Иван Коннов

Все великие реки рождаются из множества родников и речушек, струящихся под неласковым небом по всей нашей необъятной России. Так родилась и легендарная Волга, которую на всем её почти четырехтысячекилометровом протяжении питают бесчисленные большие и малые речки и бьющие из недр земли серебряные ключи.

В своё время я не без гордости узнал, что наша маленькая безымянная речка, бегущая вдоль холмов от урочища Артакул до Косогоровки в Асекеевском районе несет свои чистые родниковые воды в Волгу. На карте Бугурусланского уезда, напечатанной в 1926 году, отчетливо видно, что впадает она в реку Мочегай, которая в свою очередь вливается в Большой Кинель, тот - в Самару, а Самара - в саму Волгу-матушку.

Столетие варварского обращения с природой, превратившего её в окружающую среду, привели к обмелению, а то и к полному исчезновению многих рек. Мои предки, жившие в селе Зерикла в 20 километрах от Абдулино, владели водяной мельницей. От реки Тирис, где она стояла, сегодня не осталось и ручья. Глядя нынче на изрядно обмелевшую речку Мочегай, трудно представить, что лет сорок назад её воды вращали жернова нескольких мельниц. Когда мальчишками мы бегали на Мочегай купаться, то на мельнице, стоявшей в центре села, не раз забирались в каузы - эдакие деревянные желоба, по которым поднятая плотиной вода бежала и, падая вниз, вращала мельничные колеса. С.Т.Аксаков в своих воспоминаниях называет реку Мочегай Насягаем и пишет, что была она полноводной, рыбной и очень богатой водоплавающей дичью. От былого величия этой реки осталось лишь подмеченное автором "Семейной хроники" "её знаменательное и звучное имя".

А вот наша речушка, к радости жителей нашего села, хоть и основательно сузилась в своих берегах, все же мало изменилась за последние полвека. Секрет её такой живучести в неиссякаемости родников, бьющих из-под каменных подножий холмов, мимо которых она бежит. Затягиваются илом, зарастают крапивой и кустарником одни ключи, пробиваются в самых неожиданных местах другие. И течёт, звенит, перекатывается по камешкам наша речка! Приедешь в родные места, сядешь на бережку, опустишь ладони в прохладную воду, смоешь с лица дорожную пыль и задышится вдруг легко-легко, как в детстве.

У этой речки, под пение её звонких струй, на её мелях и перекатах я вырос, здесь учился познавать себя и окружающий мир и именно она стала для меня своеобразным Иорданом. Да так оно и есть, потому что когда крестили меня, новорожденного, у богомольной бабушки-соседки, то омыли водой, взятой из родника, впадавшего в речку под нашим огородом.

Родник этот, истекавший из склона Красной горы, связан у меня с памятью о матери, потому что именно она заботливо обихаживала его. После того как сходили снег и половодье, мать очищала источник от тины и мусора, укрепляла его края камнями, прокладывала русло и следила, чтобы родник не зарос всякой растительностью. Вода в роднике была ледяной и удивительно вкусной. Её считали целебной и заваривали на ней чай на травах и кореньях. Помню, как мы после неутомимого лазания по холмам спускались разгоряченные к речке и, смастерив из листов лопуха ковшики, жадно пили студеную родниковую воду. После смерти матери родник жил с десяток лет, а потом к склону горы нанесло столько ила, что источник исчез, очевидно, вода пробила себе путь в другом направлении. На месте родника вырос красавец клен, удивительно похожий на тот, который так же самостийно вырос у маминой могилы на кладбище Всехсвятского храма в Бузулуке.

Речка наша всегда была для жителей прилегающих к ней сел кормилицей-поилицей. Повсюду к ней сбегали огороды, засаженные всякой всячиной, начиная от картофеля и заканчивая завезенной к нам из Голландии брюквой. Земля в наших местах плодородная, чистейший чернозем, колорадского жука и других вредителей в помине не было, так что урожаи получались отменные. Требующие полива овощи располагались поблизости от воды. Место это называлось капустником, потому что капусты сажалось более всего, с расчетом заготовки её на всю зиму. С малолетства нашей обязанностью было поливать многочисленные гряды овощей. Для этого у речки сооружались мостки или ступеньки, с которых можно было зачерпывать воду. Может быть, потому, что вода была слишком холодной, овощи, особенно помидоры, созревали поздно, только к концу августа. Но отправляясь первого сентября в школу, мы уже клали в портфели рядом с краюхой хлеба красные помидоры и душистые огурцы - других обедов школьники тогда не знали.

Во время полива капустника в ведро с водой иногда попадали маленькие скользкие рыбки - гольцы, у нас их называли огольцами. Мы их часто ловили руками, потому что они прятались почти под каждым камнем. Забавно было ловить гольцов удочкой - в прозрачной воде было видно, как они, шевеля усами, лениво подплывают к лежащему на дне насаженному на крючок червяку и, закусив его, не спеша тащат в сторону. В более глубоких местах мы удили пескарей, но лучше всего их было ловить маленьким бреднем или большим решетом - они могли попасться целой стаей. Более вкусной ухи, чем сваренной в детстве из пойманных нами гольцов и пескарей, я никогда не едал.

Я очень любил рыбачить, хотя уловы мои были всегда более чем скромными. Было мне лет восемь, когда отец смастерил мне первую удочку: удилище - ивовый прут, леска - суровая нитка, а крючок из сталистой проволоки с отточенным концом. Часами я сидел у речки, где ещё не сошла полая вода, и всё безуспешно. И вот однажды поплавок из гусиного пера ушел под воду, я вскочил и рванул удилище. Прямо к моим ногам упала и забилась на земле необыкновенно красивая рыбка, раньше которую я никогда не видел. Была она длиной с мужскую ладонь, блестящего золотистого цвета, с ярко-красными плавниками. Рыбка оказалась красноперкой, редко встречавшейся в наших водоемах.

Но самый удивительный случай произошел позже и о нем до сих пор рассказывают мои ивановские сверстники. Мы всегда были убеждены, что никакой рыбы, кроме всякой мелюзги, в нашей речке не водится. Ошибались. Оказывается, в ней, как и во всех родниковых речках, в омутах, в глубоких норах под корягами жили налимы. Никогда бы мы не узнали об этом, если бы одного из них, правда, невеликих размеров, каким-то образом не вынесло на перекат. На его беду среди барахтавшейся неподалеку детворы оказался Павлик Коннов, самый младший из нашей компании, но зато самый цепкий и ловкий. Бывало, пойдем за грибами или за ягодами - у всех чуть на донышке, а у Павлика уже полное ведерко. И в случае с налимом он не растерялся и не упустил свое. Павлик грудью прижал юркую скользкую рыбину к камням и, подобно чеховскому герою, ухватил ее за "самые зебры". Когда наш герой, окруженный стаей восторженной ребятни, явился со своей добычей домой, родители ахнули: откуда такое чудо-юдо? Не случайно наш отважный друг впоследствии стал военным и теперь, я думаю, майор в отставке Павел Петрович Коннов, рыбача где-нибудь на Кубани - а живет он в Майкопе - с гордостью вспоминает свою первую рыбацкую удачу.

Важную роль наша речка играла в разгар лета, когда вся деревня принималась делать кизяки, которыми многие десятилетия отапливались крестьянские избы. За зиму на подворьях скапливалось много навоза, который вывозили на проулки - пространства между огородами. Навоз должен был перепреть, тогда он легче превращался в тестообразную массу. По кругу широко разбросанного по земле перегноя гоняли нескольких лошадей, привязанных друг к другу и держа переднюю на длинном поводу. В это время навоз обильно поливали водой, которую мы, подростки, привозили из речки в бочках, поставленных на телеги. Управлять лошадью для мальчишки - одно удовольствие и эта работа была нам в радость.

Готовую навозную массу вручную набивали в специальные формы-станки. Полученные кизяки раскладывали ровными рядами на земле, оставляя до полного высыхания. Затем складывали в скирды. Однажды одна из моих старших сестер, балуясь с подругами, развела около одной из скирд маленький костер. Кизяк вспыхнул как порох. Огонь грозил перекинуться на стоявшие поблизости строения. Но взрослые успели его погасить. Мама объяснила спасение нашего дома тем, что в нем находилась икона Божией Матери "Неопалимая Купина", оберегающая по преданию от пожаров. Богородица изображена на ней с Христом - младенцем на коленях и с маленькой лестницей в руках - очевидно, знаком борьбы с огнем.

Летом у речки делали саманы, из которых после войны возводили теплые добротные дома. Воды требовалось много, поэтому речку перепружали. Тогда-то было нам где покупаться вволю! Даже плоты мы ухитрялись сооружать и устраивать морские бои. На такие запруды приходили купаться и взрослые ребята, в 50-ые годы их еще много было в деревне. Крики, смех, барахтанье купающихся разносились на всю округу. С годами эти весёлые голоса стали смолкать, деревня опустела и я не знаю, кто сейчас гуляет по заросшим берегам нашей маленькой речушки.

В своей жизни я видел много больших рек. Их величие, красота и ширь будоражили воображение. На Волге мне всегда вспоминались наши раздольные русские песни, только на такой реке могли родиться великие Шаляпин и Русланова. Днепр пробуждал в моей памяти пронизанную поэзией прозу Гоголя и божественные краски полотен Куинджи. В водах сонной Вислы виделись мне молодые лица наших погибших солдат, оставшихся лежать у чужих берегов. Наш седой Урал неизменно настраивает на размышления о драматической истории России и нашего края. Но о самом главном - о родине, о матери, о смысле человеческого бытия, я всегда думаю на берегах моего маленького Иордана - безымянной речки босоногого детства. Именно там, в этой "обители трудов и чистых нег" я нахожу истинное отдохновение от житейской суеты и ощущаю свою неразрывную связь с землей моих предков.

В государстве ромашек у края,

Где ручей, задыхаясь, поёт,

Пролежал бы всю ночь до утра я,

Запрокинув лицо в небосвод.

Жизнь потоком светящейся пыли

Всё текла бы, текла сквозь листы,

И туманные звёзды светили,

Заливая лучами кусты.

И, внимая весеннему шуму

Посреди очарованных трав,

Всё лежал бы и думал я думу

Беспредельных полей и дубрав. *)

*) Стихи Н.Заболоцкого.