(Неизвестная переписка В.И. Даля)

Галина Матвиевская, Инна Зубова

Екатерина Даль, несомненно, основываясь на рассказах родителей, описывает первую жену своего отца так, будто сама ее видела. По-видимому, в семье второй жены Даля, Екатерины Львовны Соколовой, Юлию Егоровну знали и любили. Во всяком случае девица Соколова, выпускница Патриотического Института, упоминается В.А. Жуковским в дневнике, когда приехавший в Оренбург поэт описывает вечер, проведенный у жены Даля. Среди гостей была и юная Катенька. Вероятно, и мать ее, Анна Александровна, женщина веселая и общительная, дружила с Юлией Егоровной. А отец, Лев Васильевич, которому Даль спас жизнь срочной операцией, в последние месяцы жизни Юлии Егоровны все звал ее в свое имение Гнездовку, где она надеялась поправиться... Наверное, какая-то надежда была. Это чувствуется и по письму Б.А. Перовского, написанному Далю с кочевки (дачи) 18 июня 1838 г. Записка эта - скорее всего, ответ на деловое письмо, и здесь мы приведем только ее заключительную часть, из которой следует, что Перовский имел какое-то отношение и к крестинам дочери Даля. Может быть, именно он предлагал назвать ее Софьей?

"... Жаль, что не вздумали вы о крестинах когда я был в городе, я мог бы для этого остаться и лишний день; если откладывать вдаль нельзя, то сами назначьте на мое место кого хотите. - Грустно видеть как туго поправляется Юл. Егор., - но можно решиться на терпение лишь бы правда, что она поправляется. - Я скажу Ак.Ив.**), чтобы сообщал он вам работу по мере того как будет возникать, теперь нет ничего. - Прощайте.

В. Перовский".

К сожалению, улучшение в состоянии больной оказалось временным.

Следующая записка Перовского датирована 21-м июня. Скорее всего, написана она уже после похорон, о которых три дня назад Василий Алексеевич еще не знал.

"Не стану говорить вам, сколько тронуло меня горестное, хотя и не совсем неожиданное известие; я покойницу любил как сестру, а вас люблю как друга, и потому вдвойне чувствую вашу потерю. - Я думал бы, что вы сделали бы хорошо, если бы переехали теперь на житье сюда с Арсланом. Вам, ему и женщине при нем готова особая квартира; здесь были бы (вы) совершенно свободны и мне кажется, что во всех отношениях было бы вам лучше? - Душевно жалею, что в последнюю поездку мою не удалось мне еще раз ее видеть.

21 июня (1838)".

Впоследствии Даль расскавывал, что кончина Юлии Егоровны была, несмотря на долгую болезнь, все-таки довольно неожиданной: собираясь лечь спать, вдруг вскрикнула, на лбу выступил холодный пот, едва успела сказать мужу несколько прощальных слов... Как видно из предыдущего письма Даля сестре, и сам он, и другие медики, и, видимо, вообще медицина того времени были бессильны не только в лечении, но и в диагностике ее болезни. Осмелимся предположить, что это было какое-то заболевание сердца, осложнившееся после третьих родов.

Письмо, написанное Далем сестре спустя два месяца, хотя и глубоко проникнуто горем, все-таки поражает мужественным, трезвым отношением к этому горю. Он пишет словно не о себе, характеризуя свое состояние как болезнь, против которой нет никаких лекарств, кроме времени и терпения. Даль принял приглашение Перовского и живет на его кочевке, где так любила бывать жена. Письмо без числа, на нем пометка Паулины Ивановны, говорящая о том, что ответ она отправила 14 сентября 1838 г.

"Тяжело, сестрица, и не знаю, как быть, как привыкать. Люди, у которых горе вырывается наружу, которые могут рассчитываться в подобных случаях наружными знаками отчаяния, у которых всякая беда бьет в кость и в ноги - скоро отдыхают и забывают; тело изнемогает, временно, под бременем удара, душа рвется и бьется, и засыпает вместе с телом. Сон этот дарует новую крепость и силу, новые обстоятельства и отношения развлекают мысли и душу - и горе забыто.

Не так бывает у людей, которые не умеют заставить плоть, тело поработать вместо и на счет духа, у которых внешняя, наружная жизнь как-то всегда и при всех обстоятельствах довольно ровна и однообразна - здесь дух должен рассчитываться за духовное, и ему подставы нет.

Знаю, что миллионам суждено испытать то же, что и мне; что миллионам определено нечто более тяжкое - верую в Творца и в посмертную жизнь, понимаю суетность, бренность, ничтожество каждодневной жизни, этого вековечного муравейника, переношу смиренно все и готов перенести еще более, не сломит меня никакое земное горе, не лишит меня - так я твердо уверен и надеюсь - рассудка; но если природа, создатель, вложила в меня потребность, нераздельную с сущностью моею, и если лишает меня в то же время навсегда средства утолить потребность эту, любить, донельзя любить жену - тогда не могу не сознаться, что это выходит сказка о Тантале в лицах. Терпеть могу; сносить, молчать - но не могу дать себе ни покою ни услады - не могу даже понудить себя к бесчувствию, равнодушию, к этой преждевременной смерти духа; первой потребности, без которой нет спокойствия ни одной минуты в течение целых суток - нет; болей, молись и жди - что будет, то будет.

Живу опять на кочевке, где так хорошо, так хорошо, что не расстался бы век - горы, леса - новый вид на каждых ста шагах - и все это упорно и насильственно напоминает мне только, как бы она радовалась всему этому и утешалась; а без нее и тут скучно, грустно насмерть. Впрочем, я думаю, никто этого не видит; я по наружности почти тот же человек, что и был; немножко более прячусь от людей, и то только иногда.

Зачем я все это тебе пишу? Мне, может быть, от этого будет на время полегче, но тебе будет тяжеле и лучше бы мне молчать.

В.А. вероятно поедет зимою в С.П-б; если прикажет, то конечно и я с ним; но по своей воле не хочется, очень не хочется. Что я там буду делать? Сотни новых лиц, огромное знакомство, которое всегда было мне в тягость, а теперь и подавно. Развеяться, кажется, не могу. Надобно дать с год место покою и одиночеству, чтобы я переработал все это сам, от себя и в себе, иначе не будет легче.

Прощай, любезная сестра, кланяйся своим.

В.Даль".

Как видно из следующего письма, Даль все-таки поехал с Перовским в Петербург. По-видимому, он как всегда побывал проездом у Паулины в Москве. Это свидание было для него печальным: Даль видел, что сестра тяжело больна. "Еще в свой последний проезд через Москву - напишет впоследствии его дочь - он собрал своих товарищей докторов, и на консилиуме они все положили, что у нее внутренний рак". Если верить воспоминаниям Екатерины Владимировны, то этот роковой диагноз Паулине ставили еше многими годами ранее, когда Даль учился в Дерпте. Однако, видимо, теперь ее состояние значительно ухудшилось. Зная это, с особым волнением читаешь первые строки письма от 12 июня 1839 года. Владимир Иванович старается поддержать сестру, внушить ей веру в выздоровление.

Письмо это содержит интересную информацию о новостях Оренбурга: здесь появились новые близкие Далю люди. Среди них - будущие участники Хивинского похода: естествоиспытатель Александр Леман, художник В.И.Штернберг и капитан-лейтенант Л.Н. Бодиско, который приехал для топографической съемки берегов Каспийского моря в целях перенесения Ново-Александровского укрепления на новое место. Появился в городе и еще один врач, давний, еще со студенческих лет в Дерпте друг Даля Карл Розенбергер.

После смерти Юлии Егоровны прошел уже год, Даль постепенно возвращается к полноценной жизни, общается с друзьями, радуется подрастающим детям.

Это письмо, в отличие от предыдущих писем сестре из Оренбурга, написано по-немецки.

"Милая, добрая Паулина!

С последней почтой мы снова получили от Шлейдена известия о тебе, и сердечно рады, что ты, как кажется, не чувствуешь сильных болей и при твоей долгой болезни по-прежнему сильна духом. Если бы только кто-нибудь был с тобой, и для твоей души было бы больше развлечения или занятия, ведь то, что ты всегда довольно одинока или почти одна, малоутешительно. Только имей терпение - хотел бы я сказать, но не должен, потому что у тебя его больше, чем у меня и у многих других. Постепенно тебе, конечно, будет лучше, возможно, ты уже сама замечаешь улучшение; только оно может идти медленно.

Из Петербурга вы, вероятно, тоже получите известия; там тоже у всех немало забот и страданий - сейчас дела обстоят лучше, но жена Акселя***), как всегда, очень ненадежна.

У мамы все очень хорошо, по-другому я не могу сказать, она ухаживает за всем хозяйством и за детьми, да еще за массой гостей, так как с тех пор как я вернулся из Петербурга, дом не бывает пуст, что мне, впрочем, очень приятно, так как все это люди, с которыми я с удовольствием общаюсь. Бодиско прибыл сюда двумя днями ранее меня; Штернберга я привез с собой, оба остановились у меня. Как только Бодиско уехал, прибыл Леман, имя которого ты, наверное, помнишь по Дерпту, он был в то время маленьким мальчиком, а теперь это имеющий мировую славу натуралист, который уже побывал на Новой Земле с академиком Бэром. Приятный, обходительный юноша.

Когда эти двое уехали по своим обязанностям, приехал Розенбергер со своей молодой женой; он, конечно, дорогой друг для меня здесь и (я очень рад его приезду). Несколько дней назад он также стал сам себе хозяином, и теперь я ожидаю Штернберга из его экскурсии обратно, затем сам со своими перееду на кочевку, а осенью возвратятся Леман и Бодиско.

Мои малыши (здоровы); Арслан стоит как раз (рядом) и (разговаривает со мной). Юлия, конечно, почти не разговаривает, но понимает все, что входит в область ее понятий, очень живая и (подвижная). Таким образом, все внешне идет своим чередом, но мне... совсем не кажется, что я дома и прижился здесь в Оренбурге, как раньше, но будто бы я ... дожен был бы снова найти, что нам не хватает. Но с этим, конечно, кончено; здесь нельзя сказать: ищите и найдете, стучите и откроется вам!

Мы здесь много играем в шахматы, и особенно вчетвером.

Розенбергер отличный игрок; он играет (вслепую), без доски и ... гораздо лучше, чем мы все. Вчетвером ... игра интересна.

Приветствуй Шлейдена и всех остальных, дорогая Паулина. Скажи ему, что... ружья... лежат наготове и при первой возможности будут ему отосланы. Будь счастлива - твой верный брат

В. Даль.

12 июня (1839 г.)"

Впереди у Владимира Ивановича были новые важные события: осенью он отправится в Хивинский поход, откуда вернется весной следующего, 1840 года. Вскоре, 12 июля, состоится его вторая свадьба. Еще через год он покинет Оренбург. По пути в Петербург остановится с семьей в Москве, но сестра до этого момента уже не доживет. Екатерина Львовна не успела лично познакомиться с Паулиной Ивановной, которую, зная ее заочно, считала необыкновенной женщиной...

*) Работа ведется при поддержке Российского Гуманитарного Научного Фонда РАН.

**) Аким Иванович Середа - начальник канцелярии оренбургского военного губернатора В.А. Перовского.

***) Аксель - это, вероятно, двоюродный брат Даля А.О. Реймерс