География актуальна
– Александр Александрович, нашу беседу хотел бы начать со значимого момента в Вашей жизни. Вы недавно получили звание «Заслуженный географ России», насколько мне известно, одним из первых в стране. Что оно значит для Вас?
– Действительно, это звание учреждено у нас в стране всего лишь год назад главой государства. Отмечу, что президент России возглавляет попечительский совет Русского географического общества, а президентом РГО является министр обороны РФ Сергей Шойгу. В этом году было первое присуждение звания «Заслуженный географ России». Вместе со мной его получили ещё двое учёных из Санкт-Петербурга. В научном сообществе много подобных званий, но именно в географии его до прошлого года не было. Для меня это прежде всего признание географической науки в Оренбурге. Считаю, что этим званием отмечены и заслуги нашего отделения РГО в Оренбурге, которое является одним из старейших в стране. Создано оно было в 1867 году, а я в нём работаю с 1969 года. Все достижения, которые есть в области географии в нашем регионе, созданы были по инициативе РГО. Поэтому присвоение звания считаю признанием заслуг как моих, так и оренбургского отделения РГО.
– Тогда давайте непосредственно затронем вопрос, касающийся проблем, над которыми работает Институт степи. Какие проблемы есть сейчас в нашей степи?
– Степь – это главная житница как нашей страны, так и в целом континента Евразия. Именно здесь находятся основные сельскохозяйственные угодья и развивается скотоводство. В то же время степь является наиболее пострадавшим ландшафтом из всех других, в силу того что он наиболее доступен для человека. В итоге уже в XX веке степи утратили свой первозданный вид. Вот уже несколько тысячелетий человек не только распахивает степь, но и пасёт скот. Вместо примерно 100 миллионов диких копытных животных появилось примерно столько же домашних. Кроме того, степи подверглись разрушительному влиянию войн: они выжигались и были театром для военных действий. Однако коренную перестройку степных экосистем мы наблюдаем именно в связи с воздействием плуга.
– То есть девственных степей у нас не осталось?
– Не совсем так. Мы занимаемся поиском таких уголков. Для чего они нам нужны? А для того, чтобы знать законы природы, как восстанавливать степи в первозданном виде. Поэтому основная задача нашего института – сохранить то, что осталось от природного разнообразия. Для этого необходимо создать непрерывную сеть охраняемых природных территорий, чтобы знать основы нашей жизни и разрабатывать методы природоподобных технологий. Мы должны продолжать у природы учиться – не покорять её, а именно учиться. Ведь всё лучшее, что создано на земле, создано природой.
Проблема степей России привела к идее создать специальные степные станции, то есть будущие заповедники. Так что концепция заповедной природы пришла к нам именно в связи с тем, что степи стали очень редким ландшафтом, лучшие земли были распаханы.
Наш институт степи является единственным не только в России, но и во всей Евразии. Поэтому мы занимаемся не только степями в Оренбуржье, но и охватываем степи в 12 странах. Проблема степей везде стоит остро. В Европе, например, они совсем утрачены, поэтому там наблюдается ностальгия по степям. Европейцы охраняют уже не степные урочища, не степные участки, а лишь отдельные степные виды. Бывает, что какой-то вид степного растения существует всего в нескольких экземплярах, и поэтому его бережно охраняют. Европейского степного ландшафта уже нет, а остались лишь его реликты или отдельные виды растений и насекомых. Учёные с большим трепетом ищут элементы степного ландшафта. В России же ситуация более благоприятная: у нас не только отдельные виды сохранились, но и целые сообщества, целые степные ландшафты в ранге урочищ или типов местности.
– А в России где лучше всего сохранился степной ландшафт?
– Конечно, чем дальше на восток страны, тем степи имеют большую сохранность. Отмечу, что у нас в регионе степи хорошо сохранились на угодьях, непригодных для распашки. Кроме этого, не надо забывать, что в пределах степной зоны есть реки, озёра, низкогорья, а также степные леса. Один из лучших степных лесных массивов России находится в степи – это Бузулукский бор. Ранее такие боры встречались повсеместно на степных просторах, но со временем они были все вырублены, лучше всего сохранился такой бор только у нас.
– Один из проектов РГО – возвращение лошади Пржевальского в оренбургские степи. Как удалось его воплотить?
– Лошади Пржевальского – это последний вид дикой лошади, который сохранился на планете. На нашей территории дикая лошадь тарпан была утрачена более 150 лет назад. Чудом она уцелела в Монголии на границе с Китаем. В 2010 – 2011 годах Оренбургское региональное отделение РГО и Институт степи Уральского отделения РАН активно занимались вопросом возвращения лошади Пржевальского в оренбургские степи. Специалисты были направлены в Монголию, в те самые места, где 130 лет назад знаменитый путешественник, член РГО Николай Пржевальский открыл лошадь Пржевальского для науки. Именно оттуда его ученик, не менее известный путешественник Пётр Козлов привёз этих животных в первый отечественный заповедник Аскания-Нова, созданный меценатом Фальц-Фейном. Оттуда лошади Пржевальского попали в европейские заповедники и зоопарки. И своих лошадей в Центр разведения степных животных, в оренбургские степи, мы привезли из Московского зоопарка, Орловской и Ростовской областей. Сейчас наши лошади благополучно размножаются на закрытой территории. С 2015 года проект возвращения лошади Пржевальского успешно реализуется Министерством природных ресурсов и экологии РФ на новом участке госзаповедника «Оренбургский», созданном на основе разработок Института степи УрО РАН. При этом вольер – не конечный пункт. Главная цель – вернуть этих животных в дикую природу, чтобы они жили вольно вместе с другими копытными, например, косулями, сайгаками. Так уже происходит в Монголии.

Бор и Урал
– Не могу не спросить Вас о проблеме, которая касается Бузулукского бора. Насколько всё-таки добыча нефти на территории бора угрожает этому природному объекту?
– Бузулукский бор в 1917 году был включён в первый проект РГО заповедников Российской империи, всего их было 46. 100 лет назад наши предшественники уже думали о том, как сохранить участки первозданной природы. С 1932 по 1948 год действовал государственный природный заповедник «Бузулукский бор». При этом заповедное дело у нас в стране переживало разные периоды – то расцвет, то забвение. И в 1948 году заповедник «Бузулукский бор» был закрыт. А в 50-е годы там появились нефтяники, и началась на его территории промышленная добыча нефти, стали возникать аварии. Но благодаря деятельности научного сообщества промышленная добыча нефти была приостановлена. Затем долгие годы для бора мы добивались специального статуса. И только в 2007 году наша работа увенчалась успехом – был создан национальный парк «Бузулукский бор». Национальный парк отличается от заповедника тем, что у него есть зоны – хозяйственная и заповедная. Главная задача была в сохранении старовозрастных деревьев, которых нигде больше нет. Я уверен, национальный парк и добыча нефти – понятия несовместимые. Создавая национальный парк, мы готовили немало документов и экспертиз. И сразу скажу: проект национального парка 2006 года, прошедший государственную экологическую экспертизу, не позволял вести добычу нефти, а только предусматривал реализацию Программы по приведению скважин в безопасное состояние. По тому проекту были выделены особо охраняемые заповедные зоны, но спустя четыре года их, втайне от авторов проекта, изменили. В том же проекте были предусмотрены две технологические площадки. Подчеркну – именно технологические, предназначенные не для добычи нефти, а для ликвидации скважин. В проекте 2010 года их стало уже восемь. Моё чёткое мнение – это было сделано преднамеренно в интересах нефтяного бизнеса. Документ, подписанный чиновниками Оренбургской области и позволяющий вести добычу нефти в бору, был составлен в 2010 году вопреки государственной экспертизе. С 2014 года нефтяники рассказывали о том, какими технологиями они располагают, якобы всё это позволит «очень нежно» откачивать нефть из бора. В документах и презентациях говорилось о наклонных, горизонтальных и кустовых скважинах, которые не нанесут никакого ущерба бору. На практике всё оказалось иначе. Я ни одну минуту не сомневаюсь, что нефтяникам в бор заходить было нельзя, особенно в условиях современных климатических изменений. Возместить созданный природой лес будет невозможно.
– Другая проблема для нашего региона – это обмеление реки Урал. Сейчас ведутся разговоры о его очистке. Насколько данная мера, с Вашей точки зрения, поможет реке и есть ли в ней необходимость?
– Эти разговоры продолжаются не первый год, особенно наши казахстанские коллеги настаивают на дноуглубительных работах. Смотря от чего чистить. От того, что мы туда накидали, от отходов человека – я согласен. Дно реки – это почва, это среда, где живут различные организмы, я против этого. К тому же это мартышкин труд. Следующее же половодье или маловодье всю работу сведут на нет, забив всё илом. Эти работы возможны только с целью улучшения условий для водозаборов. Конечно, в пределах городов нужно обустроить и почистить реки, чтобы они выполняли архитектурные и рекреационные функции. Города должны повернуться к рекам лицом, а не использовать их в качестве сточной канавы. Масштабные дноуглубительные работы на Урале – занятие не только бесполезное, но и экологически вредное. Но у нас не слушали учёных ни когда поднимали целину, ни при освоении нефтяных месторождений в уникальных, но уязвимых ландшафтах, не учитывают мнение учёных и сегодня, когда планируют расчистить Урал от песчаных островов и мелей.