В пятый раз в галерее "Оренбург" нашему вниманию предложили сто картин. Не нравится мне это число, как бы заранее извещающее, что ставка сделана не на качество картин, а на их количество. Но такова уж логика устроителей выставки. А какова ее цель?

Что ж, на роль символа, ордена, герба нынешнего Стокартинья я бы определил картину Р. Асаева "Атака". Там огненно-красный петух одержимо летит над деревней, над оторопелой собакой, над садами и огородами. Но какой пыл его движет? Если рассматривать асаевского петуха в рамках всей выставки, то, пожалуй, любовный. Поскольку, хотели этого или нет устроители выставки, но получилась она у них посвященной прекрасной половине рода человеческого. Да почему бы и нет?!

Веками на земле пели женщину, Прекрасную даму, Мадонну. Ахейские мужи, "когда бы не Елена, что Троя вам одна?". Недавно я прочел крепкий рассказ Дмитрия Балашова "Ведьма" и довольно интересную статью о Клинтоне. Как ни странно, и там, и там толкуется об одном - о неистовой тоске женщины мира по настоящему мужчине.

Вот, подумалось, на выставке и предоставится случай проверить обоснованность женских притязаний к сильному полу - ведь что ни говори, а большинство авторов представленных картин - мужчины. Итак, начинаем осмотр... И, едва завершив восхождение по лестнице, получаем первый удар - от Антона Власенко.

Из целой галереи женских образов, представленных художником, мне понравились две персоны. Одна, некая простушка по виду, "задумалась над лентой Мебиуса". Другая "заглядывает в бездну". Вполне допускаю, что в названии картин автор прибег к иронии. Ну зачем, в самом деле, святой простоте женского рода Мебиусова лента - эта игрушка философов, придуманная, кажется, психиатром? И она что, специально для этого разделась? На втором полотне женщина "заглядывает в бездну" с вороха синевато-белых простынь. Тоже ирония? А как же со словами Льва Толстого о драме постели? Да и, по воле художника или нет, бездна эта в картине все же ощущается.

Куда большее сопротивление вызывает во мне, зрителе, другой ряд картин того же автора, в которых к героине и герою он тут и там подбрасывает художнический инструмент - кисть (одна картина так и называется - "Кисть"). Женщина и мужчина переплетаются в немыслимые клубки. К тому же он еще и кентавр, а у нее множество рук.

Каков же смысл? Должно быть, старая тема - художник и модель, творец и муза (а может быть, и шире - мужчина и вдохновляющая его женщина) сотворяют "красоту, которая спасет мир", то есть добро. Но вот как раз добрых чувств картина и не вызывает. Стоило ли в таком случае огород городить, ломая женщину через лошадиный хребет? Хотя над тем же конским крупом тут и там возникает грустное мужское лицо, что обнадеживает. О чем тоска, приятель? Может, надоело все лошадиное?

В прошлый раз я хвалил работы Аркадия Ескина. Теперь впору пожалеть. Нет, художника не оставила ярость в освоении мира, главным образом женского в нем. Но, Боже мой, сколь долго бродит кисть Ескина во всяких "Ночных гуляньях", где рядом с захмелевшими женщинами бродят едва прорисованные то ли сатиры, то ли лешаки. И какая непотребная пьянь валяется на полотнах ("Женщина в черном"), задрав кверху согнутые по-младенчески ноги. Сочувствовать этой потерявшей себя дуре-бабе? Да ни в жизнь!

Хотелось бы остеречь талантливого художника. Боюсь, что если и дальше он будет продолжать переписывать все эти бесконечные "ночи-полночи", кризиса ему не избежать. Жаль! Тем более, что и в нынешних его картинах, где-нибудь на периферийных задворках, нет-нет да мелькнет лицо подлинно счастливой женщины - и плакать захочется от ее счастья. Да вот еще старухи с раблезианскими ухмылками на изжеванных жизнью лицах. Уж эти-то жизнь знают. И переживут ее, нынешнюю. Мало того, обсмеют в доску. И хорошо! Что разума не теряют, что внуков своих поставят на путь истинный...

Но, повторюсь, опасно нетерпелива, чересчур небрежна кисть Ескина, и норовит, кажется, держаться подальше от систематического труда... Жаль!

У авторов картин на женские темы весьма распространены такие названия: "Ночь", "Полночь", "Блюз полной луны", "Обнаженная". Не менее популярны и такие, как, скажем, "Мать мира". Есть такое название и среди ста картин. Оно принадлежит Юрию Гилеву. Все пространство картины в 15 или 16 строк как клинописью покрыто сюжетами многочисленных человеческих занятий. А поверх всего - неясно и весьма условно - похожая на стог сена эта самая мать мира с коническими кругами (мишень?) на животе.

Измышленно, конечно, затейливо. Но именно измышленно, холодно рассудочно. Как говорится, мое мастерство - избежать мастерства. И потому застревать надолго у этого холста собственно ничто не понуждает.

По-прежнему верен библейской теме Станислав Бочкарев, представивший зрителю "Вирсавию" и "Танец Саломеи". Манера та же, почерк тот же. Однако Саломея еще танцует перед Иродом, а вино, хлещущее из сосуда, уже обернулось кровью: метафора, обличающая Саломею, в контексте выставки невольно переходит в изобличение греховности всех женщин вообще.

А, может, сама картина оказалась "в чужом пиру"?

Роскошна инструментовка в двух работах Евгения Ерохина. У него круговорот из зелено-синих и красно-желтых линий и пятен одевает женщину, которая на одном из полотен разговаривает с самим Буддой. Только вот вместо ее лица - размытое пятно теплого оттенка. Не хочу приписывать автору утверждение, что женская личность - пустое место. Но кроме пышных одежд на картине больше ничего нет. Прекрасная скорлупа не может не заключать в себе драгоценный орех? Возможно! Но можно подумать и по-другому...

У А. Ханина есть вполне реалистические полотна. Но есть и красивые, бронзового оттенка, круги и треугольники. Это - тоже женщина. Но почему возле этого разбитого вдребезги мира всегда хочется по-чеховски вопросить: "Мисюсь, где ты?" Кстати, когда у Луначарского, большого любителя такой живописи, спросили, не хочет ли он, чтобы его портрет был написан в подобном духе, он наотрез отказался.

Есть названия к картинам, которые бесполезно осмысливать - им надо просто верить. Вот когда мне говорят, что на знаменитом полотне Пикассо изображена Герника, я верю, что это разрушенный фашистами город.

Вот и с картинами Геннадия Глахтеева на выставке то же самое. Подписано на бумажечке "В мастерской" - я верю. "На балконе" Опять верю.Хотя изображено там много чего. И все как будто слегка раскачивается. Но вот коты изображены замечательно. Они и "В мастерской", и "На балконе". И даже в "Автопортрете" присутствуют.

Должен отметить, от картин Глахтеева исходит слабо приятное успокоение: не от беды же все шатается, а, так сказать, от полноты бытия (это при нашей нынешней всеобщей разрухе!). И коты замечательные. Сытые, разъевшиеся, похожие на сурков. Сидят и бессмысленно таращатся на мир после еды. Это вам не асаевский "Петух", этим на мир наплевать.

Думаю, коты эти - метафора, раскрывать смысл которой просто нет охоты.

Да-а... Вобщем, кажется, у прекрасной половины есть причина быть недовольными художественной трактовкой женской сути. Вот и приходится браться за кисть самим. Да почему бы и нет? По крайней мере, пятая часть из 26 участников выставки - женщины. Что у них?

Триптих Марины Борисовой "Деревянное зодчество" - прялки, резные донца, ветряные мельницы, колодцы с воротом - хоть сейчас бери в иллюстрации к тому старых добрых русских сказок. Мария Бусалаева вся под впечатлением среднеазиатских работ советских художников тридцатых годов, в частности П. Кузнецова: чистое синее небо, овечки, верблюды, чабаны. Клавдия Ескина следует за тем Ескиным, о котором речь шла выше. Правда, по-женски тоньше, чище, благороднее. А вот две оставшихся - Яна Ческидова и Ирина Макарова, - те работают с мужским замахом.

Безусловно, кисть Яны Ческидовой талантлива. Но что же это за творения, на которых что ни улыбка, то судорога, что ни ребенок - то уже старик? Где "зачерпывают звезду" так, что поневоле возникает вопрос, что собственно происходит на полотне - берут ли там воду из реки или демонстрируют то, что практичные китайцы древности называли по-обиходному "медным тазом".

А Ирина (Ирида) Макарова? Эта не перестает гвоздить мир, обращая его в осколки. Помните: "Мир разложил на части Пикассо..."? Бог знает, зачем она тиражирует, обращая в черепки, свои Толедо: "Толедо-I, II, III"? "Я их, грустных, - писал один поэт о женщинах, - не в силах видеть, их смятенья, их скорбных поз. Их ведь так легко обидеть, так легко довести до слез!" Может, и Ирида из обиженных?

Эй, мужчины! Пока не поздно, винитесь перед Макаровой. А то однажды она нам такое Толедо устроит - мало не покажется!

Впрочем, полной безнадежности в отношении мужчин пока нет. Вот работа Дмитрия Сурначева. Чистый красный цвет одежд главного героя. Красива спокойность орнаментов, на фоне которых осуществляется действо. Но главное - содержание. Оно - двучастно: в первой речь идет о детстве человека, а во второй он предстает уже перед ангелами смерти. А где же женщина? Здесь она - мать, отпускающая сына из дому. И, Боже мой, что может сравниться с ее тоской, печалью, надеждами, которым, скорее всего, вряд ли суждено исполниться...

Недалеко от этой - работа Ерышева-младшего, Владимира. У него женщины собрались у стола, каждая со своей заботой. Особенно хорошо лицо пожилой женщины. Волевое, умное, интеллигентное. Таким образом, перед нами явлена попытка молодого автора взглянуть на женщину в отвлечении от ее плоти. Удалось ли? Мне кажется, Ерышев-младший еще не заговорил в полный голос. Но заговорит, хотелось, чтобы заговорил...

По-прежнему нет портретов. Поминать ли здесь великого Рембрандта? Чудодеев русского портрета - Аргунова, Левицкого, Рокотова? Почти наших современников - Серова, Нестерова, Самохвалова?

А нам все хочется освоить дарованный нам Богом мир без мук. Но ведь если их нет, мало чему помогут слова похвалы губернатора, поздравившего участников Стокартинья с успехами в Париже. Знаем мы эти лукавые Парижи, загубившие не один русский талант. Припомним хотя бы нашего земляка Филиппа Малявина.

Есть еще на выставке городские виды Юрия Рысухина, "Рощица березки" и "Цветущий луг" Василия Тюлькина, как отголоски художнического броска в Индию работы Вадима Долгова, раздувающий небо, как парус, "Ветер" Юрия Григорьева. Но все это из другой оперы. Как и полотна Владислава Еременко, Вячеслава Просвирина, Леонида Пронченко, Александра Романюка, Равиля Юсуфбаева, Александра Рюмшина, Игоря Смекалова. О них надо говорить отдельно.

"Мисюсь, где ты?" - эта красивая концовка чеховского рассказа очень нравилась Бунину. Но мне хочется взглянуть на дело шире. Скажите, есть еще женщины "в русских селеньях"?

Пока ответ оренбургских художников невнятен...

Фото Ларисы Терентьевой.