Наталья Романенко

В течение полутора веков талантливого русского мастера-камнереза Якова Васильевича Коковина, обвиненного в краже «знатного изумруда», ставили в один ряд со «злодеями и обличенными государственными преступниками». Даже академик А.Е. Ферсман, следуя официальной версии, обвинял мастера в воровстве. Однако ученый все-таки сомневался в своей оценке Я. Коковина. «Необходимо осветить более правильно эту незаурядную фигуру уральца, сыгравшего, несомненно, большую роль в развитии камнерезной промышленности», - писал позднее А.Е. Ферсман.

Заподозрив, что в изученных им многочисленных архивных документах по делу Коковина правда была хитро и искусно перемешана с клеветой, ученый наметил для себя начать поиски документов, которые, он был уверен, существуют и смогут снять с мастера несправедливое обвинение. Но сделать этого А.Е. Ферсман не успел… Лишь в 70-е годы XX века уральский историк И.М. Шакинко обнаружил эти документы, полностью меняющие представление о личности Я. Коковина и трагедии, разыгравшейся в середине тридцатых годов девятнадцатого века.

Яков Коковин родился в 1787 году в небольшой уральской деревеньке, находящейся недалеко от тихого уездного городка Горный Щит. И дед его, и отец Василий Ефстафьевич - крепостные мастера-камнерезы - работали на Горнощитском мраморном заводе. По «знанию гравильного художества» Василия Коковина переводят в Екатеринбург на гранильную фабрику. Сначала подмастерье, он со временем становится «непревзойденным мастером камнедельного искусства».

Яков, которого отец обучал своему делу, к своим двенадцати годам был уже признанным мастером-камнерезом. По ходатайству президента Академии художеств А.С. Строганова Яков Коковин был принят в 1799 году в академию, где стал учиться сразу в двух классах - модельерном и скульптурном. В 1804 году на академическом конкурсе он завоевал вторую серебряную медаль «за лепление с натуры», а в 1806 году окончил академию с золотой медалью и был «удостоен первой степени аттестата, жалован шпагою и чином 14-го класса и назначен в чужие края». За границу Коковин не попал: с 1806 года из-за наполеоновских войн в Европе был временно прекращен выезд за границу выпускников Академии художеств. Строганов, очень ценивший девятнадцатилетнего мастера, определяет его на бронзовую фабрику при Академии художеств.

После смерти Строганова Коковин уехал в Екатеринбург и стал работать на гранильной фабрике, где главным мастером был его отец. После смерти отца, в 1818 году, Яков занял его место, а вскоре был назначен «командиром Екатеринбургской гранильной фабрики». Став директором фабрики, Коковин не прекращал «камнерезного дела». Его талант художника отличало тонкое понимание природы камня. Мастер, хорошо зная уральские месторождения, в поисках новых исколесил Средний и Южный Урал, побывал и в казахстанских степях. На Урале, кроме новых месторождений яшмы, он открыл месторождение наждака. Без этого материала нельзя ни пилить, ни шлифовать, ни полировать камень. В Россию его привозили из Германии и Англии. Коковинский наждак (так официально стали его называть) превосходил «силой и действием» иностранный и мог заменить алмазный порошок. Яков Коковин унаследовал от отца и талант механика, и изобретателя. Он создал станки, на которых было можно «обрабатывать на огромных всякой тяжести крепких пород камнях самые тонкие порезки всякого рода». Эти станки установили не только на Екатеринбургской, но и на Петергофской и Колыванской фабриках.

В сентябре 1824 года гранильную фабрику посетил Александр I. По возвращении в Петербург он выразил открытое восхищение мастерством Коковина: «Там, в Екатеринбурге, есть мастер Коковин, и я им совершенно доволен». Эти слова были немедленно сообщены Коковину. Императорский Двор отпускал для гранильной фабрики немалые деньги, давал большие заказы. Все, что поручалось сделать Якову Васильевичу, он выполнял с отменной добросовестностью, за что его регулярно повышали в чинах, наградили золотыми часами, бриллиантовыми перстнями и орденом.

Занимаясь «камнерезным делом» по заказам, Коковин одновременно работал над вазой из яшмы. Он создавал вазу-мечту, вкладывая в нее свою страсть и опыт художника, и видел в ней лучшее творение своей жизни.

Для вазы мастер выбрал калканскую яшму. На первый взгляд она неброска и скучновата. Но однотонно серо-зеленый цвет - стоит только всмотреться - покоряет густым и благородным тоном. И, что особенно важно, на этом спокойном фоне великолепно смотрится самый филигранный орнамент. Яков Васильевич несколько лет работал над рисунком вазы-мечты. В 1822 году он закончил эскиз, на который обратили «особое внимание» в Петербурге...

Началась обработка огромного яшмового монолита, привезенного в Екатеринбург в 1817 году отцом Коковина. Но Якова Васильевича ждало разочарование - камень оказался с внутренним пороком…

Все лето 1825 года Коковин ездил по Южному Уралу, пока не нашел нужную яшмовую скалу. Наметив линию раскола, на скале разожгли костры, чтобы накалить камень, а затем его заливали водой и били тяжелыми молотами. По намеченной линии скала дала трещину, в которую забили деревянные клинья и поливали их водой: разбухая, клинья помогали отделить монолит от основы. Много терпения и смекалки понадобилось, чтобы протащить каменную громадину через сотни верст степи, гор и тайги. Через два года глыбу доставили в Екатеринбург. Главные трудности ждали мастера впереди: калканская яшма - твердая, но и в то же время очень хрупкая - не поддается ни одному обычному инструменту. Яков Васильевич, начиная работать с монолитом, изобрел целый ансамбль машин и приспособлений, о которых его современники говорили, что подобного «ни у египтян, ни у греков, ни у римлян и вообще как в древних, так и в новейших просвещенных иностранных государствах никогда делано не было».

…Годы ушли только на то, чтобы приблизиться к форме будущей вазы.

К концу 1835 года успели произвести грубую обточку и «выемку внутренностей». Но Якову Коковину не удалось осуществить свою мечту - неожиданные события прервали его работу… Лишь в 1841 году работу над вазой продолжил ученик Коковина - мастер Гаврила Налимов. Через десять лет мечта Коковина осуществилась - ваза была готова. И это «чудо, совершенно изумительное по мастерству», официально было признано работой мастера Г. Налимова. Талантливого камнереза Якова Коковина будто и не существовало: по злой воле клеветников и завистников он был объявлен мошенником и вором…

…Летом 1826 года вице-президентом Департамента уделов - ведомства, занимающегося крестьянами, землями и имуществом императора и его семьи - был назначен граф Лев Алексеевич Перовский (родной брат оренбургского губернатора Василия Алексеевича Перовского). Один из пяти внебрачных сыновей екатерининского вельможи графа А. Разумовского, Лев Перовский получил все возможности для блестящей карьеры. После окончания университета в 1811 году девятнадцатилетний Лев Перовский выбирает военную службу. Вскоре он состоял в свите императора. В двадцать семь лет Перовский уже полковник «по квартирмейстерской части». Среди высшей дворянской молодежи было модным участие в тайных обществах. Не избежали этого и братья Перовские. Лев и Василий дали согласие участвовать в создании республики на Сахалине. В 1817 году братья стали членами тайного Военного общества (или «Общества благомыслящих»), а затем и Союза благоденствия. В 1820 году Лев Перовский, женившись, уезжает за границу и возвращается в Россию вскоре после восстания декабристов, как раз к коронации Николая I. Но Лев Алексеевич, как и его брат (будущий оренбургский военный губернатор), оказался среди тех, кто был освобожден от суда лично императором, «ибо они заслужили при милостивом прощении Его Величества совершенное забвение кратковременного заблуждения, извиняемого их отменной молодостью». Упорно и стремительно шел Л. Перовский вверх по служебной лестнице. «Характер имел твердый, настойчивый, готов был прошибить каменную стену, лишь бы достигнуть своей цели», - писал о нем В.И. Панаев, служивший в Департаменте уделов. Граф Блудов, один из царских министров, отзывался о Льве Перовском как о человеке жестоком и болезненно-мстительном. Но у холодного и неприступного вельможи была одна «пассия», которая затмевала для него все прелести мира - страсть к драгоценному камню. Непревзойденный знаток и ценитель самоцветов, Перовский владел лучшей в России коллекцией «драгих камней», превосходящей даже «собрание драгоценностей» графа Кочубея…

Личность Я. Коковина - талантливого ваятеля ваз и огранщика камней - заинтересовала Льва Перовского. Он вызвал Коковина в Петербург, воспользовавшись донесением сердобольского градоначальника Дальберга об открытии в окрестностях Сердоболя удивительно крупных и красивых гранатов. Перовский повелел мастеру «произвести осмотр и разведку цветных камней на острове Гохланд, а также в Сердоболе, где сыскиваются отменные финские гранаты». Приехав в Сердоболь, Коковин узнал, что Степан Коргуев, нашедший редкостные гранаты, умер. Но перед смертью он передал находки своему родственнику Максиму Кожевникову, чтобы тот вручил ее нарочному из Петербурга.

…Все десять камней, о которых писал в донесении Дальберг, лежали перед Перовским: кроваво-красные, четко и красиво ограненные природой… Семь кристаллов граф преподнес императору, три оставил себе.

Но Перовского не устраивали нормы и инструкции, стесняющие, по его мнению, приобретения самоцветного камня, и он нашел новый быстрый способ доставки самоцветов из «мест отыскания» в Петербург, на Петергофскую гранильную фабрику, которая находилась в его ведении. Глава Департамента уделов дал фабрике вторую жизнь: добился средств для ее восстановления, поставил директором хозяйственного и энергичного Д.Н. Казина, организовал снабжение фабрики природным камнем. По инициативе Перовского началась разработка новых месторождений камня в Волыни, на Урале, в Сибири. Этих заслуг отрицать нельзя. Но не будем забывать, что граф был страстным коллекционером…

В 1829 году Д. Казин написал Коковину: «…я прошу Вас вступить со мною по предмету закупки каменья в коммерческую совершенно в частном виде спекуляцию. Извещаю Вас, что сие предложение делается мною с ведома вице-президента Департамента уделов Его Превосходительства Льва Алексеевича Перовского, признавшим сей способ приобретения каменья самым верным средством к снабжению оными фабрики, а также я прошу Вас за поручение сие назначить в пользу свою известные в коммерции проценты за комиссию и быть совершенно уверенным, что труды Ваши по сей операции останутся без особого внимания начальства…». Ответ Коковина был отрицательным: «…пока служу, никаких сторонних выгод желать и искать не могу… служба того не позволяет… А чтобы быть полезным Петергофской фабрике, с совершенным удовольствием готов служить Вам для выгоды казны без всяких коммерческих видов, …доставленных со стороны Вашей». Перовский был взбешен, получив ответ на свое сомнительное предложение. Его упрекали в непорядочности, его, кого любит и жалует сам Государь! Царь жалует! А псарь не жалует! Погасив взрыв исступленной ненависти, граф решает, как отомстить мастеру. И месть будет такова, что столетия пройдут, но и они не смогут смыть с имени Коковина репутацию мошенника и вора…

…В начале января 1831 года до Коковина дошли сведения, что екатеринбургские скупщики самоцветов продают по малой цене странные камни. Получив образец, Коковин сделал пробу на изумруд и не ошибся: уральский изумруд по свойствам своим превосходил изумруды иностранные. 21 января 1831 года Коковин со старателями отправился в тайгу. Один за другим долбят они шурфы - и попадают на жилу изумрудов на берегу речки Токовой, верстах в тридцати от Сибирского тракта.

26 февраля 1831 года министр Двора князь Волконский подал Николаю I докладную записку о первом открытии в России изумрудов. Коковина наградили орденом; старателя Максима Кожевникова, с которым Коковин обнаружил жилу, - денежной суммой. Но мастер в своем донесении всю заслугу открытия изумрудов приписал Кожевникову. Донесение Коковина произвело в Петербурге сенсацию. Изумруд или смарагд (так называли его греки) был одним из первоклассных драгоценных камней. У арабов про него написаны целые трактаты. В России лекари использовали изумруд довольно часто. «Для укрепления зрения растереть изумруд, смешать с шафраном и прикладывать к глазам… он предохраняет от куриной слепоты и делает человека, носящего его, долголетним, он - выгоняет у человека яд, тот выходит с испариной… Излечивает от бессонницы, тоски и ипохондрии», - сообщалось в старинных лечебниках. У коллекционеров сей камень вызывал жар и трепет»…

«Изумруды влекут Льва Перовского неудержимо. В сентябре 1832 года он отправляется на копи и побывает в шахте, где шла самая удачная добыча самоцвета. Копи дарили великолепные изумруды, и в большом количестве. Но в 1835 году добыча изумрудов сократилась: копи были капризны и предугадать скопление изумрудов не было возможности. Именно в это время Перовскому и пришел первый донос на Коковина: мастер якобы «прячет самоцветы для себя».

В начале июня 1835 года в Екатеринбурге к Главному горному начальнику генерал-лейтенанту Дитериксу был направлен член Департамента Ярошевицкий с секретным поручением: произвести обыск в квартире Коковина на «предмет дознания, не скрывает ли командир, фабрики цветные камни». Дитерикс, не желая участвовать в этом, сослался на недомогание и предложил в помощники екатеринбургского полицмейстера.

…В кабинете Коковина драгоценные камни открыто лежали всюду: в шкафах, на столе и прямо на полу. Коковин пояснил, какие из них предназначены к отправке к Высочайшему двору, какие - в Департамент уделов… В описи Ярошевицкого значилось: «Камней изумрудных - 30, самых лучших - 11, в которых весу 4 фунта, в том числе один самого лучшего достоинства весом в фунт… Самый драгоценный и едва ли не превосходящий достоинством изумруд, бывший в короне Юлия Цезаря»…

Ящики с изумрудами доставили в кабинет Л. Перовского… В августе 1835 года Яков Коковин был «награжден следующим чином за беспорочную службу, непоколебимую добрую нравственность и знание своего дела…».

Слухи об уникальном изумруде дошли до придворных кругов. Но желающие полюбоваться им не нашли фунтовый изумруд ни при кабинете Николая I, ни в Департаменте уделов. Исчезли и некоторые другие самоцветы. Министр Двора князь Волконский поручает разбор дела Ярошевицкому, так как Л. Перовского именно в это время в Петербурге не было. Чиновник сверяет свою первоначальную опись и действительно не находит уникального изумруда и четырех лучших аквамаринов. Но, странное дело, общее число камней превышает то, что описано Ярошевицким. Но чиновник не успел отправить рапорт: Перовский, вернувшись в Петербург, забирает его для «самоличного выяснения дела». Но, сделав на документе приписку «Отношение сие не состоялось», «забывает» о нем…

Николай I, вернувшийся в ноябре 1835 года из-за границы, поручает именно Перовскому повести следствие: «…повелеваю вам… употребить по своему усмотрению решительные меры к раскрытию обстоятельств, сопровождавших сказанную потерю…».

5 декабря 1835 года граф Перовский приезжает в Екатеринбург и в этот же день увольняет Якова Коковина с должности директора фабрики, а Главному начальнику горных заводов Дитериксу посылает секретный приказ: «…Коковина посадить в тюремный замок с тем, чтобы он содержался там в отделении для секретных арестантов и ни под каким предлогом не имел ни с кем из посторонних сообщения без моего дозволения…». Дитерикс также действует без промедления. В этот же день, 5 декабря 1835 года, он посылает секретное предписание «Господину командиру 13-го линейного Оренбургского батальона подполковнику Яновскому: …заключить в тюремный замок… Коковина и учредить строжайший караул…».

В этот же день были допрошены и десятки людей… Самого же Коковина Перовский допросил лишь 17 декабря, затем следуют еще два допроса, но Коковин не признал себя виновным. Вице-президент Департамента уделов был взбешен: все, начиная с генерал-лейтенанта Дитерикса и заканчивая мастерами фабрики, не сомневались в честности Коковина и оправдывали его. Подполковника Оренбургского линейного батальона Яновского Перовский подозревал в том, что… он доставляет средства арестанту знать о всех моих распоряжениях… Не излишним было бы при отправлении военного суда над Коковиным не назначать ни Яновского, ни другого из проживающих в Екатеринбурге штабс-офицеров, а «возложить эту обязанность на лицо, которое не было бы в связях с Коковиным», - писал он в рапорте от 4 января 1836 года министру Императорского Двора.

Л. Перовский добился своего: по делу Коковина была создана военно- судная комиссия из офицеров, присланных с киргизской линии и находящихся под началом оренбургского военного губернатора генерал-лейтенанта Василия Алексеевича Перовского - родного брата Льва Перовского… Но прибывшая комиссия не могла начать работу: все документы по делу Коковина Лев Перовский увез в Петербург и не торопился их высылать.

Лишь только летом суд приступил к делу, и сразу же был сделан вывод: «где, когда и кем тот камень похищен, никаких сведений о том к сему делу не доставлено». Возникло и недоумение: если изумруд увезен Ярошевицким в Петербург, то почему нужно искать его в Екатеринбурге? Но судьям быстро дали понять, что их задача состоит не в поисках пропавшего изумруда, а в том, чтобы в чем-то обвинить Якова Коковина. И Коковина обвинили в том, …что прекратил добычу наждака; …что не по всем правилам хранил камни, …что мастеровые фабрики выполняли частные заказы, например, архитектору Малахову и жандармскому полковнику Ковальскому…» и т.д. Часть обвинений суд затем признал ложными, выяснив, что «никаких злоупотреблений со стороны подсудимого не оказалось…».

Пока судебные документы шли от комиссии к оренбургскому военному губернатору, от него - в военное министерство и т.д., Яков Коковин находился в одиночном заключении. В декабре 1836 года в документах Департамента уделов и Кабинета Его Императорского Величества был зафиксирован факт самоубийства Коковина: он, признав себя виновным, повесился в камере. Именно эти документы и обнаружил в архивах академик А.Е. Ферсман. Историк И. Шакинко продолжил архивные поиски и нашел документы, опровергающие факт признания вины и самоубийства секретного заключенного… Командир батальона, несшего охрану тюремного замка, сообщил горному начальнику, что 28 декабря 1836 года Коковин по записке, присланной от здешнего полицмейстера, уволен до 6-го часа в свою квартиру, но в назначенное время в замок не явился «по болезни своей». У квартиры Коковина, «одержимого сильною воспалительной горячкою» (такой диагноз поставил доктор Рульф), был поставлен надежный воинский караул, но при первой же возможности надлежало отправить арестанта в тюремный замок. Именно в эти дни жена Коковина пишет прошение министру Двора князю П.М. Волконскому: «…еще в сентябре 1836 года суд кончен, но судьи объявили, что на освобождение мужа моего не имеют права и даже им неизвестно о причине и виновности заключения его…». Волконский ответил отказом «на дальнейшее рассмотрение сего дела».

В мае 1837 года в Екатеринбург прибыл цесаревич Александр, в свите которого был его воспитатель поэт В.А. Жуковский. Судя по записи в его дневнике 31 мая 1837 года, поэт хлопотал за Коковина: «Ко мне больше внимания. Разговор за обедом о деле Коковина. Без суда да не накажется».

В январе 1838 года оренбургский военный губернатор В.А. Перовский пересылает Главному горному начальнику Глинке копию приговора: «…подсудимого 8-го класса Коковина за все вышеизложенные преступления лишить чинов, орденов, дворянского достоинства и знака отличия беспорочной службы, но …не подвергать ссылке в Сибирь во уважение прежней долговременной отличной его службы». 6 ноября 1837 года тяжелобольного Коковина выпустили из тюрьмы, в которой он пробыл два года два месяца и двадцать дней. Дважды - в 1838 и 1839 годах - Коковин писал прошения высочайшему Двору о признании его невиновности: «…я совершенно не нахожу ни в чем себя виноватым умышленно перед Престолом, Отечеством и Начальством…». Документов о дальнейшей судьбе Я. Коковина историку И. Шакинко обнаружить не удалось.

Тайна «изумруда Коковина» так и осталась неразгаданной. «Камень, из-за которого возникло дело, весил один фунт. Академик Ферсман называл «изумрудом Коковина» самоцвет, весом более пяти фунтов, - писал И. Шакинко. - В 1973 году я видел этот гигант в Минералогическом музее Академии наук. Где, когда исчез фунтовый изумруд? И откуда взялся гигант весом более двух килограммов, но значительно худшего достоинства?». Тайну исчезнувшего изумруда скрыли столетия…