Петр Обыдёнков

Мне не приходилось наблюдать чудеса от икон. Дело это, очевидно, редкое и даруется не каждому. Однако в их значении для верующего человека не сомневаюсь и помощь от них ощущал явную. И неоднократно. Об одном случае даже можно, наверное, и рассказать. В селе Елшанка есть у меня домик, купленный вскладчину с другом и братом. Когда мы его купили, то в нём помимо всякого хлама и нужного инструмента оказались две иконы. Одна Казанской Божией Матери недавняя, в небольшом киоте, под стеклом, в латунном окладе, вероятно, серийной выделки начала двадцатого века. Образ миловидный, мягкий, такие иконы и в нашем Форштадте у многих были, и до сих пор они есть, а вторая - не угадываю какого времени, маленький, с ладонь всего, образ Богородицы "Знамение", написана на дощечке, тёмная по-староверски, и, вероятно, невеликим, самодеятельным мастером. Богородица на ней укутана в красное одеяние безо всяких украшений, лик Её лишь намечен, словно художник боялся его и кистью касаться, но Она, тем не менее, глядит. Христос изображен у Неё на коленях, в светлой, подпоясанной пояском крестьянской рубашечке (нигде не видел такого!) и поскольку фон иконки коричнево-оливковый, то Он, лик Богородицы и Ее повернутые к нам ладони, - самые светлые, светящиеся! И не только свет, но и теплом веяло и от этих ладоней, и от лика, и от Христа, написанного в образе крестьянского мальчика, благословляющего нас. Бывало, приедешь в домик один, а стоит он на краю села, как в лесу почти, то от одиночества и тишины этой бездонной чего только не лезет в голову, каждый шорох нужно разгадать, иначе пугает. А на эту иконку посмотришь - и окатит вдруг тебя неким теплом и покоем. Но не в этом вспоможение, о котором я хотел рассказать, хотя и это помощь: я замечал, как не забудешь свечку с собой привезти и затеплить ее в иконном углу, все, спишь спокойно, просыпаешься с радостью.

Однажды я оказался в Елшанке зимой 93 года, на Крещение. Жутко снежный был год, еле откопал я вход в дом, но зато и оттопить его было не трудно, под снеговой шубой он быстро согрелся. Бураны не прекращались, оторвановка наша, наш то есть лесной околоток, действительно оторвана была от большого мира снежными завалами и по тропкам до магазина приходилось брести что-то около часу, хотя так-то до него - десять минут ходу. И вот, в этой оторванности (ни радио нет, ни телевизора, ни соседи не ходят, трещит только печка, свистит хриплым свистом чайник на плите) и очень хорошо пишется, размышляется, беседуется заочно с близкими душами. Единственно, что меня беспокоило, - это табак. Я тогда в силу общей зараженности этой привычкой курил, а с куревом, если помните, в 93-м были проблемы, и в селах, к примеру, не было ни сигарет, ни папирос, а был развесной табак: сколько-то рублей килограмм. И вот, дрянной этот табак, купленный в количестве трех стаканов, у меня кончался. А работа шла, печка мурлыкала и буран выл и лепил снежным крошевом в окна без устали. Табак наконец кончился. Были искурены перед раскаленной печуркой последние крошки и надо было отлепляться от тепла и уюта рабочего стола и идти в завывающий и хлещущий снежными плетьми мир за табаком. Вброд по свежему снегу добрался я до соседа Ивана Петровича и попросил у него табачку взаймы, но тот искренне развел руками, у него табак тоже кончился, а самое неприятное, что в ближнем магазине, это до которого добираться час, никакого курева нет, а идти нужно в дальний, совхозный, в шести километрах по три дня нечищенным снегам! То есть подвиг Маресьева нужно было совершить ради табаку. Я верулся в домик, чтобы как следует собраться в дальнюю дорогу, и тут, в покойном тепле, раздраженно как-то подумал: ну почему мы должны рабствовать у этого табака? И привычка-то мерзкая, вино хоть пьянит, а от него - одна харкотина. Вот, прись сейчас не знай куда, в буран, неси кому-то свои невеликие денежки за чертову эту траву. Так раздраженно я думал и безотчетно глядел на старенькую иконку "Знамение". И мне показалось, что грубоватый Ее лик смотрит на меня одобрительно: мол, решайся. Мол, правильно мыслишь, и привычка эта от черта, и деньги понесешь ты, конечно, черту. И я решился, именно под взглядом этого образка, под Ее взглядом. Я сочинил даже молитву-просьбу, кажется, так: Богородица Дева, помоги мне одолеть эту нечистую привычку, курить табак. Я обещаю не осуждать тех, кто еще курит, но рассказывать им о Твоей помощи буду. Еще я жаловался на то, как по слабости уже неоднократно бросал курить, но не бросил и надеюсь теперь на Ее помощь, силы же, которые освободятся от прекращения курьбы, я постараюсь употребить на что-нибудь хорошее...

Во время этой самодельной молитвы ничего такого не происходило, но было чувство, что Она, а вернее, оба образа, мне внимают. И я бросил курить. Я все боялся, что с обломом старой привычки не заладится работа, но ничего, работа шла. Правда, я прерывался на "перекуры", но заполнял их не курением, а тем, что колол щепу на разжижку. С этим вспоможением я бросил курить как-то удивительно легко. По ночам, правда, снилось, что курю, днем тянуло иногда, но несильно. Словно ветерок какой относил в сторону возникавшую было мыслишку - закурить напоследок, в последний, то есть, разок... Недавно, на День Николы, я посоветовал одному молодому курильщику, который начал уже затяжно кашлять по утрам, пойти в храм, пообещать святителю Николаю, что изо всех сил постараешься не курить и попросить его о вспоможении, наверняка ведь поможет! - Да, я верю, поможет точно, - ответил он, но это самому надо хотеть бросить, а я еще не хочу". Что же, это честный ответ. Вспоможение - это захотеть надо, это определенно.