Служил в Советской армии. Учился в Новотроицком вечернем металлургическом техникуме и заочно в Новокузнецком педагогическом институте. Работал электриком, проектировщиком, аппаратчиком химического производства, спортивным работником. Стихи публиковались в областной и городской периодической печати, в альманахах «Поэзия», «Гостиный двор», «День поэзии-2017, 2018/2019 гг.», «Вечерние огни», в «Литературной газете», в журналах «Физкультура и спорт», «Молодёжная эстрада», «Дон», «Москва», в антологии «Русская поэзия. 21 век», «Ты припомни, Россия, как всё это было», «Друзья, прекрасен наш союз!..», «Ветер полей золотых», в московских и областных коллективных сборниках. Автор книг стихов: «Часы благополучья», «Високосный год», «Пока любовь во мне живёт», «По вечному кругу», «Прохожий, посмотри в моё окно» и др.Автор полного перевода сонетов Уильяма Шекспира. Руководитель общественного консультационного пункта при отделе искусств центральной городской библиотеки. Награждён благодарственным письмом губернатора «За большой вклад в развитие литературного творчества Оренбуржья».
Член Союза писателей России.

Воспоминания о грозе
1
Ещё не время.
Ещё – рано.
Но где-то слышалось: Пора.
На солнце – огненную рану –
Сползала тёмная гора.
Гора густела и дышала
И заполняла всё окрест.
Готовилась.
Как будто знала,
Какой обрушится оркестр!
И первых звуков многоточье,
Как топот армии босой.
И кто-то в обступившей ночи
Хрипел. Неведомый. Большой.
Пора!
И вот загрохотало
Могучим басом по полям.
И небо – серый сплав металла –
Вдруг раскололось!
Пополам!
2
Весь мир притих.
И с дальних гор
Уверенно сползла и села
На копны скошенного сена
Мгла.
И уставилась в упор.
И капли мерно, свысока
Стучали глухо и торжественно.
В ответ земля вздыхала женственно
И подставляла знойные бока.
И в этот час, когда вокруг
Сплетались молнии тугие,
Срывались с обожжённых губ
Слова весёлые и злые.
И в этот час, когда вокруг
Смешалось всё – земля и небо –
Испытывал я не испуг –
Испытывал я радость гнева!
Я – великан!
Я – дик и груб!
(Потомок седенького гнома)
Швырял в кусты обломки грома
И молнии кормил из рук.
Я – великан!
Я полон сил.
Какое дело мне до гнома?!
Вдали от города и дома
Я жил…
3
Грома упрямо били в уши.
Творили молнии разбой.
Тугие пасмурные туши
Ползли к реке на водопой.
Казалось, вот они сорвутся.
Устроят дикий ералаш.
Потоками воды ворвутся
В наш тихий рай –
Шалашик наш.
Казалось, потянись рукою
И молния ладонь пронзит.
Но глохли громы за рекою
И тучи мимо проползли.
На зябких крылышках стрекозы
Несли над лугом наш испуг…
В ту пору о житейских грозах
Нам думать было недосуг.

Высота
И вот последняя попытка...
И планка над землёю всей
Висит как хрупкая былинка,
А вот поди, преодолей!
А вот поди, рискни,
Попробуй!
(Задача, в общем-то, проста)
Но только помни – надо, чтобы
Тебя манила Высота!
И не по высшему веленью –
Среди забот и суеты
Вся жизнь должна быть ощущеньем
Ещё не взятой высоты.
И пусть несложная задача
В глазах насмешливых ребят.
Но это что-нибудь
Да значит –
В себе преодолеть себя.
И в наплывающих сомненьях
Какой-то голос
Тихо, внятно
Шептал во мне:
Стирай все пятна.
Преодолей!
И как в кулак,
Разящий намертво и верно,
Сжимаю стонущие нервы
И делаю свой первый шаг...

* * *
За окном снежок струится,
словно белый пух.
Хорошо вдвоём сидится,
мой старинный друг.
Вспоминаем всё, что было.
Вспоминаем всласть.
Как любовью нас знобило,
как гнобила власть.
Как мы выбрали дороги,
каждый по судьбе.
Счастье было… Пусть немного,
мне, да и тебе.
За ночным окном двенадцать.
Падает снежок.
Что, мой друг, пора прощаться,
Пьём на посошок.
Есть в запасе, в самом деле,
год, а может, пять.
Как-нибудь весной, в апреле
встретимся опять.
Только ты о нашей встрече
Бога попроси.
А пока что кончен вечер –
вызову такси…

Теченье
Меня на стремнину выносит река.
Неужто моя ослабела рука?
Мне трудно с теченьем бороться,
И впилось в глаза мои солнце.
А лодке до плёса ещё далеко.
Плыть против теченья, увы, нелегко.
А раньше без всяких усилий
Меня по Уралу носило.
И солнце слепило, и ветер в лицо,
Усталость приятно ломила плечо.
И воля, и страсти горенье
Вели меня против теченья.
Теперь, замечаю, сменился расклад.
Гребок!
А теченье относит назад.
Гребок!
Ещё не уступаю.
Да трудно быть против – я знаю.
И тайно мыслишка стучится в висок:
Вон – рядом, белеет песчаный мысок.
Так надо ли к плёсу стремиться
И с этим течением биться?
Быть может, пора мне закончить
борьбу?
Но медленно… медленно к плёсу
гребу.
Усилье и снова усилье.
И вёсла – усталые крылья.
Мне жизнь преподносит
хороший урок.
А плёс полноводен – широк и глубок.
Гребок… Гребок… Гребок…

Очищение
Анатолию Тепляшину
Вдоль трассы Новотроицк – Оренбург
такая красота стоит.
Вокруг – такой простор!
Такой парад рассвета!
Как будто бы с полотен Мастеров
сошла к нам осень из других миров.
В огнях и страсти, и в порывах ветра.
А между тем мы мчались во весь дух
по трассе Новотроицк – Оренбург
навстречу дню, сомненьям
и надеждам.
Дороги влажной утренний клубок
разматывался.
Медленно, как мог,
день проявлялся в огненных
одеждах.
Куда же мы, и что же нас влекло?
Простое неказистое село
встречало нас застенчиво, но дружно.
Там, отстранившись бытом от судьбы,
ждал старый друг, рыбалка и грибы.
Ну что ещё? Что нам от жизни нужно?
И вот уже за праздничным столом
нам друг неспешно говорит о том,
как счастлив он в своём уединенье.
А на дворе кудахтанье и лай.
А в небе солнце и вороний грай.
Когда б ни друг, – обычное селенье.
Но эти звуки нам ласкают слух.
И трасса Новотроицк – Оренбург,
и вольный дух, и дружба, и общенье.
И это всё мы Родиной зовём.
И благодарны, что мы здесь живём.
И ощущаем приступ очищенья.

Ступени
И занял я очередь к Богу,
Как только увидел свет.
И Бог осветил дорогу,
Названья которой нет.
Одни называют – верой,
Другие зовут – судьбой,
Но нет в этом мире меры,
Чтоб жизнь измерять собой,
А в небо ведут ступени
Под Божию благодать.
Ступени усердья, и лени,
Но сроков – не угадать.
В сомнениях и печали,
Под яркий звёздный салют,
И днями ведут, и ночами,
С мгновением каждым – ведут!
И сколько ещё ступеней,
Пройти надо в те края,
Чтоб выдохнуть на последней:
Господи – это я.

* * *
Я вас не знаю, господа.
И вас не знаю, дамы.
И между нами не года –
Эпоха между нами.
Я там, в той чуждой вам стране,
Где молодость и песни.
Где мама молода, а мне
Все люди интересны.
Я там, куда вам не достать
Ни памятью, ни слухом,
А мне другим уже не стать –
Мы разные по духу.
Вам лишь бы выгоду извлечь,
Да погулять по свету.
А мне близка родная речь,
И старики, и дети.
Я вас не знаю, господа.
И ваша в чём заслуга?
Одно лишь страшно – вдруг беда.
Куда мы друг без друга?

* * *
о. Сергию (Баранову)
На карте этого посёлка нет,
Хотя Херсону уже много лет.
Здесь несколько домов в степи ковыльной.
А на пригорке, в вечность устремлён,
Воздвигнут храм. И вдаль
взирает он –
Руси защитник, богатырь былинный!
В одну из майских ветреных ночей
Я причащён был в храме.
Блеск свечей,
Торжественность молитв
и песнопенья
Вливались в сердце жаркою волной
И, растворяясь, овладели мной.
И ощущал я высоту паренья!
И душу наполнял небесный свет,
И трепетала вся душа в ответ.
Какой же, думал, обладает силой
Молитва, что указывает путь.
И повторял слова, где важна суть:
Помилуй, Господи, мя…
Господи, помилуй.

* * *
«И мы сохраним тебя,
русская речь, великое русское слово!»
Анна Ахматова
Родина, опять тебя ославить
Всё пытается шальная гнусь.
Раздробить, принизить и ослабить.
Зачеркнуть само понятье «Русь».
Что-то стало в мире неуютно.
Сколько их, желающих лягнуть?
Где светло, они кричат, что мутно.
Где простор, для них – сплошная жуть.
И в России пакостного люда
Развелось. И гадят, и смердят.
От словесного лихого блуда
Не укрыться. С головы до пят
Всех измажут. Обваляют в хламе.
Извратят понятия. И вот
Пляшут мерзкие девицы в храме.
Лезет на амвон «звездящий сноб».
И вопит «культурная элита»,
Видя в православии врагов.
Стала политической палитрой
Сборище отпетых болтунов.
Верю!
Есть истории основа
(Хоть и бьют со всех сторон под дых.)
Это ты, немеркнущее Слово!
Русский мой немеркнущий язык!

* * *
Осенние птицы кружат надо мною,
кружат.
Щемящее это, печальное это раздолье.
И тянется крик. И уходит туда, где лежат
Чужие края и знакомые птицам
гнездовья.
Вослед этим птицам я душу
и руки простёр.
Как будто большая, безродная,
глупая птица.
Лететь не могу, но иду на осенний
костёр.
И крыл не сожгу и обратно
мне не воротиться.
Как мало я прожил. Как много
в себя я вобрал:
И робость любви, и жестокую злую
разлуку.
Мой Южный Урал, мой холодный
прекрасный Урал,
В смятенье твой сын. Протяни ему
жёсткую руку.