"Ты, солнце святое, гори!.."

Так будет называться книга, подготовленная к изданию Оренбургской писательской организацией СП России (составитель В. Кузнецов). Она посвящена двухсотлетию со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина и включает в себя как избранную лирику нашего национального гения, так и стихи русских поэтов XIX-XX веков, так или иначе связанных темой и лирическим настроем с его именем. Мы предлагаем читателям предисловие к будущей книге.

Пушкинским светлым именем навсегда осенен оренбургский наш край. Несколько погожих дней осени, проведенных им здесь сто шестьдесят пять лет назад, глубоко отозвались в русской культуре духа, в историографии отечественной тоже, и мы, "больное, позднее потомство", еще не вполне отдаем себе отчет в этом. Ведь в огромном, лежащем между жизненной правдой "Истории Пугачева" и художественной правдой "Капитанской дочки", поле обитает и обретает себя Истина народного бытия - которая грозно громыхнула потом и в "Войне и мире", и в "Тихом Доне", став воздухом, дыханием всей русской послепушкинской эпики, будь то литература, живопись или музыка...

Пушкин - это не только соборная народная воля к доброму и прекрасному, но и самое воплощенное Слово народа, столетиями собиравшееся зернышком к зернышку в житнице великого языка, открытой, казалось бы, для всех, подходи и бери невозбранно - пословицы с поговорками, песни, сказки, былины, невиданное разнообразие диалектов в общеславянском языковом море. И ведь что удивительно: не брали, считай... Как бы сама по себе существовала над стихией "живого великорусского языка" (В.И. Даль) книжная литература летописно-исторических сводов, святоотческих преданий, реформированной Ломоносовым, но все равно еще малоподвижной и чопорной грамматики, светской лексики того времени - литература вовсе не бедная, но сословно отгороженная от низового народа и для него доступная разве что в Житиях Святых. Пушкин был первым, кто почерпнул из этой житницы полной, щедрой горстью. То сокровенное и, вместе, простое в естественном выражении своем, чего не могли выразить, не придавив, тяжеловесные витиевато-умственные "глаголы" Тредиаковского, Сумарокоза и даже Державина, в нем излилось сердечно искренним, вольным, искрящимся потоком, смывающим преграды между искусственной книжностью и живой речью народа, соединяющим собою и в себе "век нынешний и век минувший". Так родилась русская - вроде бы простая по форме, но глубочайшая по содержанию, - лирика.

Но эта, внешне вроде бы лишь связующая, роль была на самом деле изначально и глубоко созидательной, ибо результатом стала вовсе не простая сумма двух языковых традиций, книжной и устной, а совершенно новое, небывалое качество русской письменной речи, явление, уже при жизни Пушкина вполне развившееся в современный русский литературный язык! Это редчайшее по своей всеохватности и полноте событие произошло, по историческим меркам, почти мгновенно. Как чудо, в какое-то одно десятилетие между двадцатыми и тридцатыми годами века прошлого. Конечно же, оно достаточно долго приуготовлялось предшественниками и старшими современниками Пушкина, всем глубинным строем русского разнообразнейшего искусства того времени; но решающая подвижка вперед, в будущее была сделана именно его гением, и в этом смысле он является, по сути, великим реформатором всей культуры нашей, создателем ее нового, светского лица и всего облика, новой соборной творческой личности, чьи достижения во всех видах искусства несколько десятилетий спустя поразили весь мир.

В книге, которую вы держите в руках, собран скатный жемчуг пушкинской лирики - то, с чем мы будем всегда и без чего нас не будет вовсе, ведь духовная, да и бытовая даже, повседневная жизнь народа сосредоточена вся в его языке, без него народное бытие просто немыслимо. И это всегда бы надо помнить нам, особенно же молодым, без меры увлекшимся ныне всем иностранным, тем же англо-американским сленгом и попсой. Засилье чужого языка не дает нам быть самими собой, лишает данной нам Богом свободы, делает из нас марионеток чужой национальной воли и уже впрямую, как сейчас, переходит в захват наших земель, лесов, заводов, сокровищниц подземных богатств, нашего будущего. Чужеземное нынешнее иго тяжко, по грабительской своей сущности ничем не лучше монголо-татарского; и языку "Бориса Годунова" и "Василия Теркина", "Слова о полку Игореве" и "Темных аллей" еще предстоит стать великим освободителем и объединителем наших полурастащенных врагами, полуразбазаренных правителями земель и языков.

Вторую часть книги мы решили отдать стихам русских поэтов, посвященным Пушкину. Здесь и поэтические послания и призывы друзей, которые он читал сам, своими глазами и нередко отвечал на них, разделяя дружбу и самою жизнь свою с ними. И стихи, написанные вослед, пресветлой памяти его, исполненные скорби и высокой печали. И более поздние, высветленные временем и пониманием не только утраты, но и значимости повторного, куда более глубокого прочтения и обретения всего, что он оставил нам, вспомним ярчайшую речь Достоевского в дни открытия московского памятника Пушкину в июне 1880 года.

И, наконец, сюда вошли стихи, где пушкинское имя или строка его порою как бы задеты лишь - как струна, чистейший камертонный звук которой сразу настраивает все звучание стихотворения на трепетный тон его взыскательной, внутренне строгой лиры. Это неизбывное, можно сказать, врожденное стремление лучших русских поэтов к пушкинской гармонии и полнозвучию - совсем не то, что обыкновенно называют "данью традиции". Да, традиция сложилась, есть, но сущность ее находится несравненно глубже внешнего, формального следования поэтическим канонам гения. Пушкин, "постигнувший таинство русского духа и мира" (Н. Гнедич) и отдавший творческое свое постижение это служению народу - вот мера нашей традиции, да и сам смысл существования русской литературы. Служение Правде, а не самонадеянным и тщетным попыткам натянуть заячий свой интеллигентский тулупчик на плечи этой народной правде, что не раз уж повторялось и повторяется скорбно на распутьях всех наших революций и "реформ"...

Стихи эти - не только "чудо о Пушкине" (как есть, вспомните, иконы "чудо о Георгии и змие"); это, конечно же, совершенно самостоятельные, чаще всего великолепные стихотворные произведения, давно вошедшие в нашу поэтическую классику и пушкинистику. Есть среди авторов и оренбургские поэты: покров пушкинского имени над нашей землею, повторюсь, имеет особую власть, несравнимую с петербургской или, скажем, с московской "обыденностью" его творческого и духовного влияния; его приезд-появление здесь стало явлением, единственным в своем роде, и многое осветило, многое определило в культурном развитии края, в нашей поэзии тоже. И мы надеемся, что вторая часть нашей книги будет интересна и познавательна, полезна всем: и умудренным читателям, и ученикам, студентам, и их учителям. Антология, собрание стихов о Пушкине - редкость в нынешнее время, и мы рады хоть в какой-то мере восполнить этот издательский, общекультурный, да и нравственный наш по отношению к великому предку пробел. Невозможно и, выражаясь языком современным, непродуктивно было бы помещать здесь все, что написано о нем "в рифму". Мы ставили своей задачей дать то, что отвечает давно сложившимся, укоренившимся в народном сознании и отечественной науке представлениям о поэте и человеке, чудным светом духовного, православного в своей сердцевине прозрения озарившем всю нашу жизнь, оставившем нам высокий завет служения добру и красоте.

И пушкинское Слово очистит наши поруганные святыни, нашу больную совесть, вешней водою смоет скверны смутного времени, снова сделает нас достойными великой судьбы наших предков - если мы будем его Слову внимать.

Петр Краснов.

Павел Рыков

Пушкин у Татищевой крепости

- Эй, барин, слазь. Конец дороги дальной.
Он слез с возка. Шагнул вперед и вдруг:
Крутой обрыв, изгиб реки опальной
Казачьей шашкой, выпавшей из рук.
В отместку перекрещена царицей
Река пред ним, движения полна.
И в перекате солнце серебрится,
Как на клинке дамасском письмена.
Но где рука, что тот клинок вздымала,
И столь ужасен был ее замах,
Что от испуга в петергофских залах
Дрожали отраженья в зеркалах.
И сабель звон, и конский топ по полю,
И пушек гул - умолкло все давно
У крепости, где дерзостная воля
Пила вповал кровавое вино.
Умолкло все. Лишь в поднебесной сини
Над золотым разливом сентября
Завис орел - державы грозный символ,
Недвижимо и царственно паря.
И тень орла, могуча и крылата,
Накрыла степь и тьмой взялась река...
Нет, никогда и никакая плата
Не будет за свободу велика.
О ней, далекой и такой желанной,
Из ночи в ночь томит давнишний сон.
И эту крепость с тыном деревянным,
И над Невой гранитный бастион.
И поклонясь пролитой крови братской,
Он шляпу снял и помянул без слов
Друзей заветных с площади Сенатской
И в эту степь полегших мужиков.
Торопит путь, и кони рвут уздечки.
Жизнь коротка, но тем и дорога.
Все ближе час, когда у Черной речки
И он шагнет на выстрелы врага.

Анатолий Передреев

Дни Пушкина

Духовной жаждою томим...

А.С. Пушкин

Все беззащитнее душа
В тисках расчетливого мира,
Что сотворил себе кумира
Из темной власти барыша.
И все дороже, все слышней
В его бездушности преступной
Огромный мир души твоей,
Твой гордый голос неподкупный...
Звучи, божественный глагол,
В своем величье непреложный,
Сквозь океан ревущих волн
Всемирной пошлости безбожной...
Ты светлым именем своим
Восславил имя человечье,
И мир идет к тебе навстречу,
Духовной жаждою томим.