Наталья Романенко

Оренбург практически сразу же после основания весною 1743 года становится столицей степного края, территория которого равнялась тогда пяти с половиною тысячам квадратных верст. Безграничная степь удручала своим однообразием. "Тюрьма иль степь - все едино! Степь - и больше ничего!" Так считали и думали те, кто не по своей воле "посетил" Оренбургский край. В словах этих - тоска, скука, лишения, какие только привелось перенести в степном краю ссыльным, для которых степь была и оставалась долго неизведанной землей. Причины ссылки были различные: политика, "провинности гражданские и по военному ведомству", "провинности житейские". По последнему определению и попадает в ссылку в Оренбург композитор Александр Алябьев, автор романса "Соловей" (произведение было создано в конце 30-х годов XIX века и относилось к жанру "Русская песня"). Александр Александрович Алябьев родился в 1787 году в семье видного сановника. По окончании курса в Московском университетском пансионе Алябьев поступил на службу в горный департамент, где отец его занимал высокий пост. В 1812 году в чине офицера он принимал участие в Отечественной войне, сражался в Германии под Лейпцигом и за военные заслуги был повышен в чине. После войны он делит свой досуг между светскими развлечениями и серьезными занятиями музыкой. Первые композиторские опыты Алябьева относятся к 1820 году, он пишет романсы и песни, музыку для водевилей.

В 1823 году Алябьев в чине подполковника переезжает из Петербурга в Москву, вскоре уходит в отставку и целиком отдается творчеству. Однако его величество случай меняет полностью течение его жизни...

Однажды во время карточной игры у себя в доме Алябьев в запальчивости избил одного из своих партнеров, и тот через несколько дней умер. Алябьева арестовали. Судебное дело длилось около трех лет, но судебное следствие не установило непосредственной вины Алябьева. Однако в конце 1827 года суд лишил его "чинов и дворянства" и приговорил к ссылке в Сибирь. Принимая во внимание болезненное состояние Алябьева, его перевели на Кавказ.

2 марта 1833 года министр внутренних дел Блудов секретным письмом на имя оренбургского военного губернатора В.А. Перовского сообщает, что царь повелел отправить Алябьева на жительство в Оренбург, так как северный и южный климаты вредны для его болезни. Одновременно министр предлагал установить за композитором полицейский надзор: "... бывший подполковник Алябьев, лишенный чинов и дворянства и сосланный в Тобольск под надзор полиции, в начале минувшего 1832 года отправлен был на Кавказ к тамошним минеральным водам для излечения от тяжкой глазной болезни; ... воды не принесли ему почти никакой пользы в его недуге, и северный, и южный климаты вредны для его болезни. Его Императорское Величество Всемилостивейше повелеть изволили отправить Алябьева на жительство в Оренбург..."

18 сентября 1833 года Алябьев под охраной был отправлен с Кавказских минеральных вод в Оренбург. Ссыльный город встретил опального музыканта доброжелательно: губернатор Перовский и его окружение всячески стремились облегчить пребывание Алябьева в чужом и столь отдаленном от Москвы краю. Однако столица степного края даже отдаленно не напоминала ссыльному блестящую светскую Москву...

... "Оренбург в тридцатых годах девятнадцатого столетия изображал из себя какую-то душную коробку, бока которой составляли крепостные стены, - вспоминал один из старожилов города. - Ни улицы, ни дворы не мелись; по городу прогуливались гуси, коровы, свиньи... Каменных зданий было только семь; большая часть построек состояла из двух- и трехоконных лачужек, до половины окон ушедших в землю. Снега и бураны были настолько обильны и свирепы, что в их время ворота крепости закрывались... Некоторые улицы бывали совершенно занесены, торчали только концы труб и жители выходили через прорытые галереи. По распоряжению графа Перовского лачужки были сломаны в трехлетний период, и город "стали приводить в надлежащий вид". Садов и бульваров не было, и любители прогулок выходили вечером на крепостной вал полюбоваться степными просторами. Спасаясь от зноя, оренбуржцы "гуляли в роще за Уралом, тогда еще густой, с бесчисленными стаями грачей и галок. В праздничные дни выезжали на Маяк, где под березками расстилались ковры, появляся повар, самовар, пироги, домашний мед, наливки, настойки, булки, крендели, копченые гуси, фаршированные поросята... Но надо правду сказать, что в то время в Оренбурге жилось широко, весело, легко, привольно, люди того времени как-то не умели еще завидовать, интриговать, подставлять ногу; культура не вполне коснулась еще их, она успела познакомить их только со сплетнями..."

... Ссыльный композитор был "обласкан" местным обществом, ему сочувствовали, жалели и помогали! Он же, тяготясь "скучным городом", искал места для поправления расстроенного здоровья". 13 мая 1834 года композитор направляет Перовскому письмо, в котором просит: "... пользующий меня медик находит нужным для поправления расстроенного уже несколько лет здоровья моего употребления Сергиевских серных вод; вместе с тем господин оренбургский губернский предводитель Егор Николаевич Тимашев приглашает меня приехать в его деревню, а оттуда отправиться на те воды; почему осмеливаюсь утруждать Ваше Превосходительство покорнейшею просьбою позволить мне воспользоваться испрашиваемым отпуском для укрепления слабеющих от климата и душевных скорбей сил моих". Поездка была разрешена, правда, с полицейским надзором.

По просьбе друзей Алябьева Перовский возбуждает перед Николаем I ходатайство о его помиловании. Царь, ненавидевший композитора, отказывает. Однако 18 сентября 1835 года Перовский получает письмо с грифом "Секретно" от министра внутренних дел Блудова: "... Находящемуся в Оренбурге и лишенному чинов и дворянства бывшему подполковнику Алябьеву дозволено жить у родных, с запрещением выезда в обе столицы и с отдалением его под надзор полиции в месте его жительства".

20 марта 1835 года Алябьев уезжает к родным в село Рязанцы Богородского уезда, а в феврале 1836 года неожиданно появляется в Оренбурге. На секретном запросе тульского губернатора Перовский ставит резолюцию:"Уведомить, что г-н Алябьев по пробытии здесь нескольких дней возвратился к месту своего жительства и приезжал сюда по надобности, у него собственно до меня имевшейся". В итоге Перовский добивается у Николая I разрешения "вступить г-ну Алябьеву на гражданскую службу по Оренбургской губернии первым классным чином". В Высочайшем Повелении от 21 августа 1836 года не было указаний о дальнейшем полицейском надзоре и запрете въезда Алябьева "в столицы", и потому Перовский, зачислив ссыльного в свою канцелярию, командирует его в Москву для наблюдения" - за малолетками Оренбургского казачьего и башкиро-мещеряцкого войска, обучавшимся там разным мастерствам". Но это будет позже...

Будучи "причисленным" к канцелярии губернатора, Алябьев в числе имевших счастье быть приглашенными отправляется вслед за Перовским на его летнюю кочевку. "Кочевка эта имела вид городка с изящными и удобными помещениями. Прелестный горный воздух, живописная и роскошная природа Башкирии, полная свобода делали жизнь на кочевке очаровательной, - читаем в воспоминаниях старожила. - Всякий имел право располагать собою, как ему угодно: охотиться, гулять, пить кумыс, ездить верхом, не заботясь ни о чем, потому что обо всем этом ранее позаботился граф-барин.

Сообщение с кочевкой, отстоявшей от Оренбурга в ста двадцати верстах, было очень удобно: на каждых пятнадцати верстах стояли башкирцы с готовыми двадцатью лошадьми. Граф был большой любитель ружейной охоты. Становилось несколько десятков войлочных кибиток, привозились столы, стулья, серебряная сервировка, повара, лакеи; съезжались несколько тысяч башкирцев, им раздавался свинец, порох и все отправлялись на охоту за глухарями, тетеревами и рябчиками. К вечеру возвращались и начиналось угощение, для чего резали несколько лошадей и быков. Разводились необъятные костры, выступали борцы, плясуны... Выносились мешки мелкой серебряной монеты, которая горстями бросалась в народ... По окончании охоты, продолжавшейся несколько дней, дичь, которой набивалось тысячи, раздавалась приезжим охотникам, и они увозили ее в Оренбург и кушали всю зиму..."

Осенью 1836 года Алябьев уезжает в Москву. Формально он наблюдает "за казачьими малолетками", а фактически все время отдает творчеству. В течение нескольких лет ему удается не быть замеченным московскими обер-полицмейстером и военным генерал-губернатором. Последний 23 января 1841 года посылает Перовскому секретный запрос: "На каком основании композитору разрешено пребывание в Москве?" Узнав об этом запросе, Алябьев просит у Перовского заступничества: "Ваше Превосходительство! От Вас, единственно от Вашего милосердия зависит теперь участь всего моего семейства и собственного моего благосостояния. Помогите и защитите меня от всех предстоящих мне неприятностей со стороны московской полиции, имея в виду данное мне Вашим Превосходительством поручение в Москве по делам службы, не обращает на оное внимания".

Перовский отвечает и Алябьеву, очень завуалировано, прося его быть осмотрительным, и московскому генерал-губернатору: "... Г-н Алябьев командирован в Москву по делам службы и будет отозван... как только получит облегчение от болезни".

Алябьев остается в Москве, но, боясь быть отозванным в любой момент в Оренбург, постоянно пишет Перовскому и жалуется на свое положение. Одно из писем приведем полностью: "Ваше Превосходительство! Находясь в Москве с дозволения Вашего и согласия его светлости г-на московского военного генерал-губернатора, я пользуюсь всеми медицинскими пособиями, столь необходимыми моему здоровью. Но болезнь моя... настоятельно требует дальнейшего постоянного лечения и препятствует мне явиться к месту служения. Кроме сего, дело жены моей касательно части имения ее покойного мужа требуют постоянного ея пребывания и ходатайства в Москве. Если б здоровье мое и дозволяло мне отправиться в Оренбург, то жена из любви ко мне, никак не решилась остаться в Москве одна и принуждена была б пренебречь всем и распродать все за бесценок...

Ваше Превосходительство! Умоляю Вас, войдите в положение как собственно мое, так и жены моей! Тяжкая болезнь моя, опасения лишиться куска хлеба и вообще двадцатилетняя бедственная моя участь вынуждают меня просить Вас ходатайствовать перед Его Величеством. Я позволяю себе надеяться, что безукоризненное мое поведение, болезнь и затруднительные домашние дела смягчат, может быть, гнев милосердного монарха".

Алябьеву удалось разжалобить оренбургского военного губернатора, и он возбуждает перед Николаем I ходатайство о помиловании "коллежского регистратора Алябьева и разрешения проживать ему в столице". Но царь непреклонен. Шеф жандармов, всесильный Бенкендорф, 16 июня 1842 года сообщает Перовскому, что "император в отношении просьбы коллежского регистратора Алябьева оставлении его в Москве не изъявил на сие свое соизволение и повелел Алябьева выслать из Москвы на жительство в Коломну, уволить со службы". Перовский же за свое мягкосердечие по отношению к опальному композитору получает выговор. К письму Бенкендорфа канцелярия третьего отделения приложила документ с резолюцией царя по делу Алябьева: "Генерал-адъютанту Перовскому заметить, что он не имел никакого права командировать его (Алябьева) без испрошения моего дозволения, а Алябьева выслать на жительство в Коломну, уволив со службы.

24 апреля 1842 года".