Игорь Храмов

Сенсация, как и положено по закону жанра, родилась случайно: в начале этого года в одном из номеров "Комсомольской правды" я наткнулся на небольшую заметку боннского корреспондента, посвященную деятельности немецкой студенческой антифашистской организации "Белая роза". Учитывая немногочисленность групп движения сопротивления во время второй мировой войны в Германии, их деятельность достаточно подробно освещалась в послевоенные годы. По своей популярности "Белая роза" по праву занимает ведущее место наряду с "Красной капеллой" и группой "20-го июля". Тем удивительнее было для меня узнать, что один из лидеров этой организации - Александр Шморелл - родился в 1917 году в Оренбурге.

Первые попытки разыскать следы столь известного в Германии оренбуржца не увенчались успехом - ни в архивах ЗАГСа, ни в церковных книгах, несмотря на тщательные поиски, данных о рождении А. Шморелла найти не удалось. Зародилось сомнение: не ошибка ли? Довольно невероятным казался сам факт, что никто, насколько известно, не проявил интереса к родине немецкого национального героя. Сомнения развеялись несколько месяцев спустя, когда на мой запрос в Министерство культуры Баварии пришел удивленно-восторженный ответ: да, Александр Шморелл, казненный гестапо в 1943 году, действительно родился 3 (16) сентября 1917 года в Оренбурге, где прожил до 1921 г. с родителями, после чего семья уехала в Германию и обосновалась в Мюнхене.

Благодаря полученным из немецкого министерства контактным адресам удалось выйти на мемориальный музей "Белой розы", действующий при Мюнхенском университете. Неожиданности, однако, на этом не кончились. Несколько отвлекшись от своего расследования из-за навалившихся в связи с празднованием 255-летия Оренбурга внеочередных дел я оказался не совсем подготовленным к звонку: "Могу я услышать господина Храмова? - спросил на том конце провода голос пожилого человека, - это говорит Эрих Шморелл, брат Александра". Масса вопросов, связанных с личностью нашего земляка, которые интересовали меня на протяжении нескольких месяцев, от волнения мгновенно вылетела из головы. Обменявшись несколькими фразами, мы договорились, что Эрих Шморелл вышлет мне краткое биографическое сообщение о брате. Неожиданным было для меня даже не столько внезапное появление родственника, сколько безукоризненный русский язык, нетипичный для немца.

Спустя некоторое время по почте пришло подробное жизнеописание семьи Шмореллов, а в начале сентября я встретился с Эрихом и его женой на окраине Мюнхена в небольшой квартире, обставленной старинной мебелью и книгами XIX - начала ХХ века на русском и немецком языках. Два дня бесконечных разговоров с гостеприимными хозяевами об Александре, "Белой розе", военной Германии и сегодняшнем экономическом кризисе в России, пролетели как один миг. К моему удивлению, оренбургские корни Александра Шморелла, несмотря на очень короткое пребывание в нашем городе в детском возрасте, оказались прочнее, чем я думал, а его российское происхождение во многом наложило отпечаток на мировоззрение друзей-антифашистов.

Дед Александра, выходец из Восточной Пруссии, вел коммерческие дела в Оренбурге. У него было девять детей и после его смерти заботу о младших на себя взял зять - богатый промышленник Оберлендер, владевший мельницами и построивший лесопильный паровой завод в Оренбурге. Именно он и послал отца А. Шморелла - Гуго Августовича в Мюнхенский университет изучать медицину. После окончания учебы тот работал ассистентом в Московском институте внутренних болезней, но началась первая мировая война и под влиянием антинемецких настроений отец вынужден был покинуть столицу и вернуться в Оренбург, где возглавил лазарет для военнопленных немцев и австрийцев. В 1916 г. Гуго Шморелл женится на Наталье Введенской, с которой познакомился еще во время работы в Москве. В 1917 г. родился Александр, но семейному счастью не суждено было длиться долго - уже через год его мама умерла от тифа.

Для воспитания сына Гуго Шморелл нанял нянюшку, Феодосию Лапшину. Неграмотная крестьянка из Саратовской губернии всю жизнь провела с семьей Шмореллов, воспитала обоих братьев и сестру Наталью. Когда в 1921 году Шмореллы возвращались в Германию (они не были так называемыми "российскими немцами", и выезд германским подданным в то время еще был разрешен), нянюшке сумели сделать новые документы и на "родину" она прибыла уже членом семьи - как Франциска Шморелл. Такая предусмотрительность спасла ей жизнь во время нацистского правления: вопрос о "неарийском" происхождении члена семьи Шмореллов чудом миновал Феодосию Лапшину, которая благополучно дожила до 1961 года.

В 1920 г. отец Александра вторично женился на дочери баварского подданного Егора Гофмана - владельца пивоваренного завода на Неплюевской (теперь - Ленинской) улице. После возвращения в Германию у них родился младший сын Эрих, а затем дочь Наталья. Жизнь в Мюнхене проходила в тесном общении с эмигрантскими кругами. Дети выросли в двуязычной среде, одинаково хорошо говорили по-русски и по-немецки, хорошо знали русскую литературу. Частым гостем в доме Шмореллов было семейство Леонида Пастернака, знаменитого художника, чей карандашный портрет Бетховена с посвящением Гуго Шмореллу и сегодня висит над роялем в доме Эриха.

Прошли годы, Александр рос, постепенно формировалось его сознание. Несмотря на то,что отец был евангелического, а мачеха - католического вероисповедания, А. Шморелл был крещен в русской церкви по православному обряду. С приходом Гитлера к власти Александр все чаще высказывал неприязнь к существующему режиму. В разговоре с близкими он старался дистанциироваться от "новой" Германии: "Я ведь по матери русский", - говорил он. Любовь к рано утерянной матери и покинутой русской родине объединялись в его душе с неприятием фашизма. Когда Александру было 16 лет, он в разговоре с братом Эрихом и друзьями назвал Гитлера "кровавым убийцей". Будучи призванным на службу в вермахт, он пытался отказаться от принятия присяги на верность Гитлеру и просил уволить его из армии. К счастью, вторая мировая война еще не началась и непосредственному начальнику удалось уберечь Александра от последствий столь рискованного заявления.

После окончания военной службы А. Шморелл начал учиться на врача в Гамбургском университете. Это решение было принято по настоянию родителей и позволило впоследствии избежать непосредственного участия в боевых действиях. Однако уже вскоре после начала войны Александр в качестве санитара был отправлен в поход на Францию. На следующий год он продолжил учебу в Мюнхене. Изучение медицины давало возможность быть военнослужащим в так называемой студенческой роте и не все время проводить в полевых лазаретах. В Мюнхенском университете Александр находит круг единомышленников, оппозиционно настроенных по отношению к действиям нацистского государства.

В родительском доме часто собирались будущие вдохновители организации "Белая роза": Ганс Шолль, Кристоф Пробст, Вилли Граф. Чтение и обсуждение философских, литературных произведений сближало друзей. Шурик, как звали Александра близкие, знакомил их с собственными переводами русской поэзии на немецкий язык. Посещение художественной школы дало ему новые возможности для самовыражения: он рисовал, занимался скульптурой. Постепенно негативное отношение к режиму потребовало более активных форм протеста. Под влиянием проповедей католического епископа из Мюнстера, выступившего против произвола гестапо, у друзей созрело решение написать листовки и таким образом открыто выразить свое неприятие милитаристско-тоталитарного немецкого государства.

В целях конспирации листовки делались в ателье архитектора Айхенмайера и по стилю они приближались к статьям одного протестантского журнала, в котором за историческими аналогиями скрывалась критика национал-социализма. Листовки печатались на машинке, которую А. Шморелл на время брал у старого знакомого, жившего неподалеку. По иронии судьбы этот знакомый Шурика был эсэсовцем, которому, правда, и в голову не могло прийти, что он, сам того не ведая, пособничает врагам Рейха. Постепенно студенческая группа, получившая название "Белая роза", расширилась: к антифашистской деятельности присоединились сестра Ганса Софи Шолль, а также профессор философии Курт Хубер. Знал и симпатизировал "Белой розе" также небольшой круг знакомых из студенческой роты.

Летом 1942 года четверо друзей: Шолль, Шморелл, Граф и Фуртвенглер были откомандированы на восточный фронт. Проехав Варшаву и ужаснувшись размаху разрушений, они через Восточную Пруссию добираются до Гжатска, где несколько месяцев служат в полевых госпиталях. Отправку во вражескую страну Александр воспринимает как возвращение на Родину. Владея русским языком как родным, он без труда устанавливает контакт с местным населением, переводит друзьям разговоры с крестьянами. Он же организует хор русских военнопленных, сам за короткий срок учится у них игре на балалайке. В письмах домой Вилли Граф рассказывал: "Благодаря присутствию здесь Алекса передо мной впервые по-настоящему открывается эта страна. Мы часто сидим с крестьянами, поем и слушаем чудесные старые песни".

Надо сказать, что восторженное, иногда даже какое-то эйфорическое отношение к России постоянно присутствовало в письмах участников "Белой розы" с Восточного фронта. Сказалось, конечно, и присутствие "русского друга", как назвал Шморелла Ганс Шолль в письме с фронта. Друзья вместе читали Достоевского, пытались дать оценку происходящему, причем восприятие России как своей Родины не мешало Александру одинаково ненавидеть милитаристский режим Гитлера и тоталитарный строй Сталина. Такой настрой, по-видимому, и стал причиной тому, что деятельность "Белой розы", столь известная на Западе, до недавнего времени не освещалась в нашей стране. Куда приятней для политиков советского времени было писать о "Красной капелле", передававшей Красной армии секретные сведения из Имперского министерства экономики.

После возвращения в Мюнхен распространение листовок студентами-медиками активизируется. "Тайную почту" вывозили в другие города, рассылали по адресам, произвольно выбранным из телефонных справочников, подкладывали знакомым. Тексты листовок несли в себе информацию о происходящем, должны были поколебать веру в мощь и, прежде всего, в правоту Гитлера, взывали к совести немцев и требовали от них пассивного сопротивления. События на востоке подбадривали антифашистов. Поражение 6-й армии под Сталинградом Александр Шморелл рассматривал как прорыв в новое время без нацизма. Изменилось и настроение масс в самом Мюнхене. "Белая роза" вовремя почувствовала перемену политического климата и Александр со своими друзьями изготовили трафареты с буквами метровой высоты. Февральским утром 1943 года жители города увидели на университете и других общественных зданиях огромные надписи: "Долой Гитлера!", "Свобода!".

Никто уже сейчас не скажет, было ли это заранее оговорено с друзьями или пьянящее чувство свободы вскружило голову брату и сестре Шолль, когда 18 февраля они, уже разложив по университету целый чемодан листовок, вернулись и бросили еще несколько сот оставшихся с балкона в огромном холле университета. Неосторожность стоила жизни многим. Софи и Ганс Шолль были арестованы спустя несколько минут, семью Граф гестапо забрало ночью, через день в Иннсбруке арестован Кристоф Пробст. Александру удалось скрыться - через знакомых он получил паспорт болгарского подданного, сына русских эмигрантов армянского происхождения Николаева-Гамасаспяна. Переклеив фотографию, А. Шморелл попытался в горах перейти границу с нейтральной Швейцарией. Зима и сильные заносы помешали в осуществлении этого плана, Александр тайно возвращается в Мюнхен, где в этот день в газете "Фолькишер Беобахтер" под заголовком "Вознаграждение 1000 марок за поимку преступника" был опубликован его портрет с подробным описанием примет и без ссылки на характер совершенного преступления. В тот же день, во время воздушного налета, укрывшийся в бомбоубежище Шморелл был узнан и передан в руки гестапо.

Первый процесс над участниками "Белой розы" завершился еще пока Александр был в бегах: брат и сестра Шолль были казнены в день вынесения приговора. Учитывая поспешность немецких карательных органов, родители Шурика, не дожидаясь процесса, подали руководителю СС Гиммлеру ходатайство о помиловании. Единственное, о чем просили Шмореллы, - это дать сыну возможность добровольно отдать свою жизнь на благо Германии. В отказе Гиммлера цинично сказано, что, учитывая тяжесть совершенного Александром против Рейха преступления, даже фюрер не смог бы смягчить участь подсудимого. Второй судебный процесс, состоявшийся 19 апреля 1943 года и проходящий как и все остальные нацистские судилища в худших традициях показательных процессов Вышинского, приговорил Александра к смертной казни. 13 июля А. Шморелл погиб под топором палача.

До последнего дня наш земляк не переставал сознавать себя русским человеком. Об этом он написал в своем политическом признании, которое сохранилось в архивах гестапо. Ярким подтверждением тому служит также письмо подруге, с которой Шурик познакомился под Гжатском. Письмо было написано за три недели до казни и тайно передано через священника на волю. Оно не достигло адресата. Шморелл пишет, сохраняя старую орфографию и называя Ганса Шолль Ваней:

18.6.43.

Раньше, чъмъ мы всъ думали, мнъ было суждено бросить земную жизнь. Мы съ Ванiй и другими работали противъ нъмецкаго правительства, нас поймали и приговорили къ смерти. Пишу тебъ изъ тюрмы. Часто, часто я вспоминаю Гжатскъ! И почему я тогда не остался въ Россiи?! Но все это воля Божiя. Въ загробной жизни мы опять встретимся! Прощай, милая Нелли! И помолись за меня!

Все за Россию!!!

В настоящее время Русская православная церковь за рубежом собирается причислить Александра Шморелла к лику святых. Как мне показалось, его брат Эрих скептически относится к такому намерению. Гораздо важнее для потомков знать о судьбе этого интересного человека с русской душой, а нам, оренбуржцам, гордиться своим земляком.

На снимках: Александр Шморелл, сентябрь 1940 г. (архивное фото); могила А. Шморелла и его родителей на кладбище Ам Перлахер Форст в Мюнхене; своеобразный памятник - листовки "Белой розы" в брусчатке университетской площади; брат Александра Эрих Шморелл в университетском холле, где состоялась последняя акция "Белой розы" (фото автора).