.). Их ловят молодых, только бы старых при том не было”.

В.И. Даль, служивший в 30-е годы XIX века у оренбургского военного губернатора В.А. Перовского чиновником по особым поручениям, великолепно знал степь и не раз видел этого диковинного степного хищника. В своем “Толковом словаре живого великорусского языка” Даль так описывает его: “Бабр – зверь, равняющийся по лютости и силе льву… Водится в кайсацкой степи. Ученые ошибочно называли бабра барсом. Шкуры идут на полости, подстилки, на вывески в меховых лавках”.

Уже в середине XVIII века в Оренбурге велась обширная торговля звериными шкурами и мехами. На меновом дворе можно было купить мех куницы, выдры, бобра по цене от 40 коп. до 80 коп.; горностай “шел” от 12 до 15 коп.; “зверя водяного” продавали за бесценок. Волчьи и медвежьи шкуры стоили от 60 коп. до полутора рублей за штуку. Роскошные тигриные шкуры ценились очень дорого. В зависимости от размера они стоили от пяти до тринадцати рублей за штуку. “При овладении низовьями Сырдарьи и во время строительства первых фортов вдоль ее правого берега нашим воинам пришлось выдержать не одну схватку с… тиграми, которые тогда нередко встречались в густом камыше вдоль берегов Яксарта (Яксарт – древнее название Сырдарьи. – Н.Р.), - писал в 1853 году генерал И.Ф. Бларамберг, служивший в Оренбурге. – Эти великолепные животные жили там почти непуганые…”

Вольготно жилось тиграм в бескрайних степях.

В густых зарослях камыша, часто достигавшего высоты в семь метров, тигры охотились на кабанов. На степных просторах нападали на многочисленные стада сайгаков, на пасущийся домашний скот, охотились и на людей… Солдаты Перовского укрепления пытались выгонять тигров из камышей трещотками, чтобы прогнать подальше от форта. Но результат получился обратный: хищники не убегали, а нападали на солдат. Тогда на тигров стали ставить ловушки.

В определенном месте, недалеко от форта, в землю вбивали крест-накрест две пары крепких кольев, чтобы получились своего рода козлы. На них горизонтально укладывали ружье с примкнутым штыком, привязывали к спусковому крючку крепкий шнур, который тянулся вдоль ствола, и там, где штык образует с ружьем угол, спускался вниз. На конец шнура, против дульного отверстия, привязывали большой кусок сырого мяса и взводили курок…

Тигр во время ночной охоты шел на запах мяса, хватал его – и тут же раздавался выстрел. Смертельно раненый зверь был опасен вдвойне.

“Как-то раз, - писал И.Ф. Бларамберг, - три егеря пошли по кровавым следам, держа ружья наизготовку и на расстоянии двадцати шагов друг от друга. Егерь, шедший впереди, осторожно подошел к краю оросительного канала… Раненый тигр, притаившийся на дне, в молниеносном прыжке бросился на него и подмял под себя. Второй егерь выстрелил, и тигр рухнул на свою жертву. Егерь приблизился, чтобы вытащить товарища. Но тигр лишь, притворившийся мертвым, хватил охотника лапой и вырвал ему икру на правой ноге. Третий егерь добил зверя выстрелом в ухо”.

Всадник, отправляющийся в степь один, всегда становился добычей хищников. В октябре 1854 года отряд офицеров направился в Казалинское укрепление. Лейтенант Синкони отстал от отряда. Друзья, вернувшиеся за ним, не смогли убедить самонадеянного лейтенанта в безумии его затеи: добраться до укрепления в одиночку. Едва всадник пересек оросительный канал, как на него прыгнул огромный тигр, но промахнулся и, проломив лед, с ревом упал в канал. Лошадь лейтенанта помчалась бешеным галопом. Всю ночь носила она всадника по степи и под утро упала от изнеможения. Когда Синкони, полумертвый от страха и усталости, в полдень добрался до форта, друзья не узнали его: лейтенант стал совершенно седым.

Одолеть тигра в одиночку мог только человек небывалой смелости и при этом великолепный стрелок. Летом 1854 года по улицам Оренбурга гордо шел молодой высокий солдат с тигровой шкурой на правом плече. Он нес ее в подарок губернатору В.А. Перовскому. Губернатор лично принял смелого охотника и долго беседовал с ним. Узнав, что во время охоты тигр помял егерю руку так, что ее пришлось отнять до плеча, Перовский приказал выдать охотнику пятьдесят рублей серебром (в то время это была довольно крупная сумма).

Тигры, будто мстя людям, все чаще и чаще стали нападать на них днем, хотя для них была характерна охота на людей ночью.

…Как-то раз небольшой отряд из Перовского укрепления косил траву и молодой камыш на правом берегу Сырдарьи. Майор, наблюдая за косцами, остановился у края зарослей. Неожиданно из камышей на него бросился тигр и подмял под себя. На крики несчастного поспешили солдаты с косами. Тигр неожиданно бросил жертву и скрылся в камышах. Майор, доставленный в лазарет, через несколько часов умер…

Степные дали, окутанные эфирной дымкой и полные загадочных звуков, щедро одаривали людей и воздухом неповторимой чистоты. “Каждый раз, когда я возвращался из степного похода в свой дом в Оренбурге, - писал И.Ф.Бларамберг, - я чувствовал себя стесненным; казалось, мне не хватает воздуха. Это чувство, которое со временем проходит, охватывает каждого, кто долгое время дышал чистым степным воздухом, спал в кибитке или прямо на земле и кому горизонтом служила необозримая степь. Только постепенно привыкаешь к спертому комнатному воздуху”.

В конце девяностых годов девятнадцатого века степь уже начала терять свой неповторимый облик. Сожалея об этом, один из современников писал: “Сейчас в степи живут более 750000 кочевников и свыше 4630000 голов скота. Какие нужны поражающие пространства, чтобы всем дать корм… Погонщики верблюдов, одетые в шубы и малахаи, – обычный костюм и в тропический зной, и в трескучий мороз - привычной поступью идут вперед, и их заунывная песня про дела батыров, точно ручей, льется по степи… Перекатная степь убегает вдаль… Но уже по степным окраинам вьется сеть железных дорог, а скоро проникнет и вглубь, и тогда уже отойдет пора караванов и удалой охоты… Степь потеряет свой нетронутый цивилизацией облик…”