Александр Старых

Избороздив вдоль и поперек спорадическими велосипедными набегами городские окрестности, я подумал, что пора уже перейти к более героическим поступкам. И отправился в поход вместе с Александром Петровичем Фесенко. Вот уже сорок лет, словно Моисей по пустыне, водит он неспокойные племена туристов по безбрежным просторам в поисках их исторической родины, спрятавшейся за сиреневыми туманами и запахами тайги. Душно и неуютно им в каменных городах. Не блещут они там манерами аристократов. Их ковер – цветочная поляна, их глаза постоянно ищут Полярную звезду, стрелку компаса и мох на деревьях. Только эти предметы способны привести туриста в обетованную землю, где сказочная птица Моа поет песни на языке путешественников – древнего племени людей, давным-давно рассеянных по миру и вынужденных теперь скитаться поодиночке, не зная покоя и пристанища. Всего этого я не знал до той самой минуты, пока уфимская электричка не выплюнула нашу маленькую группу в проливной дождь на станции Аша.

Данный городок известен миру столовыми ножами, ложками и вилками, красиво упакованными в коробки. Глядя на струи ливня за стеклами вокзала, подумалось, что в этой глухой челябинской сторонке, прижатой низким мокрым небом к сочащимся бесконечной влагой холмам и проселкам, не остается более увлекательных занятий, как только ковырять ложкой студень однообразных будней, насаживать на вилку грибы затухающих надежд и резать ножом зябкие утренние туманы. Где-то там, вдалеке, сквозь их молочные кисели выбираются на дневную поверхность ручьи и становятся вдруг речкой с названием, похожим на крик победившего воина. Наша суровая задача состояла в том, чтобы на велосипедах, груженных тушенкой и крупами, найти зарождающиеся берега и сопровождать течение уральской влаги на протяжении нескольких сотен километров, стараясь при этом максимально усложнять себе жизнь. Например, позарез надо было хотя бы разок пройти сквозь какой-нибудь гибельный бурелом. Наш командор избрал для этого мероприятия бывшую лесовозную дорогу через горный перевал, исчезнувшую с геодезической карты еще в период развитого социализма. У подножия горы мы наткнулись на деревню Сухая Атя, по уши утопавшую в грязи и дождевой воде – единственном профиците отечественной глубинки. Увы, давно уже умерли в ней те, кто даже слышал о дороге. И только замшелый дядя Леня, которого мы терпеливо дожидались из бани, рассказывал преданья старины глубокой, пытаясь разглядеть в наших лицах признаки прогрессирующего безумия.

В результате покорения джунглей мною была потеряна тормозная колодка, переднее крыло, порван рюкзак, сам я покрылся синяками и ссадинами по всему периметру и полностью израсходовал запас нецензурной лексики. Непуганые комары и другие кровососущие, рассевшись по ветвям, с восторгом смотрели на нас выпученными глазами, плотоядно поводили жалом и не верили своему счастью. Поваленные деревья, дороги, ставшие реками, буераки и заросли папоротника в человеческий рост стали декорацией, на фоне которой развернулся, как мне казалось, заключительный акт моей жизни. На второй день мы потеряли даже и то, что когда-то было дорогой, и оказались в дремучем болоте. Ночью, в мокрой палатке я был абсолютно уверен, что умру, и до утра промучился мыслью: увезут ли мой труп отсюда на вертолете или завалят камнями, чтобы не съели медведи? Я представлял, что тогда мой призрак поселится в этих глухих оврагах и будет пугать по ночам таких же идиотов, как я сам.

Утром, чтобы поднять настроение, Александр Петрович рассказал, как в сорокаградусную жару пересекал на велосипеде среднеазиатскую пустыню. Единственным спасением от палящего солнца оказалась тень от телеграфного столба. Он прятал в нее голову и полз, догоняя тень, по мере движения светила. История произвела удручающее впечатление.

- В чем туристское счастье? – спрашивал я троих моих спутников. – В созерцании открывающихся красот?

Они с недоумением переглядывались: какие тут к черту красоты?

- В движении? В преодолении себя?

- Вот-вот. В преодолении! – оживлялись эти удивительные люди. – В доказательстве себе самого себя.

Я понял, как тяжело Алеко было среди цыган. Зеленый чай в уютном кресле по утрам, недочитанная книжка про интердисциплинарные формы постмодернизма манили с непреодолимой силой, а бритвенный станок и зубная щетка в рюкзаке служили верным родовым признаком моей чужеродности.

Вопреки предчувствиям и ожиданиям мы все же выбрались из джунглей и под мелким моросящим дождиком отправились покорять дальнейшее пространство, преодолевая глубокие лужи на проселочных дорогах. Наш маршрут пролегал по бездорожью, в обход поселков, встреча с которыми сделала бы нашу жизнь безнадежно осмысленной и предсказуемой. Иногда мы выезжали на асфальт, и тогда истосковавшийся взгляд жадно читал редкие указатели. «ПУК» - было написано на одном из них. То ли предмет, то ли действие обозначал он, гадали мы, пока не поняли, что это «поселок Ук». В краю «недоделанных» названий свежо, например, смотрелся указатель реки Уй (сложнее было бы с хутором).

Но даже и асфальт не приносил желаемого облегчения. На длинных, изматывающих волоках, уходивших на горизонте под углом в сорок пять градусов прямо в небо, меня легко обгонял Александр Петрович. На руле у него развевался флажок – российский триколор с гербом города Оренбурга. Топая пешком за командором, я думал, что это не человек, а механизм, созданный природой для неутомимого кручения педалей.

С детства нас учили, что карты вредны. Но самой вредной картой в моей жизни оказалась та, что была в руках Александра Петровича. Маршрут, проложенный по ней, привел нас на проселочную дорогу, живо напоминавшую Прохоровское поле, на которое сразу после танкового сражения обрушился проливной дождь. Стоя на краю развороченного тракторами и заполненного всклень грязью и лужами пространства, я соображал, какие силы смогли бы заставить меня пройти по нему, волоча груженый велосипед. Надо было бы, например, чтобы шла война и предстояло спасать Родину. По личной просьбе Главнокомандующего. Очень убедительной.

Войны не было, а главнокомандующий походом выбрал обходной путь. Но только в этот раз. Дальнейшие семьсот километров такой роскоши не предполагали.

…Мы расстались на окраине городка Верхняя Катавка, по улицам которого между домами с замшелыми шиферными крышами и деревянными резными наличниками привычно бродили овечки, а трубы местного цементного завода окутывали окрестности романтическим шлейфом. Я портил скоростные показатели группы, которая планировала выполнить нормативы спортивного похода третьей категории сложности. Не сказать, что я очень опечалился этим обстоятельством.

До железнодорожной станции было двадцать километров. Александр Петрович прочитал над моей головой небольшую речь, которая должна была приободрить и приподнять меня над собой из глубины бесславного падения.

- Я хотел вывести вас на самую высокую точку Южного Урала, - сказал командор с сожалением человека, способного подарить бессмертие, но вынужденного отказаться от этой затеи по причине крайнего кретинизма того, кому этот дар предназначался.

И они умчались вдаль – люди с горящими глазами – в дождь, ливший как из ведра, в ночь, чтобы спать прямо в лужах, а утром выливать из кроссовок воду и снова, поев каши с компотом, мчаться, идти, ползти к заветной цели, чтобы воткнуть в конце пути маленький флаг своей победы и, может быть, услышать пение сказочной птицы Моа, слаще которого ничего не бывает.

Мир вам, бесстрашные люди! Я не обладаю и десятой долей ваших достоинств. Вы и сейчас еще крутите педали где-то по отрогам Южного Урала, провожая взглядом нашу общую реку. И я дома поднимаю в вашу честь чашку горячего зеленого чая - с благодарностью за то, что после общения с вами он стал намного вкуснее, а жизнь ярче и привлекательнее.