Окно в Божий мир

Настоятель храма Архангела Михаила в селе Городище отец Виктор рассказал об одной оренбургской девочке, оказавшейся заложницей террористов во время спектакля «Норд-Ост». Когда надежды и сил уже не осталось, девочка вспомнила, что у нее с собой иконка Божией Матери «Скоропослушница». Она достала ее и начала молиться. В это время начался штурм здания и террористов обезвредили.

Можно верить в то, что иконка спасла девочку, можно поставить этот факт под сомнение. Но даже самый заядлый скептик вряд ли признается в том, что совершенно не верит в силу икон и в критической ситуации не произнесет «Господи, спаси!». Иконка, перекочевавшая из красного угла квартиры в машину, дамскую сумочку или на рабочий стол кабинета, по-прежнему таит в себе некую, необъяснимую для многих, силу.

Около четырех лет отроду я увидела распростертую на полу перед большим иконостасом прабабушку. Это было мое первое наблюдение за молящимся человеком. Редко когда потом в жизни приходилось видеть такую сосредоточенность на молитве: зрелость двух других бабушек пришлась на эпоху атеизма. Господствующая идеология пыталась навсегда вытравить всякую мысль о Боге. Наверное, поэтому из многочисленных иконок прабабушки Насти сохранилась всего одна - без оклада, размером с ладошку, с едва проступающим ликом Серафима Саровского. Эта иконка с выщербленными боками и нимбом святого, пробитым гвоздем, до сих пор хранит запах елея! А ведь ей больше ста лет! Единственный образ в моем доме, созданный неизвестным иконописцем, таит в себе многолетние утренние и вечерние молитвы моей прабабушки Анастасии Парфеновой, матери тринадцати детей, семерых из которых она схоронила в младенчестве. Глядя на эту маленькую дощечку, я не раз задавалась вопросом: кто пишет эти образы, которые служат утешением в отчаянии и скорби, и которые бережно передают из поколения в поколение? Рассказывают, что во время пожара баба Настя первым делом кинулась спасать иконы! Эти вопросы и всплыли в сознании, когда познакомилась со священником храма Иоанна Богослова отцом Александром Ежовым, который одиннадцать лет назад прикоснулся к таинству иконописи.

Мне казалось, что иконописец должен быть человеком в возрасте, умудренным жизненным опытом, строгим и тихим. Поэтому удивилась, когда после службы ко мне вышел высокий статный, лет 30-35, батюшка, улыбчивый и энергичный.

Прежде при храме была своя мастерская. Но после ремонта помещений отцу Александру пришлось работать на дому.

- Конечно, иногда хочется уединиться, но не получается. Приходишь домой со службы - на руках четверо ребятишек повиснут, и им внимание уделить надо, - говорит иконописец. – И хозяйство много времени забирает.

Сколько Ежов написал икон, сказать не может, не считал. Дома у него хранится всего одна из них: самая первая, сделанная им еще в художественном училище.

- Мы на курсе изучали историю русской иконы, - вспоминает отец Александр. – И я написал образ Иоанна Богослова. Так и состоялся мой первый опыт Богообщения. Я был тогда еще невоцерковленным человеком. Предположить не мог, что буду священником и служить в храме Иоанна Богослова. Это и есть Божественный промысел...

Из курса он единственный, кто, получив прекрасную школу известных учителей Бояркина, Найданова, Гладышева, Синяева, не стал писать картины. Ежов выбрал иную стезю, отпугивающую многих художников тем, что в писании икон якобы нет никакого творчества. Картина – отражает личность художника, а икона пишется по канонам и требует саморастворения в образе до полного исчезновения авторского «я».

- Икона – это безмолвное Евангелие, - говорит батюшка. - Человек, стоя перед иконой, общается с Богом. А Бог – это Абсолют. И значит, художник, пишущий икону, лишен всяческих ограничений, ибо он в сотворчестве с Богом, он выше узких рамок искусства. А потому канон – это внешнее ограничение. И существует потому, что иконный образ не является чем-то относительным и преходящим. Он вечен и неизменен!

Для того чтобы писать икону, одного художественного таланта мало. Создание иконы – есть религиозный акт. Только верующий человек может быть по-настоящему причастным к нему. Но так получилось, что Александр Ежов приступил к иконописи не будучи верующим.

- Когда работал над ликом Иоанна Богослова, а потом над иконой Сергия Радонежского, стал задумываться, что живу как-то не так. Что хочется очиститься от грехов своих. Тогда пошел в церковь, - делится воспоминаниями отец Александр.

А потом и в Епархиальное училище поступил.

- Так вот через икону к Богу пришел, - улыбается иконописец.

Благословил на таинство художника владыка Леонтий. Святые лики, писанные Ежовым по заказу, есть в домах оренбуржцев, в Никольском кафедральном соборе, в Аксае и на Табыни. Его иконы выносят в храмы в дни больших праздников. На молитву перед ними предстают тысячи людей.

Прежде чем браться за создание иконописного образа, надо пройти духовное и физическое очищение. Поэтому без молитвы и поста – это творчество немыслимо.

Отец Александр осеняет себя крестным знамением, читает молитву и принимается за работу. Сначала обрабатывает деревянную доску – липовую или сосновую – и наносит на нее левкас (специальную смесь из мела и клея). Когда левкас подсыхает, иконописец наносит на доску рисунок. Сначала пишется «доличное» (то, что «до лика»): пейзаж, одежда, руки, а потом уже лик. Затем художник делает «раскрышку», то есть «раскрывает» икону с помощью красок. Ежов использует всегда только природные минералы - исключительно то, что дает Господь.

- Вы видели, как выглядит малахит? – взволнованно спрашивает отец Александр. – Красиво? А что может быть лучше того, что есть в природе?

Лазурит, малахит, охра... Сочетания красок дают все спектры цвета. Поэтому и роспись икон такая яркая, насыщенная!

Сколько времени работает над одной иконой, мастер ответить не может – творчество процесс непредсказуемый.