28 февраля ожидается прилет в наш город Мстислава Ростроповича, который намерен провести в музыкальном колледже мастер-класс. Накануне этого события в редакцию обратился человек, известный в музыкальной среде Оренбурга, пожалуй, не меньше, чем иной прославленный артист. Борис Антропов почитаем профессиональными музыкантами как первоклассный фортепианный мастер-настройщик. А газете он предоставил воспоминания о давно и не очень давно минувших днях. Свои мемуарные записки он адресует высокому гостю. "Дорогой Мстислав Леопольдович! Извините, что решился обратиться к вам из глубины времени, которое исчисляется более чем полувеком.Я бывший студент, ученик вашего отца. Может, вы помните, как ходил к вам всю зиму из-за Урала юноша в очках? Шла Великая Отечественная война... Здание музыкального училища было занято госпиталем, поэтому все студенты занимались на квартирах своих преподавателей. Вот так и я оказался в вашем доме на Зиминской улице.

Мне очень знакома эта парадная дверь с медной ручкой звонка, на фоне которой вы недавно сфотографировались: дверь, которая гостеприимно открывалась и для меня в дни нашей теперь такой далекой юности. Мы с вами встречались мимоходом, не раз и не два. Но оба тогда не придавали этому значения. Теперь я с волнением вспоминаю каждый миг той своей жизни...

После кончины вашего отца моя учеба была прервана: повесткой меня вызвали в военкомат и, несмотря на то, что я числился белобилетником, признали годным к строевой службе. Так я отправился в очках на войну, защищать Отечество. После Победы вернулся в родной город, имея в послужном активе записи об участии в наступательных боях и получении трех боевых ранений. Попытался опять заниматься музыкой, но это ни к чему не привело: время было упущено. И все-таки, несмотря на то, что мои мечты об искусстве не сбылись, я пронес в душе сквозь многие десятилетия светлую благодарную память о вашем отце Леопольде Витольдовиче Ростроповиче.

Хотя из меня не вышел музыкант, я уже не мог жить оторванно от мира музыки. И потому впоследствии стал фортепианным настройщиком. Рояль - это не балалайка, так что не каждый музыкант и даже профессиональный настройщик может безупречно настроить инструмент. Уверен: надо иметь в душе что-то такое, что вложил в меня именно ваш отец.

Мне пришлось настраивать рояли для многих знаменитых эстрадных коллективов и артистов, гастролирующих в нашем городе: для Леонида Утесова, который давал вместе со своим оркестром концерты в 1948-49 годах в летнем театре старого городского сада "Тополя", для ансамбля "Дружба" под управлением Броневицкого, приехавшего с Эдитой Пьехой и выступающего в зале выставки народных достижений (ныне это областная филармония), для Толкуновой, которая подарила мне свой портрет с автографом, для Соловьева-Седого и Пахмутовой.

Один из концертов должен был состояться прямо в цехе фабрики пуховых платков, где монотонно шумели сотни станков. В таком шуме нельзя было услышать собственный голос, не то что настроить пианино. После некоторых колебаний руководитель фабрики подошел к распределительному электрощитку и выключил рубильник. Пуховязальщицы сначала пришли в замешательство, но потом с благоговением смотрели, как я целых два часа "колдовал" над инструментом.

Обслуживал я и пианистов-профессоров, лауреатов отечественных и международных конкурсов. Среди них был и Святослав Рихтер. Он не доверял рояль ни одному настройщику, кроме своего личного, с которым разъезжал по городам и странам. Был момент, когда его настройщик вдвоем с моим сыном готовили ему рояль на сцене Выставки, а Рихтер вдруг возымел желание порепетировать в музыкальном училище. Организаторы не решились отрывать рихтеровского настройщика от главного дела и прислали машину за мной. Приезжаю из своего далекого Южного поселка, волнуясь, настраиваю: как же, такой великий музыкант. Все педагоги бегают вокруг, тоже переживают. То и дело спрашивают: ну как инструмент? Но настройка закончена, и я совершенно успокаиваюсь, потому что уверен в своей работе.

И вот Рихтер торжественно следует в концертный зал. За ним наглухо закрываются все двери: никто не должен мешать репетициям знаменитого пианиста. Он играет три, четыре часа подряд, без перерыва. И не проявляет никакого беспокойства, уверенный, что рояль настроен его личным мастером.

Я припомнил несколько эпизодов из своей жизни не хвастовства ради. Мне хотелось, чтобы и вы, достойный сын Леопольда Витольдовича, почувствовали, как много ваш отец сумел дать тем, кому посчастливилось общаться с ним.

С глубочайшим уважением, Борис Антропов".