Оренбургские предания в повести В.И. Даля "Серенькая"

Елизавета Вертоусова

Владимир Иванович Даль хорошо известен как писатель, но писатель своеобразный. Н.В. Гоголь отозвался о нем: "Он не поэт, не владеет исскуством вымысла... Все у него правда и взято так, как есть в природе..." Даль сам предупреждал: "не ищите в записках живого человека повести или романа, т.е. сочинения; это ряд живых картин, из коих немногие только по пословице: гора с горой, в связи между собою и последующими".

Прожив в Оренбурге 8 лет и обладая исключительной наблюдательностью, Даль конечно же увидел и запомнил многие оренбургские "живые картины" и использовал их в своих произведениях, часто не указывая место действия, так что узнать их можно только зная оренбургские предания.

Наиболее четко узнаются оренбургские "живые картины" в повести "Серенькая" из серии "Новые картины русского быта". Серенькой называли пятидесятирублевую ассигнацию. В повести эта ассигнация - фальшивая, сделанная в глухой чувашской деревне пришлым воровским человеком. В своем движении от человека к человеку эта ассигнация принесла множество несчастий.

В Оренбургском областном архиве дела о фальшивых ассигнациях за годы, когда Даль служил в Оренбурге, почти не встречаются. Более того, 2000 рублей по распоряжению министра финансов переданные в канцелярию военного губернатора на "секретные разыскания делателей фальшивых денег" переходили без использования из месяца в месяц, из года в год.

Пока, наконец, в 1838 году не были возвращены в уездное казначейство. Но Даль по своему положению чиновника особых поручений при военном губернаторе имел доступ к архивам и мог познакомиться с делами о фальшивых ассигнациях, некоторые из которых дошли и до нас. Знакомство с этими документами не позволяет сделать вывод, что именно эти ситуации использованы Далем в повести. Но они очень похожи и позволяют подтвердить правоту Даля, написавшего: "и пойдет проклятый лоскут этот по всей Руси, на горе и на гибель многих... Как жгучий уголь, как червь, как шашень протачивается этот лоскуток сквозь целый ряд неповинных, покидая на каждом следы своей злобы и греха, покуда наконец не наткнется на рокового, который высидит за него целые годы в тюрьме и выйдет наконец оттуда разоренный, без хлеба и одежи, развращенный острожными товарищами. А много ли найдется даже, так называемых, порядочных людей, кои, призадумавшись над такою бумажкой, решились бы истребить ее, чтобы не было с нею больше греха? Помилуйте, да за что же я на себя поступлюсь, ведь не я ее делал, не я виноват, что она мне досталась!"

Более отчетливо просматриваются оренбургские предания в главе "Домик на Водяной улице", начинающейся с фразы: "В опрятном новом городке Елизаветинских времен, перенесенном трижды с места на место, в переулке Водяной улицы стоял сильно развалившийся домишко..." Улица Водяная может быть в разных городах, но переносился трижды с места на место Оренбург и к Оренбургу обращается герой Даля здесь же: "Здравствуй, трижды зачатая, единожды рожденная твердыня, русский город: век стоять тебе покровом и оплотом ширить могучие крылья свои!" В вышеназванном развалившемся домике жила Анна Ивановна, дочь капитана Комлева, бывшего при закладке Оренбурга "правой рукой коменданта, некогда одного из чудо-богатырей Суворова; у него все делалось мигом, как в сказке у Ивана царевича, и мигом у него домик поспел, куда приютить надо было молодую жену, которая жила дотоле в стоявшей невдалеке киргизской кибитке. Но он не дал повершить и покрыть своего дома, покуда не была повершена единая в окружности сотен верст церковь". Несмотря на робкие замечания жены, что ребенку, Аннушке, становится холодно в кибитке, что зима на дворе, а она здесь, говорят, бывает суровая, кибитки горой заносит снегом", он не завершил свой дом, пока не "загудели колокола, раздался первый благовест над Яиком-рекой, звон которого местные народы не слыхивали и дивились ему, широко разинув рот". (По свидетельству П.И. Рычкова, первая церковь в Оренбурге была освящена в честь Успения Пресвятые Богородицы в сентябре 1743 года - Е.В.) У капитана Комлева был любимый денщик "Иванушка, прозванный Скобушкою", впоследствии "один из храбрейших генералов наших, у которого под конец службы его из десяти пальцев на руках оставалось только три... комендант Петропавловской Петербургской крепости Иван Никитич Скобелев".

Иван Никитич Скобелев лицо реальное - дед "Белого генерала" Михаила Дмитриевича Скобелева. В энциклопедическом словаре Брокгауза - Ефрона написано: "Скобелев Иван Никитич 1778-1849 - генерал от инфантерии и военный писатель, сын однодворца, в службу вступил 14 лет от роду солдатом в первый полевой Оренбургский полк и лишь через 11 лет добился чина прапорщика... Находясь адъютантом при генерале Невском, Скобелев участвовал почти во всех сражениях против турок... Будучи адъютантом главнокомандующего Кутузова, отличился в Бородинском сражении и затем все время участвовал в кампаниях 1813, 1814, 1815 гг. В звании коменданта Петропавловской крепости (с 1839г.) Скобелев оставил о себе память как о сострадательном человеке... Характерными особенностями произведений Скобелева, которые в силу его малограмотности подвергались исправлению со стороны его друга Н.И. Греча, были оригинальная форма изложения, простота и правдивость". Благодаря помощи преподавателя госпедуниверситета В.Г. Семенова, удалось выяснить дополнительно: по семейным преданиям Скобелевых, их дальние предки были дворяне, при московских царях и при Петре Великом они, как говорилось в то время, оказывались в нетях", т.е. бежали от военной службы, а потому захудали и перестали считаться дворянами. Иван Никитович был сыном сержанта, однодворца Ставропольского уезда Оренбургской, впоследствии Самарской губернии. Детство провел в тяжелых условиях в Оренбургской губернии. На войне обнаружил изумительную храбрость и огромное самообладание. Когда во время польского восстания под Минском ему раздробило левую руку, он имел мужество во время операции, сидя на барабане, продиктовать приказ по полку, в котором писал, что для его службы ему и "трех оставшихся пальцев с избытком достаточно" (два пальца он потерял ранее).

Как видим, И.Н. Скобелев, генерал с тремя пальцами, мог быть денщиком в Оренбурге. Но ни он, родившийся в 1778 г., ни "один из чудо-богатырей Суворова" (Суворов родился в 1729 г. и совершал свои знаменитые походы во времена Екатерины II - Е.В.) не могли находиться в 1743 году при закладке "города Елизаветинских времен" Оренбурга. Даль переместил их во времени.

А вот девочка Анна действительно поздней осенью 1743 года жила в кибитке. Но была это не капитанская дочка Анна Ивановна Комлева, как у Даля, а двенадцатилетняя Анна Ивановна Неплюева, дочь основателя Оренбурга и первого Оренбургского губернатора. В.Н. Витевский в своей монографии о И.И. Неплюеве пишет: "до ноября месяца он жил в обыкновенной землянке, какая была у последнего рабочего, имея только для своей двенадцатилетней дочери (Анны Ивановны) кибитку, и, лично распоряжаясь и надзирая за работами, Неплюев не прежде переселился в отстроенный для него дом, как все обитатели землянок получили возможность перейти в свои дома, а гарнизон - в казармы". Анна Ивановна Неплюева, скончавшаяся в 1790 году была замужем за действительным статским советником Михаилом Куприяновичем Луниным, в отличие от героини повести Даля оставшейся одинокой до конца жизни.

Об Оренбургском климате говорит фраза Даля: "зима здесь бывает суровая, кибитки горой заносит снегом". В воспоминаниях старожила, опубликованных в "Тургайской газете" с подписью "Дед Ц", напечатано: "снега и бураны были настолько обильны и свирепы, что во время последних крепостные ворота запирались, в них впускали только приезжавших в город, но из города даже в слободу не выпускали. Обилие снегов было так значительно, что некоторые улицы были совершенно занесены, торчали только концы труб и жители выходили через прорытые галереи. Конечно, подобные заносы были не каждый год и от них страдали только кривобокие лачужки. Однажды известный писатель В.И.Даль, состоявший при военном губернаторе В.А.Перовском, возвращаясь от него домой поздно ночью при сильном буране, заблудился; после долгого скитания по непролазным сугробам снега лошадь его отказалась везти его далее. Усадив кучера в сани, закутав его полами своей дохи, В.И. решил ждать рассвета. Когда рассвело, то оказалось, что лошадь уперлась в домовую трубу занесенной избенки в нынешней улице Перовского" (сейчас ул. Пролетарская - Е.В.).

Еще одна ситуация в повести В.И. Даля рассказывает об Оренбурге первой половины XIX века. Его героиня - одинокая, престарелая, почти нищая Анна Ивановна Комлева, сделавшая то, что не решились сделать другие - сжечь фальшивую 50-рублевую ассигнацию, доставшуюся ей как наследство от дальней родственницы, - жила в развалившемся домике на Водяной улице, который не один раз порывались разломать. "А что ж, батюшка, ломайте, - говорила тихая хозяйка, когда к ней приходила полиция с этою угрозой, - ломайте надо мною, я никуда не выйду, мне выйти некуда, только меня не убейте. - Да лачуга Ваша скоро сама вся развалится и вас убьет, - говорили ей. Но и на это был один ответ: А уж это, батюшка, божья воля, с Богом не поспоришь", - читаем у Даля. А у Столпянского при описании состояния города в 1827 году: "Градская полиция через чиновников своих по несколько раз подтверждала жителям г. Оренбурга тем, которые имеют дома ветхие и назначенные к сломке, чтобы они, во избежание могущего произойти вреда от чрезвычайной в оных ветхости, в нынешнее летнее время вышли из них и заблаговременно приготовили бы себе к зиме жилища..."

Наш краевед В.В. Дорофеев пишет: "В 1835 году военный губернатор назначил особую комиссию, которая должна была осмотреть все дома и ветхие назначить к слому... Тех, кто не в состоянии был отремонтировать дом или построить новый, предписывалось выселять из города в новое предместье, которое... получило название "Новая слободка". Владельцам, переселившимся в Новую слободку, выделялось денежное пособие - 50 рублей ассигнациями и по 50 бревен... Сравнительный анализ планов показывает, что больше всего ветхих домов, хозяева которых переселились в Новую слободу, было в западной части Водяной улицы..."

В повести В.И. Даля описано еще несколько "живых картин", расшифровать которые еще предстоит.