Александр Васильев

Государство наше состоит из народа и чиновников. Выйдешь где-нибудь на улицу - хоть на Земле Франца Иосифа, хоть в селе Первая Зубочистка - обязательно встретишь чиновника. Ликом он строг, голосом зычен, мыслями темен, говорит непонятно, к труду непригоден, в одной руке у него штамп, а в другой циркуляр. Чиновник, надо признать, необходимый элемент любого жизнеустройства. Без него существование народа стало бы слишком предсказуемым, скучным и нелепым. Он отец повседневности и регулировщик справедливости, соль жизни и бензин всякому мотору.

Однако в нашей неспокойной стране над этим нежным ростком демократии и пряным плодом товаро-денежных отношений нависла смертельная угроза. Чиновнику готовятся нанести тяжкие телесные повреждения путем издания федерального закона "О русском языке". Государственным языком недальновидные люди хотят сделать литературный русский. Последствия этого пагубного по отношению к чиновнику поступка государства могут быть серьезнее, чем, скажем, глобальное потепление климата или даже неизбрание женщин в областной парламент.

Когда-то, в нежную пору журналистского созревания, я получил задание написать, как на одном из предприятий собираются чествовать передовиков производства.

- Мы будем их сувенирить, - с достоинством поведал мне заводской чиновник.

Незрелое перо выпало из пораженных столбняком юнкоровских рук. Я понял, что никогда не смогу быть чиновником. Это открытие не столько огорчило меня, сколько заставило задуматься о существовании в природе какой-то тайной дифференциации людей, более значимой, чем деление на мужчин и женщин, толстых и тонких, лысых и волосатых. Став со временем дерзким исследователем жизни, который по заданию редакции мог часами сидеть в кустах в засаде, мчаться на танке в неизвестность, спускаться на карачках под землю и подниматься за облака, я тем не менее испытывал странную робость, читая, например, в докладе начальника районной милиции непостижимые для понимания слова: "Нам удалось твердо наращивать усилия в борьбе...", или "Необходимо вести статистику учета воровства". Я чувствовал трансцендентный холодок, бегущий по спине, когда важный сельскохозяйственный начальник объявлял, что "для заправки организма животных витаминами предусматривается увеличение посевов рапса в 3,7 раза". Незаправленный витаминами организм животного являлся мне потом в ночном кошмаре в виде мычащего механизма с выхлопной трубой и рогами. Его сопровождал чиновник в черных бухгалтерских нарукавниках. Он строго смотрел на меня и, покачивая указательным пальцем, произносил загадочную фразу: "Мы будем пытаться пробовать выяснять!"

Просыпаясь, я с тревогой думал: зачем мне такой сон? Что за тайные знаки посылает судьба? Что должен я понять, переваривая фразы вроде "допустил наезд и опрокидывание", или "произошло возгорание путем поджога", которыми с утра выстреливает в каждого проснувшегося человека местное радио?

Однажды мне случайно попало в руки важное областное постановление. Документ предназначался охотникам и написан был на тот случай, если им вдруг вздумалось бы палить из ружья бесплатно и в кого попало. Этот чрезвычайно полезный циркуляр, регламентирующий поголовье диких зверей и темные инстинкты человеческих индивидуумов, назывался так: "О размерах платы за пользованье объектами животного мира, отнесенными к объектам охоты, изъятие которых из среды их обитания без лицензии запрещено".

И хотя его подписал сам губернатор, человек так сказать не мог! Человек сказал бы: "За убийство тигра Иванов, Петров или Сидоров получат по башке" или "Стреляя по птицам в период гнездования, помни о яйцах!".

От долгих раздумий мне показалось, что в чиновничьих циркулярах зашифрованы какие-то послания внеземного разума, смысл которых нам еще предстоит разгадать. Они намекают на существование другой жизни, в которой нет места, например, грустным детским стишкам о кровавой охотничьей драме, разрушающей мировую гармонию: "Пиф-паф, о-е-ей! Умирает зайчик мой..." Вместо этого там происходят безобидные "изъятия объектов" согласно купленным лицензиям. На дорогах машины не разбиваются в лепешку, а "допускают наезд и опрокидывание", что само по себе не так уж и страшно. Язык милицейского протокола сигнализирует нам о существовании лучших миров, где вместо нашей страшной реальности с выбитой дверью, ограбленной квартирой и плачущими от испуга жильцами встречаются лишь почти невинные проступки вроде "хищения имущества путем взлома и незаконного проникновения в жилище".

И вот эти письма-приглашения в другое измерение, где слово уже есть дело, и раз-два - горе не беда, а в огороде бузина, в Киеве дядька, грамотные, но недальновидные люди, работающие в нашем правительстве, хотят навсегда искоренить из обихода российских людей. Вой и грохот дорожных аварий, крики раненой птицы, подстреленной из злодейского ружья, плач и скрежет зубовный обманутых и обворованных обитателей скорбной планеты Земля ворвутся тогда в нашу жизнь, а в горгазе со стенда с образцами заявлений граждан исчезнет бессмертный перл "Прошу предусмотреть установку плиты нуждами газификации", учащий нас быть воспитанными и галантными по отношению друг к дружке.

Однако может случиться и так, что мудрые неземные покровители отобьют в наш мир очередную телеграмму-послание. И полпред-чиновник, натянув невидимые нарукавники, глубокомысленно выведет ее на проекте закона о языке в виде спасительной резолюции: "Будем пытаться пробовать выяснять".