Петр Правдин

Родился 24 июня 1940 года на хуторе Дворики Сакмарского района. В 1964 году закончил историко-филологический факультет Оренбургского пединститута. Работал в школе и районных газетах. В последнее время трудился грузчиком на базе Тюльганского райпо.

В литобъединении состоял в период учебы в пединституте с 1960 по 1964 годы. Печатался в газетах "Южный Урал", "Комсомольское племя", а также в районной печати. Живет в Тюльгане.

Жаворонок

Бывают и в апреле холода,
Но места нет в моей душе унынью.
Хотя суровы облака тогда,
Зато просветы взгляд ласкают синью.
В те дни уныл и дик степной простор,
Холодный ветер воет что есть мочи.
А в вышине всему наперекор
Поет о солнце трепетный комочек.
Люблю я с детства жаворонка звон,
А с ним весну, разливы русских рек.
Отважно стужу переносит он,
Чего ж порой ты хнычешь, человек?

1966 г.

* * *

Я не люблю земли нагой
В холодном сером ноябре.
Я снег люблю топтать ногой
И видеть ивы в серебре.
В садах не слышен птиц содом,
Как будто не было их век.
О новом, чистом, молодом
Тоскует вечно человек.

1967 г.

Птички

Мы с мамой полем грядку лука.
На липе птички: "Чьи-чьи-вы!"
Был край земли тогда за лугом,
За темной зеленью травы.
Я вырос, повидал полсвета,
Все испытал - и ад, и рай,
Но верю: песнь моя не спета,
И жизнь моя еще не край.
Весной на родину нагряну,
Добро б со славой, но - увы...
Там пахнут липы сладко, пряно,
Там спросят птички: "Чьи-чьи-вы?"
Я вспомню маму, грядку лука,
Забав ребячьих ералаш.
Проговорю сквозь слезы глухо:
"Да ваш, родимые, я, ваш..."

Июльским днем

Наш старый сад охвачен крепкой дрожью,
И комната, как в сумерки, темна.
Сверкнул, дробясь о листья, крупный дождик, -
Качнулся мак в испуге у окна.
Через минуту он пошел навесом,
В потоках скрылась дальняя гора.
Умытый вяз стал, как мальчишка, весел,
Качался мак, сквозь зелени горя.
И долго сад шумел, не уставая.
Под вечер тучи вылились до дна.
Зажглась зари полоска огневая
Мазком последним на картине дня.
Под разными звездами
Святочная, но не святая.
По Зодиаку - Козерог.
Знать участь у меня такая:
С тобой мне дружбу выдал Бог.
А я родился в пору ливней,
Мой знак небесный водяной,
И где мне взять мех соболиный,
Чтобы любимым быть тобой?

Мальвы
(из казачьей старины)
Поход объявили, еще бушевали метели,
Тосклив их, протяжен был ночью под окнами свист.
Но в мае опять зазвенели соловушек трели,
И мальвы оделись опять в малахитовый лист.
Урядник когда-то сам землю с любовью готовил,
И сам он с любовью цветы посадил у окна.
И выросли мальвы до самой соломенной кровли.
Теперь этим чудом она умилялась одна.
Казачка вздыхала: "Они стосковались по Грише,
Ведь знают: нет дома, не смотрят в оконный проем".
А мальвы тянулись на цыпочках выше и выше -
Им так захотелось взглянуть за степной окоем.

Просьба казака

Прочь, смертная тоска, с души моей схлынь!
На меже возле стенки усатого хлеба
Пусть степная меня баюкает полынь,
А я буду глядеть мальчишкою в небо.
Будет время лететь, как в раю, без печали,
У меня одна просьба к тебе, мой творец:
В этих вольных степях - моей жизни начало,
И хочу, чтобы здесь был ее и конец.

Россия на Голгофе

Россия опять на Голгофе
Чадит по окраинам жар.
На Западе жалкие крохи
Собрали с усмешкою в дар.
Святые места залил рынок -
Там зависть, там злоба, там кровь...
Бард песни повел в поединок, Убит он - наш Игорь Тальков.
Мне хочется крикнуть, как Белый:
"Рассейся, Россия моя!"
И чудится конь гордый, белый
Средь жуткого черного дня.
С тобою по адскому кругу
Пройду я, твой сын, до конца.
Достойна от Бога за муку
Ты, Русь, золотого венца.

1992 г.
Александр Трубенок

Приподнимая жесткие надкрылья,
Вибрируя тончайшею слюдой,
Жук, поджимая лапки, без усилья
Взлетает над цветущею землей,
Где стебель распрямляется, и знойно
Гуденье раскаленное плывет
Так величаво, что оно достойно
Расплавленного воздуха высот,
Где облака, бесшумно группируясь,
Готовят ливень, и о красоте
По-своему расскажут, не волнуясь,
В своей не сомневаясь правоте.

* * *

Снегопадов толстые слои
Блоковским откалываю ломом.
Вот зима, ее структура, и
Это все давным-давно знакомо.
Но природы вековые сны
Невзначай спрессованы в такое
Трудное, массивное, тугое,
Что и смысла вроде лишены.
Но когда искромсанного льда
Луч коснется - побежит, играя,
По асфальту талая вода,
Черная, бывалая, живая.
Памяти скала прочней. Хранит
Многое, удар вернет упруго.
Но простое посещенье друга
Может растопить ее гранит.

* * *

Пусть поворот лесной тропинки
Бросается под колесо;
Пусть ветки не с цветной картинки,
А норовят задеть лицо;
Пусть, накренившись по закону,
Велосипед в прогал нырнет,
И пусть крылатых насекомых
Остерегается народ:
Собью лицом - одно условье
Сейчас: вперед, а не назад!
Исполню повеленье крови
И успокою свой азарт.

* * *

И листьев престарелый хлорофилл,
И воздух по традиции горячий,
И августа почти угасший пыл,
И горизонт, томительно незрячий,
И солнцем обожженная трава,
И выпуклого ветра шевеленье -
Дают понять, что это повеленье
Природы, а она всегда права.
И впечатленье (дерева ее
Изменчивая тень) души коснется,
И если чуток сон, душа проснется,
Свое воспринимая бытие,
Как собственное, но из заблужденья
Минутное выводит размышленье.
Душа - существованья яркий след,
На небосводе птицы силуэт.

* * *

Не за Акуловой горой,
Не в жар июльский, а зимой
Скрывалось солнце. Город мой
Зарей был полуокольцован.
Котельных дым высоким был,
Он горизонт загородил,
Клубился призрачно и плыл,
И золотился образцово.
Частица призрачных красот
Спускалась с городских высот
И до моих мирских забот
Как до ребенка снисходила.
Но если вразумленья дар
Январской призрачности дан,
То как бы он преобладал,
Владея матерьяльной силой!
О вещи неуклюжий пыл,
Как ненароком ты застыл!
Дома под небом золотым...
Дым размышлений... Солнце село.
Душа, вместилище домов
Из кирпичей упорных слов,
Без этих призрачных дымов -
Как ночью город омертвелый.

* * *

Голубь делает шажок
И кивает головой.
У него привычка.
Крепкий делаю снежок
И кидаю роковой.
С кляксою страничка.
Но ни вырвать, ни стереть.
Мама будет утешать.
Минули все сроки.
Только не переболеть
И не перелицевать
Горькие уроки.
Николай Гаврилин
Грачи налетели
Из далекого в давнее
Цедит небо лучи.
На сады, на проталины
Налетели грачи.
Здравствуй, детство чумазое,
И гурьба ребятни,
Мы вернулись из Азии
В наши гнезда и дни.
Путь подчищен и вызлачен.
Бьется в бегстве река.
Свет прозрачен и призрачен,
Как глоток молока.
Где ж ты, жизнь невозможная?
Близок твой локоток,
Попираешь сапожками
оренбургский платок.
Мы с тобой не расстанемся -
Целый день говорим,
К невозможному тянемся.
Истончаемся в дым -
За манящим желанием
Беспределов земных,
За небесным сиянием
Одеяний твоих.
Сеешь манной порошею,
Будто слезы вдова,
Долгожданно хорошие
Василечки-слова.
Оттого изобилует
Всюду эхо - не звон,
Что и ты, моя милая,
То ли явь, то ли сон.
Дорогие имена
Сонно кивают старушки,
Мчится трамвайчик во тьме.
"Юля и Настя - подружки", -
Я прочитал на стекле.
Ясное личное дело -
Девочек сказочный сон.
Майское утро запело
От незнакомых имен.
Вижу я светлые лица
И лучезарные дни.
Только прекрасному принцу
Тайну откроют они!
Принцу подводят лошадку,
Скачет он к Золушке в лес.
Каплями ягоды сладкой
Стелется поле чудес...
Пойте, мечтайте о счастье -
Алые розы пришлю.
Милые Юля и Настя,
Я вас безумно люблю!
Звонкого детства игрушки
Манят в иные края.
"Юля и Настя - подружки" -
Лучшая песня моя.

Небесное создание
Веронике Д.

Вы только посмотрите,
Какой воздвиг я храм!
Во имя Нефертити
Все жизнью дышит там.
Владычица, царица,
Земной красы оплот,
Никто с ней не сравнится,
Вовек не превзойдет.
Открылись двери храма -
Небесные врата.
А там, родная мама,
Такая красота!
О небо, о создатель,
О таинство твое!
Ты целый век потратил,
Чтоб сотворить ее.
Всю жизнь бы любоваться,
Одну тебя любить.
Но время расставаться,
Из храма выходить.
Мы вышли. День в зените.
Стихи дрожат в руке...
- А где же Нефертити?
- У всех на языке

Станция Саракташ

Без оглядки мчаться бы -
Вдруг ожгло, как ветками:
Промелькнула станция
Детства беззаветного.
Были слезы с песнями,
Избы под соломою.
В дымный край ремесленный
Уезжал из дома я.
Первых чувств конфеточка
И глаза с лазурью,
Там дала студенточка
Почитать "Даурию".
Пол был лунно залитый,
Всюду грызли семечки.
На кармане спал я там,
Чтоб не сперли денежки.
Рельсами атласными
По бокам охваченный,
Убежал с лампасами
Паровоз взлохмаченный.

Сергей Бычков
Январский вечер

Качнулось солнце, выкрасив закат
Мгновенно краской нежно-розовой.
И облака вдали, за рядом ряд,
Расположились замерзшим обозом.
Как не запомнить ту прозрачность дня,
Когда сводило от мороза губы...
Как дружески мороз сжимал меня,
Такой же крепкий, ясный, белозубый!
О, молодость! Нет для тебя преград!
Все кажется доступным и отрадным.
Полнеба охватив, горит закат
Над вкованным во льды вечерним градом.

1965 г.
Ноябрь
На улицу из темного подъезда
И оторопь -
Какая синева!
Оковано морозом небо
И вбиты звезды.
Надо б застелить
Округу покрывалом снеговым,
Чтоб перемигивались звезды,
Пронзая воздух
Иглами лучей.
Да выкатить луну,
Чтоб стерегла
Молчанье зачарованного мира.

1966 г.
* * *

Я задержался лишь на миг,
Очнулся, снова жизнь настиг.
И зашагал с ней в ногу -
На пыльную дорогу
Ложились быстрые шаги...
И я тогда услышал:
Время береги!

1965 г.

Слушая Бетховена

Звуки щекочут горло,
Рождая нездешнюю грусть.
Я скоро к вершинам горным
Сквозь суету прорвусь.
Там воздух прозрачен и хрупок,
И в дерзностной тишине
Снежинки хрустом скорлупок
Расскажут горам обо мне.

1966 г.
Июньское событие

Н.С.

Все умерло. Уныние. Жара.
Я был смиренным, кротким и послушным -
Я был рабом бегущего пера.
И в тихие часы уединенья
Я не взрывал разбухший потолок,
Не вырастал над миром, словно Бог,
Охваченный безумьем вдохновенья.
Я был подобен чахлому растенью,
Когда она переступила мой порог
И вырвала меня из заточенья.

1965 г.

Ташла

Пыльная степь. В полнеба закаты.
Бьется струя у колонки.
Вечер с глазами немого ребенка
Тычется в низкие хаты.
Лунные ночи. Пятнами света
Всюду отмечен поселок.
Тьму рассекает звездный осколок -
Вновь задыхается лето.
Глянешь - повсюду холмы да ложбины,
По буеракам - озера.
В душу вперяют мудрые взоры
По-черепашьи глубины.
Шепчет камыш. Плачутся ивы.
Ползают сонные раки.
Ночь накрывает, чернит буераки.
Песни слышны переливы.
Сердце зайдется, забудется в плаче,
Как беспредельны просторы!
Эти холмы да степные озера...
Господи, что это значит?

1966 г.

На току
П.В. Дунаеву

Здесь грохот, дробот, скрежет, вой,
Пшеничных зерен мельтешенье,
И в лихорадке огневой
Сгорают дни в одно мгновенье.
Когда же раскаленный шар,
Земли коснется истомленной,
Отходит в тень полдневный жар,
Смолкает грохот неуемный,
И слышится далекий зов -
Озер призывное молчанье,
И голоса степных холмов:
И просыпается сознанье,
Что не чужой я ковылям,
Что не положено предела
Моим мечтаньям и делам,
Что если б не держало тело -
Я бы над степью воспарил
И окунулся в огнь заката...
Ночь мигом остужает пыл -
Как сноп валюсь я, сном объятый.

1966 г.

Сентябри-близнецы
Г.Айги

Два потока ломятся в окна, льются.
Рассекают пространство комнаты,
Взбираются по смятым простыням,
Разгоняют стайку неряшливых снов,
Рассыпаются, упершись в стену,
Повисают в воздухе. Это - Осень!
Вскрываются кладовые памяти.
Вламываются солнечные потоки.
Размывают захламленные углы.
Выносят забытые обломки.
Подсовывают их - оживших, просветленных.
Зачаровывают. Это - Сентябрь!
Двор замкнут с трех сторон домами.
Справа - свалка. У окна - старый тополь.
Воздух двора еще не тронут солнцем.
Медлит колодезный холод ночи.
Охватывает, пробирает до ломоты.
Скорее на солнцепек! - Утро!
Зябко шелестят листвой тополя.
Жаркое остолбенение времени.
Разглядываю воскрешенные обломки:
Двор. Могучий забор. Кривой клен.
Завалинки. Беленый угол дома.
Бочку с иззябшей водой - Утро!
На крыльцо, под клен, помещаю себя.
Яблоневый сад отодвигаю вправо.
Расcаживаю перед собой георгины.
Виноград - на стену. Бочку - на угол.
Солнцепек - на завалинку. За спину - дом.
По комнатам бродит призрак - Сентябрь!
Сдвигаю город локтем в сторону -
Дышит дорога простором степей.
Крутит воды Урал в крутых берегах.
Сизый торн устилает склоны ложбин.
Повисает холодная тьма на дубах.
Клики гусей хлещут ночь - Охота!
Дуб источает чернильную мглу.
Мерещатся утки в ручье напротив.
Струйками просачивается рассвет.
Лист бороздит поверхность пруда.
Мерзнет комковатый берег болота.
Цепенеет вода. Это - Осень!
1967 г.