Надежда Емельянова

Безусловно, одна из главнейших заслуг организаторов фестиваля состояла в выборе коллективов-участников, снискавших славу по-настоящему творческими работами. Отсюда и столь широкий спектр жанров - от строгой классической драмы до диковинной, прямо-таки ошарашивающей хореографии - ультра-современной и одновременно замешанной на глубочайших исторических корнях. А между этими крайними точками отсчета уместились и музыкальные, и камерные, и фольклорные, и кукольные спектакли, и балет как таковой. Одни заслужили всеобщее и единодушное приятие, другие выглядели не бесспорно, третьи будоражили, заставляли в чем-то сомневаться, что-то отвергать... Но не было ни одного скучного или явно неудачного, и это просто замечательно!

Особое место занял спектакль Ульяновского драматического театра "ГенрихIV", взявший на себя роль некоего камертона, задавший высокую профессиональную планку. К разговору о нем так или иначе возвращались в продолжение всего фестиваля, вот почему и "Вечерний Оренбург" решил еще раз уделить "Генриху" внимание в отдельном материале.

К сожалению, даже в обзорном варианте не представляется возможным охарактеризовать хотя бы и кратко работу каждого театра, поэтому ограничимся некоторыми из них.

Неоднозначно воспринимался чеховский "Вишневый сад", поставленный известным режиссером В. Ахадовым в магнитогорском Новом экспериментальном драматическом театре имени А.С. Пушкина. Режиссерская концепция постановки в который раз убеждает, что каждый театр достает из глубин литературной первоосновы, оставленной в наследство потомкам выдающимся русским писателем, свой "вишневый сад". Зрители по достоинству оценили пространственное решение спектакля, его сценографию, которая каждой своей деталью соединяясь с динамичной пластикой актеров, создает живой, стремительный каскад мизансцен, заставляющий как будто в подлинном сердечном ритме пульсировать все сценическое действие. Однако несколько преувеличенный фарсовый колорит, неожиданно пикантные взаимоотношения между персонажами, по Чехову вовсе не связанные в пары "эротическими обстоятельствами", поневоле рождают отрицание такой мотивировки их поведения. Новорожденные таким образом характеры отнюдь не способствовали возникновению в зрительских сердцах сострадания к героям, а значит и к создаваемой средствами драматургии жизненной ситуации. Плохо это или хорошо, но невольно напрашивалось сравнение магнитогорского "Вишневого сада" с нашим, оренбургским, и по многим параметрам сравнение это складывалось не в пользу гостей, да не заподозрят автора этих строк в местническом патриотизме. А впрочем, и патриотизм здесь простителен, особенно после единодушной высокой оценки, данной взыскательной столичной критикой нашему спектаклю "Раба своего возлюбленного".

Думается, только высшее актерское мастерство народного артиста СССР Владимира Андреева в спектакле Московского драмтеатра им. Е.М. Ермоловой "Пропавший сюжет" не просто спасает, но поднимает до истинных художественных высот пьесу Л.Зорина, сюжетные коллизии которой по существу утратили естественную психологическую остроту в силу слишком оголенной идеологической, если не сказать конъюнктурной, подоплеки. Да и сама форма драматургического материала, так называемая разговорная пьеса, привносит дополнительные сложности. И несмотря на все это, два исполнителя сумели в столь скупых предлагаемых обстоятельствах донести до публики одну из самых сокровенных человеческих заповедей о высоком смысле жизни как таковой. О том, насколько эта мысль все еще дорога и понятна всякому нормальному человеку, показывала пронзительно напряженная атмосфера, царившая в зрительном зале, взорвавшаяся лишь в финале громовыми аплодисментами.

Удивительный эффект восприятия можно было наблюдать на спектакле Санкт-Петербургского детского музыкального театра "Зазеркалье": действие его продолжается в течение двух с половиной часов с одним антрактом, и по теоретическим профессиональным канонам кажется несколько затянутым. Ан нет! Великолепные артисты, каждый из которых был, что называется, на все руки, - то заразительно лицедействовали, создавая очень даже достоверные образы своих необычных персонажей, то пели, проявляя незаурядные вокальные данные, то показывали фокусы, так что всеобщее внимание зрительного зала до последней минуты было целиком и полностью в их власти.

"Свадебка" Стравинского, поставленная в Екатеринбургском театре "Провинциальные танцы" хореографом Татьяной Багановой, неподготовленного зрителя озадачила, а среди любителей острых ощущений произвела фурор. Позволю себе сослаться на мнение людей искушенных в таком непростом жанре, ибо проще всего отринуть непонятное, но гораздо благодатнее попытаться освоить и это не совсем привычное искусство. "Хореограф виртуозно жонглирует культурными пластами - то отсылая зрителя к архаической статике Вацлава Нежинского, то включая фольклорную "память тела", то используя рваные ритмы современного рэпа - и при обилии цитат создает язык удивительной цельности". Очень образно определил суть "Свадебки" критик Виктор Калиш, сравнив ее хореографический рисунок с пластикой наскальных рисунков.

Завершить эти заметки, увы, далеко не исчерпывающие глубины и широты темы, хочется впечатлением от спектакля "О мышах и людях" Самарского академического театра драмы имени М. Горького. Ожидание встречи с этой работой сопровождалось изрядными сомнениями и тревогой: повесть нобелевского лауреата Джона Стейнбека, известного своим пристальным вниманием к духовному миру человека, утверждением добра, неприятием жестокости, в силу своей социальной заостренности под влиянием драматургических веяний последних десятилетий вполне могла быть решена в жанре, обозначенном в народе как "чернушно-порнушный". К счастью, этого не случилось. Режиссеру В. Гвоздкову хватило житейской и творческой мудрости, не поддаваться искусу нагнетания "страстей": талант и самобытность актеров он направил на то, чтобы они сами, а через них и зрители сумели почувствовать сердцевину писательского замысла, уловить животрепетание главного нерва его драматургии. Вот как режиссер сформулировал отношение к собственной работе: "Человек моей профессии должен уметь слышать время, а оно диктует человечность в противовес жестокости, любовь, которая сильней безверья. Доверие к человеческому в людях и бесконечная любовь к человеку - это то главное, что мы намерены проповедовать, то, что мы будем искать в литературе и созвучной по мысли драматургии".

И слава Богу, кажется, наступают времена, когда похожие умонастроения становятся четким ориентиром на пути развития российского театра.