Геннадий Красников – поэт, прозаик, литературный критик, эссеист - наш земляк. Родился в Новотроицке в 1951 году. Окончил факультет журналистики Московского государственного университета имени Ломоносова. 20 лет был редактором знаменитого альманаха «Поэзия» вместе с поэтом Н. Старшиновым. Автор книг «Птичьи светофоры», «Пока вы любите», «Крик», «Не убий!» и других.

Печатается в «Литературной России», «Литературной газете», «День литературы», «Завтра», «Независимая газета», в журналах «Москва», «Наш современник», «Брега Тавриды», «Роман-журнале».

Постоянно и много занимается воспитанием молодых поэтов, продвигает в печать талантливые произведения молодых литераторов России, участвует как руководитель семинаров почти во всех зональных и всероссийских семинарах и совещаниях молодых писателей.

Неоднократно приезжал в Оренбург для участия в работе областных семинаров молодых писателей, проводимых Оренбургской писательской организацией совместно с издательствами «Современник», «Молодая гвардия» и журнала «Литературная учеба».

В октябре 2005 года в дни празднования 70-летия Оренбургской писательской организации будет проведен областной семинар. Геннадий Красников будет одним из руководителей семинара.

Вчера, 30 августа, прекрасному русскому поэту Геннадию Красникову исполнилось 54 года. Мы поздравляем нашего земляка с днем рождения и приветствуем его публикацией стихотворений в нашей газете.

Не дальше дорожной версты

...И если ты открыл случайно,

как на путях добра – пустынно,

молчи, не потому, что тайна,

а потому молчи, что – стыдно.

И если за чужие брашна

Душой кривили мы искусно,

молчи, не потому, что страшно,

а потому молчи, что – грустно.

И если древней парки прялка

рвет нашей жизни нить невольно,

молчи, не потому, что жалко,

а потому молчи, что – больно.

И если мерзость ненасытна,

а глубина небес – кристальна,

молчи, не потому, что стыдно,

а потому молчи, что – тайна...

***

Люблю читать в иные дни

не текстов ветхие обноски,

а комментарии одни,

а примечания и сноски.

Не то чтобы была скучна

мне простота, но чем яснее —

тем больше требует она

замысловатых объяснений.

Мы любим усложненья те,

блеск возражений, буйство спора,

нам неуютно в простоте,

в ней для гордыни нет простора.

Я знаю этот интерес!..

Так грешная душа боится

бездонной глубины небес,

где не за что ей зацепиться.

***

Как жаль, что никто не учил нас, как жаль —

смотреть в недоступную даль.

И сердце никто не учил замирать,

чтоб звукам нездешним внимать.

Мы смотрим и видим — не дальше звезды,

не дальше дорожной версты.

Мы слышим лишь мир, что, как море, гудит,

где время о временном нам говорит.

Не зная о тех в свой назначенный час,

кто видит и слушает нас...

***

Еще один год на исходе...

Ты помнишь, как в жизни иной

на утлой веселой подводе

являлся старьевщик хмельной?

Посланник галактик нездешних,

торгуясь, почти без вранья,

весь день на весах потемневших

он взвешивал груду рванья.

Оценивал без воздыханья,

от пыли земной поседев,

прорехи всего мирозданья,

заплатки всех наших судеб.

И в том, как слегка возвышался,

На рухляди сидючи той,

он словно невольно смеялся

над всей мировою тщетой.

Прикидывал, незабываем,

великим прорехам итог,

а вся и цена-то была им —

иголка, гребенка, свисток...

Давай же веселой подводы

отыщем следы по дворам:

"Старьевщик, возьми наши годы –

ненужный изношенный хлам!..

Мы их без ума просвистели.

Осталась лишь боль у виска,

пожалуй, теперь, в самом деле,

не стоят они и свистка!"

30 АВГУСТА 2001

Не прошел стороной,

завертел вихревою воронкой,

словно голого вывел в кружок на лужок,

беспардонно незваный,

прилюдной пощечиной звонкой

налетел юбилей, оставляя пунцовый ожог.

Хоть я жизнью не раз

был и гнут, и в муку перемолот,

но всегда оставался наивным в душе,

то стыдился,

что до неприличия молод,

то угрюмо стыжусь, что немолод, немолод уже...

Кто там в детстве мне пел:

"Мы ушли от проклятой погони!.."?

И куда мы пришли? На погосты свои?

Вот и выдали, мама,

нас быстрые верные кони,

Бог судья вам, года —

черны вороны кони мои!

«Нету в поле василечка...»

Н. Старшинову

Нету в поле василечка

и ромашки ни одной...

На окошке два цветочка —

фикус в кадке да алой.

Гармонист играл, подмигивал,

словно луг, цвели меха,

сколько девок эти игры

доводили до греха.

Было шатко, стало валко,

заметай следы, февраль,

ничего ему не жалко,

оставлять гармошку жаль.

Неспокойна рать святая:

«Эк покойничек пошел!.."

Мужичок к воротам рая

с тальяночкой пришел.

За спиной у ангелочка

видит — словно дом родной:

на окошке два цветочка —

фикус в кадке да алой...

Дух повсюду самоварный,

земляничный... Лепота!

Но висит замок амбарный,

И закрыты ворота...

«Ты пришел не на гулянку,

не на пляски на лугу!..

Брось-ка, брат, свою тальянку..."

«Я бы рад, да не могу.

Поглядите вы, холеры,

как расписан черный лак:

соловей у сердца, слева,

справа пышет — красный мак!

Ведь о чем я вам толкую,

и на что, подлец, ропщу? —

Вдруг у вас я затоскую

или, пуще, загрущу?

Я тогда гармонь достану,

брошу пальцы в перебор

и на землю, вниз, не стану

смотреть через забор.

Благодарен вам премного,

хорошо погостевал,

видно, мне туда дорога,

где еще я не бывал..."

Не пускают, и не надо.

Мужичок во тьму шагнул

и у мрачной двери ада

тальянку развернул.

За спиной у дьяволочка

видит — словно дом родной:

на окошке два цветочка —

фикус в кадке да алой.

И повсюду дух прескверный,

гадкий, серный... Срамота!

И плакат, как над таверной:

«Welkome в наши ворота!»

Музыкальный у жаровен

быстро был решен вопрос:

"Ах ты — в лоб тебе Бетховен,

лучше б ты бутыль принес!..

Мы нарезали бы ливер

Да махнули по сто грамм.

Вот тогда бы ты, Ван Клиберн,

"Гоп со смыком" — сбацал нам!.."

Мужичок калач был тертый:

"Подставляйте облака,

скучно русскому быть мертвым,

поживу-ка я пока!"

И назад, как по перинкам,

шел мужик, играл и пел,

и домой к своим поминкам

в самый раз он подоспел.

У жены из-под платочка

взгляд, как небо, голубой...

На окошке два цветочка —