Иван Коннов

Когда я слышу по радио или на пластинке старинную, бесконечно грустную песню "Липа вековая" в исполнении Лидии Руслановой, я неизменно вспоминаю моего дядю - фронтовика Петра Матвеевича Харламова. Он очень любил её, часто напевал, очевидно, находя в ней что-то своё, сокровенное. Теперь, когда его уже 25 лет нет в живых, я думаю о том, что многое в его изломанной войной судьбе сложилось так, как в этой песне.

Виделись мы с дядей довольно редко - он жил на Украине, но несколько лет, вплоть до его преждевременной кончины в 1975 году, состояли в переписке, обсуждая различные стороны нашего беспокойного во все времена бытия. Его редкие рассказы о войне были интересны тем, что он как натура художественная и достаточно интеллектуальная хранил в памяти не всегда доступные обыденному зрению эпизоды того сурового времени.

Петр Матвеевич Харламов родился в 1921 году в селе Покровка Абдулинского района. В семье крестьянина-бедняка он был самым младшим из пяти сестер и братьев. С детства тянулся к знаниям, очень любил книги. Как одаренный выпускник средней школы был направлен на педагогические курсы, окончив которые, работал учителем начальных классов в одном из абдулинских сел.

Дядю мобилизовали в первые же дни войны. Но прежде чем попасть в действующую армию, он окончил (кажется, в Куйбышеве) курсы авиационных техников. На всю жизнь он запомнил день отправки на фронт. Враг уже стоял под Москвой, многие тысячи людей в тылу получили похоронки и извещения о пропавших без вести близких. Это придавало проводам на фронт глубоко драматичный характер. Казалось, что смерть своим черным крылом уже коснулась многих из собравшихся на вокзале людей. У воинских эшелонов разворачивались душераздирающие сцены. Дядя вспоминал, как в зале ожидания среди гвалта и шума, плача и крика вдруг заиграла гармонь и чей-то голос с надрывом и невыразимой тоской запел вальс "На сопках Маньчжурии". Неведомый исполнитель будто угадал настроение людей. В зале воцарилась тишина. Молча внимая старинному реквиему павшим русским воинам, каждый думал о том, что ждет его перед лицом внезапно нависшей над страной смертельной опасности.

По свидетельству дяди, сильнейшее воздействие как на фронтовиков, так и на мирных граждан оказало выступление Сталина по радио 3 июля 1941 года. Особенно поразили первые его слова: "Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!" О том, какое впечатление на советских людей произвела эта речь, замечательно описано в романе К.Симонова "Живые и мертвые": " Сталин говорил глухо и медленно, с сильным грузинским акцентом. Один раз, посредине речи, было слышно, как он, звякнув стаканом, пьет воду. Голос у Сталина был низкий, негромкий и ... в несоответствии этого ровного голоса трагизму положения, о котором он говорил, была сила. Она не удивляла: от Сталина ждали её..." Страшно представить себе, что стало бы с нашей страной, если б в ту грозную годину ей руководил не человек железной воли, а кто-либо из вчерашних кремлевских старцев, немощных и косноязычных...

Боевое крещение Петр Матвеевич принял в Крыму, где в конце 1941 года началась крупная десантная операция с целью отбить у немцев Керченский полуостров и помочь окруженному Севастополю. Высадка десанта происходила в тяжелых условиях, с большими потерями, но завершилась взятием большей части полуострова.

Дядя рассказывал, как на крейсере "Красный Кавказ" их высадили в Феодосии. Город был уже взят передовыми частями. В порту и на улицах валялись трупы немцев. Некоторые были полуголые: фашисты, застигнутые врасплох, выскакивали из домов в чем попало и падали, сраженные пулями. Они готовились не к бою, а к встрече Рождества. В офицерских квартирах находилось съестное со всего европейского континента - французские вина и коньяки, голландский сыр, датская колбаса, украинское сало, русская икра.

Местное население с надеждой встретило наших воинов. Люди поведали о том, что они пережили под пятой оккупантов. В городе орудовали карательные отряды, от которых особенно пострадало еврейское население. Впрочем, немцы не щадили никого, занимаясь грабежами и разбоями. Один старичок рассказал трагикомическую историю о том, как пьяная солдатня явилась к нему на пасеку полакомиться медом. Совершенно не замечая хозяев, немцы направились прямо к ульям. Пчелы сразу же атаковали незваных гостей - известно, что они не выносят винный запах. Тогда один из солдат достал пистолет и открыл по ульям пальбу. Тут уж вовсе немцам пришлось спасаться бегством от разъяренных пчел. "Все ульи мне испортили, негодяи",-сокрушался старик. -"Хорошо, что самого тебя на порешили, батя",-успокаивали его бойцы.

Успешно начатая десантная операция закончилась для наших войск серьезной неудачей. Командование не учло тот фактор, что немцы безраздельно хозяйничали в воздухе. Налеты на Феодосию не прекращались ни на час. Врагу удалось потопить несколько транспортов с боеприпасами, поэтому зенитные орудия молчали. Одна из бомб попала в здание штаба армии и разом вывела из строя все её руководство. В конце января город пришлось оставить.

А 8 мая 1942 года немцы повели решительное наступление в Восточном Крыму. Оно началось с массированного воздушного налета, который мой дядя сравнивал с кромешным адом. Наши войска отошли к Керчи и пытались там закрепиться, чтобы дать возможность основным силам фронта переправиться на Таманский полуостров. Но провести организованно эвакуацию не удалось. Тысячи людей оказались прижатыми к морю и стали легкой добычей немецкой авиации и артиллерии. Плавсредств не хватило, поэтому далеко не многим удалось преодолеть Керченский пролив. Как свидетельствовал дядя, некоторые смельчаки вставали между плоскостями самолетов "У-2" и, держась за тросы, спасались по воздуху.

Дяде удалось спастись чудом. Уже на самом берегу его тяжело ранило в ногу. Осколок вонзился в бедро в том месте, где в кармане комбинезона лежали плоскогубцы. Товарищи буквально в последний момент забросили его на борт отплывавшей баржи. Как пересекли пролив, что было дальше, дядя уже не помнил. Очнулся в госпитале. После излечения он воевал еще год, снова был ранен. В конце 1943 года его направили на учебу в военное училище, находившееся в городе Невель Псковской области.

В своих рассказах о войне дядя никогда не кичился своей воинской доблестью. О ней красноречиво свидетельствовали его высокие награды - ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды, две медали "За боевые заслуги".

После войны дядя несколько лет служил на Курильских островах. Его мать, а моя бабушка Матрена, жила тогда у нас и дядины письма приходили к нам. Это были очень трогательные послания. Помню, надпись на одной из фотографий, присланной Петром Матвеевичем матери, заканчивалась словами: "Только не плакать!" Телеграмму о её смерти дядя получил на далеких Курилах дня через три после похорон.

С середины 50-х годов и до ухода в отставку Петр Матвеевич Харламов служил в городе Белая Церковь на Киевщине. В те годы он почти каждое лето наведывался на родину, в село Покровку. Гостил и у нас, в соседней Ивановке. Каждый его приезд был настоящим праздником. Дом наполнялся удивительными запахами военной формы, дорогих папирос, одеколона. Дядя любил всех одаривать гостинцами, радуясь при этом, как ребенок. Помню, преподнес он мне красочную книгу "Македонские сказки", добродушно пояснив: "Македония - это в Югославии". Вставал дядя очень рано, шел на речку, умывался родниковой водой и поднимался на Красную гору, возвышавшуюся над нашим селом. На вопрос моей мамы, почему ему не спится по утрам, он ответил: "Счастлив тот, кто после странствий встречает солнце на своей родине".

Последние годы жизни Петра Матвеевича прошли в городе Валки Харьковской области. С 1970 года я бывал там трижды, последний раз - на похоронах дяди в декабре 1975-го. Перечитываю его письма и поражаюсь, как заинтересованно он следил за моим человеческим и профессиональным становлением, радовался моим успехам, огорчался неудачам. Дядя был мне не только добрым наставником, советчиком, но и настоящим другом. Нас сближала любовь к прекрасному - к искусству, литературе, музыке, песне. Меня как филолога поражала не только его начитанность, но и умение анализировать литературное произведение, точно улавливать его суть, замысел автора.

Записные книжки, которые дядя вел во время учебы в училище и впоследствии, заполнены заметками о прочитанных книгах, характеристиками героев, понравившимися цитатами. Что читал тогда молодой офицер? "Петр Первый" А. Толстого, "Тихий Дон" М. Шолохова, "Кавалер Золотой Звезды" С.Бабаевского, "Далеко от Москвы" В. Ажаева - это далеко не полный перечень. Как фронтовик Петр Матвеевич высоко ценил творчество К. Симонова. Среди полусотни популярных песен, переписанных дядей в блокнот в 1944 году, я нашел знаменитое стихотворение "Жди меня", которое миллионы людей на фронте и в тылу повторяли как молитву.

У дяди была великолепная коллекция грампластинок. Весной 1973 года я провел у него несколько дней отпуска и часами слушал записи старинных романсов и вальсов, эстрадных песен 40-60-х годов в исполнении Л. Утесова, К. Шульженко, Г. Виноградова, И. Юрьевой. Тогда я впервые услышал опального певца Вадима Козина, буквально сводившего с ума довоенную публику. Его необычайно красивый, полный сердечной печали голос буквально завораживал:

"Осень, прозрачное утро...

Небо как будто в тумане,

Даль из тонов перламутра,

Солнце холодное, раннее..."

Эта песня, как точная и узнаваемая примета времени, звучит сейчас во многих фильмах о войне и послевоенной эпохе.

Военное лихолетье, ранения, тяжелая служба на Курилах основательно подорвали здоровье Петра Матвеевича. В последние годы он много болел, лечился, но тяжкие недуги взяли верх и на 55-ом году жизни его не стало. Похоронен дядя вдали от родных мест, под Харьковом. Семейная жизнь у него не ладилась, детей не было. Грустно об этом думать, но его прах, даже в День Великой Победы, навестить некому. Получилось как в песне, которую он когда-то любил напевать:

Над твоей могилой соловей поет,

Липа вековая весной расцветет...