Надежда Емельянова

Эта встреча состоялась в однокомнатной "хрущевке", в которой Фрида Семеновна живет с недавних пор, вернувшись в Россию после пятилетней заграничной жизни. Все здесь говорит о более чем скромных запросах хозяйки: давно вышедшая из моды ширпотребовская мебель и прочее убранство стандартных жилых и подсобных комнатушек. И сама Фрида Семеновна - в будничном затрапезном халатике, простоволосая после только что принятого душа, вся такая домашняя, располагающая к себе безыскусностью общения, предстала типичной среднерусской простушкой, готовой довериться любому приветливому собеседнику. Круглое ее лицо со слегка вздернутым носом, придающим всему облику некую легкомысленность и моложавость, уже успело обветрить под нашим резко континентальным солнцем, светлые глаза тоже как будто чуть выгорели. Живой глуховатый голос, усмешка, то и дело вспыхивающая на губах. И только едва уловимый акцент выдает в ней что-то особое.

Корни

Фрида - чистокровная немка. В оренбургском кругу знакомых и близких она известна под мужниной русской фамилией, и мало кому известно, что в девичестве она была Фридой Шенкнехт. С давних времен екатерининской переселенческой кампании жили ее предки в Саратовской губернии. Семейство Шенкнехт прижилось на русской земле, а Семена Ильича - Фридиного отца, там застал и октябрь 1917-го. И опять, несмотря на кардинальные переломы, крепкая работящая семья выжила в революционных бурях, множилась детьми. Пятым ребенком после трех сестер и брата подрастала и Фрида.

Ей было девять лет, когда грянула война, которая для большинства советских граждан стала годиной тяжких, но героических, а потому как бы почетных испытаний. Для российских же немцев - эпохой общего унижения. Вместе с родителями и другими родственниками перенесла Фрида все муки насильственного переселения в далекую неведомую Сибирь. На сборы давалось 24 часа, запрещалось брать что-либо сверх установленного жесткого лимита из вещей и продуктов первой необходимости. А добирались до пункта назначения - глухой деревни в Красноярском крае - три месяца и практически на пустом месте начинали жить с нуля...

Спасая многодетную семью от голода, отец сам умер прежде времени от хронического недоедания. С отрочества Фрида работала наравне со взрослыми, так что не оставалось времени ни на учебу, ни, тем более, на забавы... Только в 1956 году с немецких поселений был снят надзор и запрет на выезд. Многие тогда подались в более теплые края, так как на прежнюю малую родину не удалось вернуться почти никому. Но лишь еще через тринадцать лет сумела покинуть край изгнания Фрида: будучи уже взрослым человеком вместе с сынишкой она перебралась вслед за братом и матерью в Оренбург.

Судьба не баловала ее и здесь. Личная жизнь не задалась, осталась без мужской опоры с двумя детьми. Не гнушалась никакого черного труда: чтобы вырастить сына с дочерью, работала и уборщицей, и грузчиком, занималась своим дачным хозяйством, всяческим рукоделием.

В бесконечных хлопотах и заботах незаметно промелькнула молодость, выросли и стали самостоятельными дети, появились внуки. В конце 80-х, начале 90-х годов начался новый период в жизни российских немцев: историческая родина - сытая благополучная Германия доброхотно распахнула перед ними, словно райские врата, границы. Уехала в благословенные края и одна из сестер Фриды, стала переманивать других родственников. В конце концов засобиралась и Фрида.

Из ада в рай нелегкая дорога...

Когда все документы на выезд были готовы и через несколько дней предстояло отправляться в дальний путь, новое страшное несчастье нагрянуло в семью: сын Фриды, который собрался уезжать в Германию вместе с матерью, был убит. Трагедия эта, как, впрочем, и сотни других, до сих пор осталась неразгаданной. Во время очередного визита в милицию следователь прозрачно намекнул Фриде Семеновне, что лучше закрыть дело, дабы не подвергать опасности оставшихся в живых дочь и внучку, тем более, что их переезд не представлялся возможным из-за русского происхождения зятя.

С опустошенным от горя сердцем и выплаканными глазами уехала Фрида Семеновна из России. Казалось бы, ничего кроме проклятий не должно было остаться в женской душе и памяти по отношению к стране, которая принесла столько бед, всю жизнь была суровой мачехой, а не матерью. А вышло все по-другому. Наверное, и сама Фрида не ожидала в себе тех чувств, которые она испытала, приехав на новое место жительства.

Никогда не виданное прежде изобилие и повсеместная благоустроенность поразили ее с первых шагов по немецкой земле: и то, как с шиком подкатил их авиалайнер прямо к зданию аэропорта, не дав упасть ни одной дождинке на головы прибывших "новых германцев", и какой щедрый обед, а потом и ужин ожидал их в бесплатной столовой.

- А когда я увидела из окна комфортабельного автобуса, какие чистые и ухоженные городские улицы, - я в первый раз заплакала от обиды за Россию: чем она и ее люди хуже Германии и немцев, что не может добиться нормальной жизни?! - сокрушается Фрида.

Второе потрясение она пережила, когда племянник впервые привел ее в немецкий магазин: ломившиеся от продуктов полки с болью напомнили синюшных оренбургских кур, за которыми она не однажды стояла в томительной хмурой очереди...

С первых дней новой жизни все складывалось вполне удачно. Совсем немного Фрида Семеновна пожила в общем лагере для переселенцев, напоминающем гостиницу средней руки: сестра уговорила ее перебраться к ним, а вскоре новоиспеченной жительнице Нижней Саксонии была предоставлена и отдельная квартира - не шикарная, но вполне благоустроенная. Не было никаких проблем ни с обстановкой, ни с прочим обустройством: соседи маленького городка из числа коренных немцев радушно несли и предлагали буквально все - хоть и бывшие в употреблении, но добротные мебель, домашнюю утварь, одежду, угощали снедью. Очень деятельно помогала местная организация Красного Креста - тоже самыми разными вещами. Первые полгода новопоселенцам выдавали достаточно приличное пособие, а затем Фрида стала получать пенсию, да еще вручили ей как пострадавшей в годы войны вследствие депортации единовременную помощь в размере шести тысяч марок.

Горек сладкий хлеб чужбины

Фрида Семеновна благоденствовала три месяца. Приоделась по-европейски и стала совсем настоящей фрау. А потом начала плакать и тосковать. То, что прежде ее умиляло, стало потихоньку раздражать: размеренность образа жизни, в котором все запланировано и расписано по графику, превратилась в монотонность, добропорядочная пунктуальность соседей и знакомых - в холодный педантизм, четко определенные права и льготы - в государственный прагматизм, умело и тонко скрывающий конкретные элементы дискриминации. Сквозь видимое благополучие нет-нет да и прорывалось в душу, и без того израненную и униженную, понимание, что навсегда она останется немкой второго сорта.

- Идем как-то с сестрой по магазину, - вспоминает Фрида, - ну и разговариваем конечно по-русски. А навстречу чопорная фрау. Услышала нашу речь и строго так, назидательно говорит: раз приехали в Германию, стало быть, говорите по-немецки. Ну я ей по-немецки и ответила - иди мол, своей дорогой, не твое... (следует соленое словцо) дело.

Я там даже по документам значилась как гражданка второго сорта, а дочь моя, поскольку у нее русский отец, была бы третьего, а ее муж - седьмого сорта. Это официально введены такие "параграфы", - поясняет она.

Рассказывает Фрида с усмешкой, но по всему видно, что ссадины от подобных мелких обид и тычков еще в ее сердце не зажили до конца.

- Или начну при чужих расхваливать, какая у нас в Сибири и в Оренбуржье красивая природа, а они мне: так что ж ты из своей красивой России к нам приехала! Да что вы, говорю, понимаете! Мы что ли виноваты, что сначала эта ваша... Екатерина насильно перетащила своих бывших соотечественников в чужие края, потом из-за вашего же Гитлера Сталин на нас отыгрался. Начну с ними спорить, а потом и рукой махну - что с них взять с таких сытых, не видавших горя.

Постепенно и климат ей разонравился, и еда стала казаться невкусной.

- В основном там все продукты привозные, и какие-то безвкусные, - как будто оправдывается Фрида. - Разве сравнить их овощи с моими дачными, выращенными собственными руками! Тут все имеет свой вкус и аромат, а там - суррогат какой-то...

Одним словом, промучилась Фрида Семеновна долгих пять лет, да и бросила все свое иноземное благополучие - вернулась в родной Оренбург. Купила на кое-как скопленные деньги эту вот неприхотливую квартиру и снова стала походить на обычную русскую полугорожанку-полукрестьянку.

Отечества и дым нам сладок?

- Теперь мне опять некогда скучать и тосковать, - задорно смеется Фрида Семеновна. - Пенсия маленькая, так я же не сижу без дела: у меня дача, я на ней все сажаю сама. Хватает не только на собственное пропитание, но и продаю излишки на базарчике.

Признаюсь, далеко не сразу я смогла проникнуться чувствами Фриды Семеновны. Согласитесь, не часто, особенно в наше время, люди добровольно отказываются от благ. На мои подчас неуклюжие вопросы, досужие переспрашивания Фрида не всегда находила четкий и лаконичный ответ. Потом она вроде даже с некоторой неловкостью произнесла:

- Они там тоже никак не могли понять, чего мне не хватает. Я думаю так: пусть Родина - настоящая, не историческая - обидела меня, лишила отца, помешала получить образование, держала в нужде. Но все равно она - моя Родина.

И замолчала надолго - наверное, вспоминала что-то свое, сокровенное. А мне припомнились усиленно внедряемые в наше сознание откровения так называемых людей мира о том, что Родина там, где человеку хорошо и сытно. И тогда стало понятно: ощущения Фриды Семеновны напрочь лишены головного рационализма, потому-то она затрудняется сформулировать их логически убедительно. Фрида относится к той категории людей, которые живут душой, и только ею. А душа ее - русская до последней клеточки. Вопреки всем законам генетики.

На снимках: Фрау Фрида на фоне буржуазных красот; зимний лес в Германии напоминал ей Россию; в нижнесаксонской квартире; а это - на веранде родной оренбургской дачи, лучшем месте в мире.

Фото из семейного альбома Фриды Семеновны.